Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

работы, проделанной М. К. к концу 1938 г, и степень ее готовности. Если в начале 1938 г. М. К. планировал для первого тома «Русского фольклора» статью размером не более пяти-шести листов, то теперь, к концу года, предполагаемый листаж будущей книги существенно увеличился. Ссылаясь на только что вышедший учебник Ю. М. Соколова[105], в котором историографический обзор занял шесть листов, М. К., начиная свое выступление, объявил, что его работа выльется приблизительно в 10–12 листов[106].

Работа отличалась новизной подхода. «История фольклористики, – подчеркнул М. К., – должна быть перестроена на новых началах. Она должна войти органически в историю русской общественной мысли и быть одним из этапов русской общественной мысли» (л. 96). Полностью отказавшись от принятого в фольклористической науке принципа «смены школ» (мифологическая, школа заимствования, историческая, антропологическая и т. д.), ученый изложил собственный взгляд. Он критически отозвался о периоде «вульгарного, социологического толкования», когда «на каждую школу наклеивался определенный ярлык» (л. 95). Основной недостаток всех предыдущих изучений заключался, по его мнению, в том, что в них игнорировались общественные течения и история общественной мысли. Кроме того, подчеркнул М. К., все общепринятые научные школы зарождались и расцветали на Западе, тогда как русская наука о фольклоре развивалась особыми путями и отражает процессы, происходившие в русской жизни.

В то же время наша наука уделяла, по мнению М. К., недостаточное внимание фольклоризму русских писателей, то есть связи литературы с народной культурой («история фольклористики очень отдалилась и от истории литературы»), тогда как общий историко-литературный процесс, согласно М. К., невозможно отделить от истории фольклорных изучений, и как раз последние работы, «посвященные Пушкину, Некрасову и Горькому», показали, «как органически сплетены эти моменты» (л. 96).

Этот вопрос – о родстве и различии фольклористики и литературоведения – М. К. окончательно прояснил в конце доклада, отвечая на вопрос председательствующего (Ю. М. Соколова) «насколько сам фольклор связан с литературоведением?»:

…я начал писать вообще историю науки о фольклоре, и это моя прямая задача. В процессе работы я выяснил, что нет науки о фольклоре, которая была бы изолирована от науки о литературе и истории общественной мысли. Эту историю науки о фольклоре я хочу изложить так, чтобы эта прямая линия имела точки соприкосновения с ними, что является необходимым и даст возможность отчетливо проследить биение фольклорного пульса (л. 139).

В ходе дальнейшей дискуссии, отвечая А. И. Никифорову, М. К. уточнил, что не готов писать историю фольклора в разрезе истории литературы (хотя такая задача видится ему «заманчивой»).

Обосновывая свой общий подход, М. К. подчеркивал, что опирается на «марксистско-ленинскую» теорию, ссылался, в частности, на «учение» о трех этапах освободительного движения в России и другие обязательные для того времени схемы. А перейдя к основополагающему для него тезису – о «народности», М. К., как и подобает ученому-марксисту, связал его с «классовой борьбой» (движущей силой исторического процесса), противостоянием антагонистических социальных сил, столкновением отжившего («реакционного») с новым («прогрессивным»). «Одной из форм проявления этой борьбы в литературном и научном плане, – говорил М. К., – и была борьба за народность. С точки зрения проявления форм последней, раскрытия ее, мне думается, и нужно построить историю изучения фольклора» (л. 97).

Судя по вопросам и репликам, отразившимся в стенограмме, слушатели были смущены и даже поражены как богатством материала, так и широтой авторской мысли. «М. К. строит такое гигантское здание, – сказал, выступая в прениях П. И. Калецкий, – что можно только поражаться объему охваченного им материала» (л. 149). Э. В. Гофман призналась, что количество фактов, приведенных М. К., «подавляет» (л. 156). Бросалась в глаза и новизна концепции. Ю. М. Соколов начал свое выступление со слов о том, что доклад М. К. произвел на него «освежающее действие», потому что «в привычную схему истории фольклористики он вносит новое движение, схема раздвигается, и от нее почти ничего не остается. <…> М. К. рассказал нам о большом количестве фактов, которые раньше существовали, но на которые взор исследователя до сих пор не падал. Целый ряд фактов устанавливает новые точки зрения» (л. 141). Юрий Матвеевич особо отметил изложенную М. К. интерпретацию русской фольклористической мысли XVIII в. «Фольклор XVIII в. под пером Марка Конст<антиновича> зажил новой жизнью» (л. 142). Назвав работу, проделанную М. К., «чрезвычайно ценной» и заявив о своем согласии с «основной тенденцией», Соколов тем не менее подчеркнул, что «еще много принципиальных теоретических вопросов филологического порядка не утрясено» (л. 148).

Весьма крамольное замечание позволил себе в прениях А. И. Никифоров, заявивший, что «Горький фольклористом не является» (М. К. в своем выступлении назвал Горького «центральным стержнем» для «нового понимания фольклора наших дней» (л. 133)). «Видеть в Горьком главу советской фольклористики, может быть, и очень современно, но вряд ли правильно», – иронизировал Никифоров (л. 155).

Выступая 12–13 декабря перед коллегами, М. К. говорил в основном «от себя», пользуясь отдельными набросками. Ему, вероятно, было важно проверить, как будет воспринят его общий и столь масштабный замысел. «Многое еще не утрясено в собственном сознании», – признался он в заключительном слове (л. 170).

Действительно, до конца 1938 г. итоговое произведение М. К. существовало скорее в черновом, неоформленном виде. «Писать же его на бумаге, – вспоминала Л. В., – он стал в 1939–1940 годах. За эти два года он написал 80 печатных листов, т. е. два тома»[107]. Отдельные главы будущей книги М. К. продолжал использовать для докладов и, соответственно, публичного обсуждения. Так, 26 марта 1940 г. на сессии Отделения литературы и языка АН СССР, посвященной проблемам фольклора народов СССР, он произнес доклад «Основные задачи историографии русского фольклора»[108].

В письме к С. Е. Кожевникову от 9 ноября 1939 г. М. К. сообщает, что предполагал (но не успел) завершить к 1 декабря 1940 г. свою «Историю русской фольклористики» («работа около 15–20 печатных листов»)[109]. Но уже через несколько месяцев он извещает того же адресата: «…я вот сейчас написал книгу в 70 листов» (письмо от 28 февраля 1941 г.)[110]. Тогда же, в феврале 1941 г., М. К. представил рукопись для утверждения на ученый совет Института русской литературы – об этом сообщалось в «Литературной газете»:

…на последнем заседании Ученого совета Института литературы Академии наук СССР[111] обсуждалась «История русской фольклористики», написанная проф<ессором> М. К. Азадовским. Новая работа проф<ессора> Азадовского (около 60 печатных листов) посвящена анализу истории развития науки о фольклоре, фольклоризму русских писателей (Тредиаковский, Ломоносов, Пушкин и др.), связям русской фольклористики с зарубежной.

В