Решала - Владимир Геннадьевич Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Матери не было, она находилась в поле со своей бригадой, и председатель не мог об этом не знать. Значит, припёрлись они конкретно ко мне. Не нравится мне это.
– Ой, хозяева, может, чаем угостите? – подал голос председатель, устроившись за столом.
– Настя, закрой банку и иди погуляй, – велел я.
Настя сунула кисточку в горшок с водой, банку закрыла и быстро убежала, купаться с другими девчатами. Шума от них столько, что и здесь слышно. Я за неё не волновался, она плавает, как рыба, сам её в Чёрном море учил. К тому же на берегу обязательно дежурит кто-нибудь из взрослых, старушки или деды, которые, если что, крик поднимут.
Кстати, по деду, как-то к слову пришлось. Наш дед пропал. Он нас до Краснодара довёл, когда я от ран без сознания был, и на коне рванул к родной станице. Уже после того как освободили Кубань, мы с помощью писем связались с родственниками, многие из которых выжили, и узнали от них, что дед в станице так и не появлялся. Видимо, сгинул в пути, может, на коня кто позарился. Пока числится пропавшим без вести.
В прошлом году летом я хотел отправиться на поиски, чтобы хотя бы узнать, где захоронили, а то мало ли где непогребённый лежит. Так не пустили. Мать костьми легла, давила на все слабые места и не пустила. После войны искать будем.
В станице все знали, что чай у меня хорош, я даже чуть приторговывал им, но только для хороших знакомых, в число которых председатель не входил. И попробовать мой чай он мог только вот так, ввалившись ко мне незваным гостем. У нас в станице правило: гость пришёл – хоть чаем да угости.
У стола был очаг – тренога с железными прутьями. Угли горячие, так что засыпаешь их в стоящий на столе самовар – и в любое время можно попить горячий чай. Как раз недавно сам пил.
Я взял гостевые кружки (у нас только попробуй хозяйскую взять, Настину, мою или мамину – влетит от хозяев) и налил в них чай из заварочного чайника. Пододвинул и блюдо с баранками, которые мама отлично пекла на противне.
Гости выпили чай молча. Когда они отставили стаканы, председатель сказал:
– Не буду ходить вокруг да около. Мне нужно знать, у кого ты берёшь технику и особенно топливо. Если не скажешь, могут пострадать твои близкие: на любого можно дело завести. Не так ли, Савелий?
– Так, – кивнул очень серьёзный милиционер. – На любого.
– Под стол загляните, – посоветовал я ему.
Стол наш стоял не на открытом месте: не очень приятно кушать, когда ветер несёт пыль. Поэтому с одной стороны стоял танк, на который милиционер с интересом поглядывал, а с другой – сарай. Только с двух оставшихся сторон было открыто – там, где находился плетень на улицу и огород, частично скрытый садом. Я мельком успел оглянуться – за нами пока никто не наблюдал.
Милиционер удивился, но глянул. У него успели округлиться глаза, но тут же последовал щелчок, и у милиционера во лбу образовалось отверстие. А я тем временем уже дважды из-под стола выстрелил председателю в живот, а потом и в подбородок, добивая. Оба тела убрал в Хранилище, тщательно затёр кровь, гильзы подобрал. Фуражку и кепку, которые гости сняли, прежде чем сесть за стол, прибрал.
Потом помыл посуду, накрыл платком баранки и варенье и пошёл к калитке. А за мной шли две плотные иллюзии председателя и участкового. Свидетели на улице видели, как мы поговорили, и как председатель с милиционером пошли дальше по улице и свернули на перекрёстке, за которым был спуск к реке. В зарослях вишни иллюзии истаяли. Теперь у меня есть алиби: гости ушли.
Вернувшись на подворье, я продолжил делать плетень, до отъезда необходимо закончить. А председателя давно надо было шлёпнуть. Мой кран он, оказывается, отдал в аренду на стройку в Краснодаре, получая с этого что-то нужное ему. Когда поеду в Геленджик, заверну в Краснодар и заберу кран обратно.
Что по оружию, то у немцев я набрал два десятка вальтеров, а у меня есть мощная ремонтная мастерская на двух немецких грузовиках, и не стоит думать, что она простаивает. Работаю по ночам, без свидетелей. Вот так и доработал десяток вальтеров, сделав к ним отличные глушители. Работал Ковкой, старался уменьшить лязг при выстреле. Совсем убрать не смог, но с двадцати метров выстрел уже практически не слышен, а с тридцати не слышен вовсе.
Весь день я работал с плетнём, а когда наступил вечер, приготовил ужин. Настя прибежала, а тут и мама пришла, уставшая. Я обмыл ей ноги в тазике, накормил молочной рисовой кашей и сообщил:
– Приходили председатель с участковым, насчёт крана. Сказали, воров нашли, скоро вернут. Председатель бензина просил, я обещал подумать, но пусть сначала кран вернут.
– Ну и хорошо, – сказала матушка. Она знала, что моя неприязнь к председателю возникла именно из-за пропажи крана.
Председателя хватились к ночи: жена забеспокоилась. Утром пришли к нам. Я подтвердил, что председатель у меня был, с участковым, но сидели недолго: чаю попили, поговорили и ушли. Видимо, жена председателя знала, о чём он хотел со мной поговорить, и подозревала меня.
Из города приехали два сотрудника милиции, начались общие поиски, всю станицу подняли. Меня трижды опрашивали, всё обыскали, следы искали – ничего. Свидетели подтверждали, что председатель с участковым от меня ушли, а я до самого вечера собирал плетень, это многие видели. По всему выходило, что пропали они где-то в другом месте. Матушка задумчиво на меня поглядывала, но и только.
Плетень к дате отъезда я закончил, танк покрасили. Сборщики, которые забирают технику на ремонт или разделку, осмотрели его, признали, что восстановлению он не подлежит, и выдали бумагу о передаче танка школе станицы такой-то в качестве памятника. Ну а мы стали собираться к отъезду. Соседи, которые оставались в станице, обещали присмотреть за нашим подворьем.
Собрав вещи и живность, мы направились обратно к Чёрному морю. Пешком. Я всю дорогу уговаривал маму купить другой дом, а этот подарить Раисе. Матушка отказывалась: мол, вместе легче. Где там легче, если в доме неходячий больной? Привезли и свалили нам на голову.
Шли мы действительно пешком. На
