Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

— Пятница.

— Пятница? А когда был праздник у епископа?

— Вчера. А с тех пор прошла целая ночь и целый день!

Ульрих кивнул.

— Я понимаю.

Этот ответ разъярил Афру.

— А я не понимаю! — взволнованно закричала она. — Я считала тебя порядочным человеком. А ты стал волочиться за первой же юбкой. Что такого в этой сицилийской епископской шлюхе, чего нет у меня? Скажи мне, я хочу знать!

Словно пойманный с поличным разбойник, Ульрих фон Энзинген терпеливо позволил грозе утихнуть. Наконец он сел на один из деревянных стульев, вытянул ноги и стал рассматривать носки своих туфель, причем правый сильно отличался от левого.

Афра тут же заметила эту оплошность.

— Ты, наверное, в спешке схватил епископскую туфлю? — саркастично заметила она.

— Мне очень жаль, — тихо ответил Ульрих. — Мне действительно очень жаль.

— Ба! — Афра запрокинула голову. Ее гордость была сильно уязвлена. — Да знаешь ли ты вообще, что произошло, пока ты развлекался со своей приблудной сицилийкой? Весь город волнуется. Какие-то капюшонники пытались разрушить собор.

— Так вот откуда эти беспорядки, — заметил погруженный в свои мысли Ульрих.

Афра, прищурившись, смотрела на архитектора. Что-то с ним было не так. Ульрих казался равнодушным, почти апатичным, как будто все это его не касалось.

— Я ничего не видел, правда, ничего, — прошептал он.

— Кажется, у тебя была утомительная ночь с этой проституткой! — Афра перевела дух. Потом серьезно сказала: — Этого я от тебя, Ульрих, не ожидала!

Она уже едва не плакала.

— Чего? — спросил Ульрих.

Афра снова разбушевалась.

— Теперь тебе только осталось мне сказать, что ты с той, — при этом девушка указала правой рукой в сторону дворца епископа, — молился ангелам на небе, обсуждал вопросы веры или перебирал четки. Не смеши меня!

— Извини. Я ничего не знаю. Я ничего не помню.

Афра подошла к Ульриху вплотную, сжав губы, и сказала:

— Это самая глупая отговорка, которую мог придумать мужчина. Она недостойна человека твоего положения. Тебе должно быть стыдно.

Внезапно ей показалось, что Ульрих фон Энзинген очнулся от своего летаргического сна. Он выпрямился на стуле и твердо сказал:

— Все именно так, как я говорю. Последнее, что я помню, это праздничный стол у епископа. Должно быть, мне подмешали что-то в вино…

— Чушь! — перебила его Афра. — Ты ищешь отговорки, потому что ты переспал с сицилийкой. Почему же у тебя не хватает смелости хотя бы признать это?

— Потому что я не считаю себя виновным ни в чем постыдном! — закричал Ульрих, прижимая ладонь ко лбу.

— Ах, вот как! А может быть, ты мне объяснишь, откуда у тебя такая правая туфля? Она из такой хорошей кожи, какую носят только епископы и герцоги.

— Я же говорю, что не знаю. Меня одурманили. Если бы ты мне только поверила!

— Я сейчас расплачусь! — Афра все еще стояла прямо перед Ульрихом. Внезапно ей пришла в голову мысль. Без всякого предупреждения девушка попыталась закатить правый рукав рубашки Ульриха.

Но тот удивленно посмотрел на нее и вырвался.

— Что это значит?! — разозлившись, вскричал он.

Афра не ответила. Она разрыдалась и бросилась прочь из комнаты.

Когда тяжелая дверь с шумом захлопнулась, архитектор вздрогнул, словно его ударили плетью. Потом он закрыл лицо руками.

Как же укрыться от панических мыслей, набросившихся на нее со всех сторон? Уже почти стемнело, но это совершенно не мешало людям присоединяться к страшной процессии, кружившей вокруг кафедрального собора подобно бесконечному червю.

Известие о том, что дьявол пытался разрушить их кафедральный собор, выманило горожан из домов. Вооруженные факелами и крестами для отпугивания сатаны, они тревожно следили из переулков, сбегавшихся к площади со всех сторон света: не появится ли тот, чье имя не произносят? Но когда жители Страсбурга видели вместо него только каноников, монахов и священников, мракобесов и пьяниц, которые были не склонны к спектаклям, они набирались смелости и присоединялись к толпе.

Благочестивые молитвы отдельных лиц тонули в монотонной латинской литании, которую пели члены соборного капитула. Их перекрикивали только хриплые голоса экзорцистов, которые, зажав в левой руке крест, а в правой кадило, окропляли святой водой оскверненное строение и то и дело повторяли:

— Изыди, сатана, из этого Божьего дома и убирайся прочь в свой ад!

Ко всему этому присоединился лай множества собак, сопровождавших процессию.

К моменту наступления ночи все население Страсбурга было на ногах. К процессии присоединились даже нищие, толком не зная, в чем дело. Поэтому вышло так, что почтенные каноники, которые изначально возглавляли процессию, увидели, что ими руководят калеки и оборванцы, — просто процессия укусила себя за хвост.

Распевание литаний и молитв, эхом отскакивавших от стен домов, чадящие смоляные факелы, отбрасывавшие причудливые тени, создавали жуткое впечатление. Никогда, даже будучи ребенком, Афра не верила в дьявола. Но теперь она засомневалась. Втиснувшись в узкую щель, образованную брандмауэрами двух соседних домов напротив портала собора, она с ужасом наблюдала за происходящим. Из-за того, что в щели между домами сливали содержимое ночных горшков, там жутко воняло, и Афра едва дышала. Прямо напротив портала, на небольшом расстоянии от него, без слуги, сидел в инвалидном кресле мастер Верингер и горящим взглядом наблюдал за процессией.

Афра испугалась. Тот самый страх, от которого, как ей казалось, она избавилась, настиг ее вновь. На короткое время к ней вернулся душевный покой, когда она влюбилась в мужчину, впервые в своей беспокойной жизни. А теперь ее терзали сомнения: не полюбила ли она человека, который хитростью заставил ее следовать за собой?

Измученная, Афра вышла из своего укрытия напротив собора и направилась к дому в Братском переулке. По дороге туда ей не встретилось ни единой живой души. Казалось, улицы вымерли. Дома Афра заперла дверь на засов. Она решила никому не открывать, даже Ульриху, если он вернется.

Всю ночь Афра дремала одетая. Она прислушивалась к каждому шороху. Мысли и сны совершенно смешались, и, когда занялась заря, девушка уже не могла отличить, где реальность, а где сон.

Утром она съела кусок хлеба и выпила кружку холодного молока. Со дня пира у епископа Афра ничего не ела. Чувствуя странное беспокойство, она вышла из дому и пошла к собору. Начинался слабый дождь, по переулкам носился неприятный ветер. Повсюду царила пугающая тишина. Нигде не было видно даже собак и свиней, которые обычно бродили по улицам в любое время дня и ночи.