Истребивший магию - Юрий Никитин

— Знаю, — отрезала она. — Но мог бы хоть притвориться!

Он пробормотал в недоумении:

— Зачем?

— Чтоб сделать приятное женщине, — почти крикнула она. — Люди всю жизнь притворяются, будто не знаешь! Если бы не притворялись, все бы друг друга поубивали! Но жить надо вместе, вот и притворяются… А ты?

Он не ответил, нагнулся и рассматривал зверя, что уполз с перебитым хребтом дальше всех и околел почти возле коней. Те сейчас храпели, нервно перебирали ногами и смотрели на людей с надеждой.

Плотный хитин покрыт множеством царапин, некоторые и глубокие, и уже почти заросли, оставив сверху длинную цепь бугорков, словно плохая хозяйка небрежно сшила два куска мешковины, так что зверь немолод, опытен, бывал в серьезных переделках. Если умеет, как жук, прорываться сквозь землю, то блестящий панцирь станет всего лишь матовым, шероховатым. В самом крайнем случае, если прорывается и через острые камни, слегка поцарапает, но эти зарубины говорят, что бывал в драках посерьезнее.

Барвинок со страхом понимала, что хотя плечи совсем узкие, но это для движения под землей, пробивая норы, а так зверь чудовищно силен, такое чувствовалось в каждом движении, а сейчас он и мертвый выглядит пугающе.

— Прости, — сказала она с раскаянием, — это я виновата!

Волхв отмахнулся.

— Пустяки. Нормально.

— Я сглупила, — сказала она.

Он поморщился.

— Стоит ли говорить очевидное? Я же говорю, все нормально.

Она спросила настороженно:

— Что нормально? Что сглупила?

— Ну да, — ответил он мирно. — А как же иначе?

— Нормально, что сглупила?

— Я же сказал.

Она зыркнула исподлобья.

— Почему?

Он сдвинул плечами.

— Ну… ты же красивая. Вот у тебя глаза… ага… и губы. И вообще… есть на что посмотреть.

Она невольно подала плечи вперед, стараясь спрятать грудь или хотя бы сделать это место незаметным. Подружки, у которых грудь росла быстрее, а у некоторых сразу наметилась не грудь, а вымя, мечта мужчин, дразнили ее с детства, а тут еще этот…

— Дурак ты, — сказала она сердито. — Ничего не понимаешь.

Он пробормотал:

— Может быть, я тоже не понимаю, а только чувствую?.. Задним умом?… Не-е-ет, все-таки предпочитаю понимать. И стремлюсь не к тому, чтобы меня всякий понимал, а к тому, чтобы нельзя было не понять.

— Ах-ах, — сказала она саркастически. — Это ты такой необыкновенный?

— Да, конечно, — ответил он, но не гордо, а со вздохом. — Но не огорчаюсь, если люди меня не понимают. Горюю, если не понимаю людей я.

Она наморщила лоб, стараясь понять, где же он ее уел, не может быть, чтобы не постарался куснуть или ущипнуть, она бы на его месте обязательно, явно где-то острая шпилька…

— Зануда ты необыкновенный, — согласилась она. — Кто будет спорить, сама тому плюну в рожу.

— Нехорошо, — обронил он.

— Что?

— Плевать в рожу, — сказал он с укором. — Это же лицо! Некрасиво. А еще женщина.

Она пробормотала раздраженно:

— Да не собираюсь я плевать! Что я, совсем?.. Так говорится.

Он скорбно вздохнул.

— Плохо говорится. Надо, надо язык менять.

Она раскрыла рот для нового ехидства, да кем он себя возомнил, но волхв замер на полушаге с поднятой в воздухе ногой, прислушался и, пригнувшись, шагнул в сторону.

Там идет невысокая гряда, похожая на окаменевший гребень огромной рассерженной ящерицы, волхв присел за ней и осторожно выглянул.

Барвинок, все еще сердитая, приблизилась, стараясь не топать, а то у этого чудовища шаги получаются оскорбительно легкие и бесшумные, а у нее — как у плохо подкованного коня.

В паре сотен шагов среди зелени приземистой травы чернеют ямы с валиками выброшенной наружу земли. Трое существ, ростом с человека, но толстых и покрытых плотной, как у кротов, шерстью, стоят, осматриваясь и нюхая воздух.

Из нор вылезли еще двое, эти сразу пошли на четвереньках вокруг, щупали и нюхали землю, Барвинок замерла в ужасе, один начал сдвигаться в их сторону. Голова и плечи блестят, словно из металла, но дальше шерсть, тугие мышцы под нею перекатываются, как неспешные волны.

Олег нахмурился и потащил из-за плеча лук. Барвинок нервно поглядывала, как он накладывает стрелу на тетиву, но одно из дальних чудовищ пронзительно свистнуло, все остановились и повернули к нему морды.

Монстр буквально водил по земле мордой. Остальные подбежали к нему, тоже рухнули на четвереньки. До Барвинок донесся скрежет, который даже она расценила как крик радости.

— Они напали на наш след!

— Не на наш, — ответил он негромко.

— Как это?

— Я поменял свою обувь, — объяснил он, — с одним из тех гробокопателей.

— Но я не меняла!

— Я твою потер листьями полыни, — сказал он. — Все запахи отобьет.

Она поморщилась.

— То-то так гадко пахнет…

— Гадко? — удивился он. — А в столице модницы за большие деньги перекупают такой отвар… Странно.

Она принюхалась снова. Что-то не припоминает, чтобы волхв отлучался тереть какой-то гадостью ее башмачки, ну да ладно, не первый раз темнит и недоговаривает.

— Тогда пострадает Климандр?

Он покачал головой.

— Нет, эти подземные звери полезут в ущелье. Может быть, их там тоже побьет или завалит в ловушках… Климандр в безопасности, не бойся. Если кто и кинется следом, то еще издали увидит, что не тот, сразу же повернет обратно. Им надо спешить, эти существа недолговечны.

— Так это… — прошептала она в страхе.

— Ну-ну, договаривай, — подбодрил он.

— …и есть жуткие подземные волки, которыми нас пугают в детстве?

— Они, — буркнул он. — Если бы не их дороговизна и короткий срок жизни, вызывающие их стали бы властелинами мира. Правда, таких властелинов было бы много… Так что ничего бы не изменилось, увы. Разве что войны стали бы злее. Ладно, пойдем.

Она охнула:

— Но они еще не…

Глава 2

Она прервала себя на полуслове. Люди-жуки, взяв след, ныряли в землю, словно в вязкое болото. Она различила, что их тела трясутся мелко-мелко и земля расступается, пропускает их в свои недра.

Олег вернулся к коням, успокаивающе похлопал своего по шее, тот сразу же перестал пугливо прядать ушами, даже лошадка Барвинок вздохнула с облегчением и с укором посмотрела на припоздавшую хозяйку.

— Все, — сказал он с досадой. — Поехали! Что-то я совсем ползу с такой спутницей… Прибить, что ли, чтоб всем было хорошо?

— Кому это всем? — спросила она сердито. — Тебе уж точно не будет хорошо!

— Почему?