Книга осенних демонов - Ярослав Гжендович

к «Шератону» и сел в машину. Это было не «порше», а какой-то европейский лимузин с обтекаемыми формами, который выглядел соответственно дорого.

Во время преследования Януш чувствовал, что освобождает весь пожирающий его адреналин. Он просачивался между машинами, не теряя врага из виду, но и следя, чтобы не попасться ему в поле зрения.

Он понятия не имел о слежке, поэтому просто ехал за ним, держась сзади на расстоянии двух машин. Он не знал, зачем это делает. Узнать, где тот живет? И зачем? Убить его? Честно говоря, у него было такое желание. Лучше всего голыми руками. Сфотографирует их во время совершения преступления и будет иметь доказательства при разводе? Зачем? У них не было детей. Все их жалкое имущество — квартира от бабушки на верхнем этаже. Вполне возможно, она не будет в ней нуждаться.

Тут Януш осознал, что они еще не разводятся. Застонал и встряхнул головой в шлеме, от чего внезапно мотоцикл зашатался. Сконцентрировался на вождении — управлять мотоциклом «Урал» не так-то просто, особенно в толпе.

Он преследовал стервеца, потому что ничего другого сделать не мог. Или так, или сидеть и стонать. События развивались своим чередом, и он не мог на них повлиять.

Все эти бредни о покорении женщин! Это они покорительницы! Ты можешь считаться потрясающим соблазнителем, можешь быть убежден, что контролируешь ситуацию, но в расчет берется только их выбор. Они или реагируют с симпатией на твои шаги, или одаривают тебя холодным презрением. А уж если решают остаться, то делают тебя зависимым от них, как от наркотика, а потом им вдруг становится скучно, и они уходят. Так, как Рената, жена Ежи. Не было такой вещи, которую бы Ежи не сделал, чтобы ее вернуть. Однажды она сложила вещи и уехала. Ежи едва не рехнулся. Она даже разговаривать с ним не захотела. Они не ругались и вообще ничего похожего. Рената «пришла к выводу». Он перестал соответствовать ей. Ни с того ни с сего сделала открытие, что он — «не то».

И пропала. Ежи говорил с ее подругами, с ее матерью, искал ее с помощью детективов, пытался поговорить с ней хотя бы по телефону. Если бы она только захотела, сделал бы пластическую операцию или промывку мозга. Ничего не помогало.

Януш наблюдал за всей этой историей со страхом и недоверием. Все приятели сначала сочувствовали Ежи, потом он им надоел, потому что его страдание как-то не имело конца, наконец, стали избегать его и желать внезапной смерти, лишь бы он только скрылся с глаз. Потому что боялись.

Они знали, что эта зараза в любой день может коснуться кого-нибудь из них. Пока они молоды, у них был выход: брать женщин, с которыми их ничего не связывает, и выбрасывать их прежде, чем они начнут от них зависеть. Альтернативой было создать постоянный союз, основанный на чувстве, и стать абсолютно беззащитным перед «я все продумала и пришла к выводу», а потом стать следующим Ежи. А Ежи так никогда и не пришел в норму.

Машина врага вдруг показала правый поворот и ловко припарковалась на единственное пустое место на стоянке на небольшом свободном от проклятых столбиков пространстве, которые какой-то маньяк понаставил на всех тротуарах Варшавы. Януш на полном ходу проехал мимо него, а затем внезапно свернул против движения в переулок, проехал по пустому широкому тротуару и припарковался на каком-то случайном куске асфальтового покрытия, расположенного между стеной дома и газоном. Поблагодарил изобретателя мотоциклов, сорвал с себя шлем и закрыл его в прочном сундучке, расположенном за задним сиденьем. Потом, на ходу застегивая куртку, быстрым шагом выскочил из-за угла, как раз в тот самый момент, чтобы в толпе пешеходов, штурмующих переход, увидеть спину в драповом пальто.

Светофор заморгал и поменял свет в тот момент, когда Януш вбежал на зебру, заметив разъяренные лица водителей, не собирающихся пропустить больше ни одного пешехода.

Увидев типа, входящего в паб, стены которого были обиты деревом темного цвета, Януш взбунтовался. Этот гад целый день сидит по ресторанам, что ли?

— Какой-то гребаный мафиози, — процедил он.

Януш вошел внутрь спустя буквально две минуты и увидел на вешалке в гардеробе темное драповое пальто.

Был еще день, и в мрачных, по-английски уютных залах сидело не больше двух десятков посетителей. Вечером здесь не будет мест, воздух станет густым от дыма и криков, но пока вокруг царило спокойствие.

Януш занял место у барной стойки, держа в поле зрения и зал, и выход, и гардероб. Но соперник пропал.

Его пальто по-прежнему висело на крючке. В этом гардеробе было только одно такое. Из тонкой черной шерсти, по покрою напоминающее офицерский френч периода Первой мировой войны. Пальто богатого, избалованного плейбоя. Только его самого как-то нигде не видно. Януш без стеснения рассматривал зал. Люди договариваются встретиться в пабах, а потом таким образом ищут друг друга.

Здесь не было никаких укромных мест, задних выходов через внутренний дворик — это не для ноября. Януш потерял соперника из виду.

Он на минуту встал и выглянул через окно. «Ауди» (или что-то этого типа) стального серого цвета по-прежнему на месте. Стервец вошел именно сюда, Януш был в этом уверен. И куда же он тогда подевался?

Януш подумал, что должен вернуться к мотоциклу и не спускать взгляд с машины. Что бы ты сделал, будь на его месте? Оставил машину к черту и вернулся домой на такси, чтобы ты тут уследился, черт побери, до смерти.

Бармен обратил на него внимание, пришлось что-то заказать. Янушу хотелось водки, но он заказал стакан грейпфрутового сока, весь сжимаясь внутри от страшного ценника.

Зашел в сортир? Невозможно, чтобы принц из сказки пользовался туалетом. В подсобку? И там умер? А может, моет посуду?

Януш закурил сигарету и тупо посмотрел перед собой на плакат в рамке с рекламой какого-то напитка. Ему ужасно не хотелось возвращаться домой.

На плакате была невероятно красивая девушка с экзотической внешностью, которая смотрела на сверкающий голубой океан; над ее головой свисали широкие листья пальм, разогретый песок был мелкий и белый как мука. Девушка смотрела прямо в камеру, она была красивая, разомлевшая от солнца, недоступная и готовая отдаться. Януш смотрел на нее, может, с минуту, и ему становилось все тоскливее. Он был здесь, где слякоть, морось и ранние сумерки. Обреченный на катастрофу в браке со всем, что из этого следует. Он осел, как лопнувший воздушный шар, и смотрел на плакат, тоскуя по солнцу, теплому океану, по