Велимир Хлебников - София Старкина

В творчестве Толстого, Пушкина, Достоевского слово — развитие, бывшее цветком у Карамзина, приносит уже тучные плоды смысла».

В примыкающей к этой статье заметке Хлебников объясняет, чем его так привлекли именно пролетарские поэты: «Говорят, что творцами песен труда могут быть лишь лю<ди, работающие> у станка. Так ли это? Не есть ли природа песни в у<ходе от> себя, от своей бытовой оси?.. <Без бегства> от себя не будет пространства для бегу. Вдохновение всегда <изменяло> происхождению певца». Далее Хлебников приводит исторические примеры: лорд Байрон воспевает морских разбойников; напротив, «судившийся за кражу Шекспир говорит языком королей». По мысли Хлебникова, поэты-рабочие не обязательно будут писать о станках и о заводах. Так, Гастев уходит «в мир странных научных видений», Александровский — «в утонченную жизнь сердца». Сам же Хлебников, далекий от станка, скоро будет писать именно о заводе и о рабочих.

В своих статьях Хлебников говорит и о других молодых поэтах, о своих друзьях Николае Асееве и Григории Петникове. Но эти поэты явно находятся под сильным влиянием самого Хлебникова и подражают ему. Вероятно, поэтому как явление в поэзии они Хлебникову не так интересны.

С приходом Деникина издательская деятельность Петникова и его друзей замерла. Находиться в городе стало опасно. Добровольческая армия устанавливала свои порядки, и ее методы не многим отличались от методов красных. Синяковы тоже боялись деникинцев, хотя жили они не в самом Харькове. Однажды офицеры все-таки нагрянули к ним, однако в доме были только женщины, и офицеров усадили пить чай. В это время зашел солдат: «Ваше благородие, шпиона поймали!» «Шпионом» оказался Хлебников. Его действительно можно было принять за шпиона: грязный, одетый в мешок, завязанный веревкой. Но Надя не растерялась: «Ах, разве вы не знаете, что это знаменитый поэт Хлебников?» — спросила она офицеров. Те о Хлебникове ничего не слыхали, но постеснялись признаться. «Ах так, неужели это Хлебников?» — «Да, это известный поэт русский, один из лучших поэтов. Но видите — время такое: одежды нет, вот он в таком виде». Те, как вспоминает Ксения Синякова, немного помялись и отпустили «шпиона». Так Хлебников чудом избежал смерти.

Теперь над ним нависла новая угроза: началась мобилизация в Добровольческую армию. Хлебников высок, относительно здоров, по возрасту тоже вполне подходит для службы. Он хорошо помнил все ужасы царской армии. Тем более он не хотел идти в деникинские войска, так как совершенно явно сочувствовал большевикам, и в его «послужном списке» уже было сотрудничество в газете «Красный воин». Позже, в Баку, Хлебников двинется с отрядами Красной армии на помощь Гилянской республике в Персии, у него там будет штатная должность лектора. Пока же Хлебников видит только один выход: как и в 1916 году, спасти его может только заключение врача-психиатра о непригодности к военной службе.

Рядом с Харьковом помещалась бывшая земская психиатрическая лечебница, которую все называли Сабурова дача. На Сабурову дачу и отправился Хлебников. Таким он появился перед врачами: «Высокий, с длинными и тонкими конечностями, с продолговатым лицом и серыми спокойными глазами, он кутался в легкое, казенное одеяло, зябко подбирая большие ступни, на которых виднелось какое-то подобие обуви».[111]

Лечащим врачом необычного пациента стал главный врач больницы Владимир Яковлевич Анфимов, человек исключительных душевных качеств и исключительного мужества. Сразу скажем, что он дал заключение о непригодности Хлебникова к военной службе, что по тем временам тоже было небезопасно. Анфимов сразу понял, кто перед ним стоит и почему он здесь оказался.

Владимир Яковлевич начал проводить и медицинские, и экспериментально-психологические исследования, выяснять «закономерности творческой фантазии». Хлебников с готовностью пошел навстречу этим экспериментам и был даже рад, что в лице врача встретил единомышленника. Вообще Анфимову он показался человеком мягким, простодушно-приветливым, тихим, предупредительным. Поэт пользовался всеобщей любовью своих соседей. Хлебников рассказал врачу историю своей семьи, историю своего детства и юности. Анфимов дал очень интересные штрихи к психологическому портрету поэта. Это было практически единственное профессиональное исследование подобного рода, и сам поэт участвовал в нем с большим интересом.

Анфимов выяснил, что для Хлебникова характерно ощущение несвободы своей личности, сомнение в реальности окружающего и ложное истолкование действительности в смысле трансформации внешнего мира и своей личности. От животных исходят, по мнению Хлебникова, различные воздействующие на него силы. Он полагал, что в разных местах и разные периоды жизни он имел какое-то особое, духовное отношение к этим локальным флюидам и к соответствующим местным историческим деятелям. В Петербурге, например, ему казалось, что он «прикован» к Петру Великому и Алексею Толстому, в другом периоде жизни он чувствовал воздействие Локка и Ньютона. По его ощущению, у него в такие периоды даже менялась его внешность. Он полагал, что прошел «через ряд личностей». Заметим, что это ощущение было свойственно многим поэтам, в том числе друзьям и современникам Хлебникова. Николай Гумилёв в стихотворении «Память» говорит о том же:

Только змеи сбрасывают кожи,Чтоб душа старела и росла.Мы, увы, со змеями не схожи,Мы меняем души, не тела.

Анфимов предложил поэту ряд слов, чтобы исследовать возникающие у него ассоциации. При этом многие ассоциации у Хлебникова отличались большой оригинальностью: «Буря — бурчик — летящее, быстрое, темное, чашка с красной полосой. Москва — мстить (место казни Кучки). Лампа — домашнее, белый кружок (впечатление уюта). Снаряд — единый снаряд познания. Рыбак — японская картина Гокусая [Хокусаи]. Ураганный — ура — гонит. Тыл — трамвай, полный ранеными. Лента — шелковистая (созвездие). Доктор — большой доктор психиатр. Лошадь — американские воины (считали ее младшим божеством). Спичка — прирученное пламя». Отзвуки этих ассоциаций мы можем найти в стихах Хлебникова. Например, описывая Москву: «Вы помните о городе, обиженном в чуде, / Чей звук так мило нежит слух…», в конце стихотворения поэт говорит:

Когда толпа шумит и веселится,Передо мной всегда казненных лица.Так и теперь: на небе ясном тучка —Я помню о тебе, боярин непокорный Кучка!

(«Вы помните о городе, обиженном в чуде…»)