Блондинка вокруг света или I did it my way - Анна Лазарева

Проходящий мимо маленький местный торговец кокосами останавливается в изумлении. Изумление написано не только на его лице, но и на всём теле. Оно написано даже на его соломенном сомбреро.

Ничто не заставит индейца Хосе тягать брёвна в качестве досуга. У него слишком мало свободного от работы времени. Он кормит семью, проходя каждый день десятки километров с корзиной, наполненной кокосами. И эта корзина тоже не из лёгких.

А сейчас я расскажу одну историю, в истинно американском стиле.

Однажды в Америке жил-был мальчик. Семья мальчика считалась неблагополучной и обитала в чёрном квартале Сиэтла. Мать — героиновая наркоманка. Отец — ветеран вьетнамской войны. Когда мальчик был совсем маленьким, его отец, страдающий посттравматическим синдромом, ушёл из семьи, чтобы жить в коммуне бездомных, под мостом. И всю свою ветеранскую пенсию он отдавал на нужды этой коммуны. А тем временем белый, худенький мальчик болтался беспризорником в негритянском квартале.

Можно себе представить жизнь светловолосого, затравленного ребёнка в чёрном гетто! Разумеется, его обижали.

Однажды, когда ему было восемь лет, он подошёл к школе бокса, расположенной по соседству. И встал у большого окна, с восхищением наблюдая за боксёрами на ринге.

— Ты что там встал, заморыш? — спросил тренер, наконец заметив его. — Ну-ка, иди сюда! Ну да, ты, ты, я с тобой разговариваю!

Мальчик хотел смыться, но после секундного раздумья подошёл.

— Ну-ка, бери перчатки! Вставай сюда!..

Так мальчик стал заниматься в школе бокса. После тренировок он шёл ужинать с семьёй тренера. А после ужина тренер подвозил его домой, к вечно обдолбанной матери. Бокс заменил беспризорнику дом и семью.

Вскоре бывший заморыш начал побеждать на детских соревнованиях, и однажды, перед одним очень ответственным поединком, его окликнули взрослые, чёрные парни. Они мрачно сидели у глухой, бетонной стены, коими изобилует всякий неблагополучный квартал. Это были как раз те самые парни, которые его обижали.

«Сейчас будут бить», — пронеслось в голове мальчика.

Он подошёл и встал перед ними. Тогда поднялся вразвалочку один из хулиганов и, доставая что-то из кармана, медленно приблизился к мальчику. Мальчик зажмурился и сжался. А чёрный парень просто вложил это что-то в его руку и сказал:

— Победи!

Мальчик открыл глаза. В его руке лежали сорок долларов. С тех пор хулиганы из чёрного гетто давали ему деньги перед соревнованиями. Они стали называть его «My white boy».

— This is my white boy, man! (Это мой белый мальчишка, чувак!)

…мать мальчика умерла от передозировки, когда ему было двенадцать. Он попал в приёмную семью, но всё равно продолжал заниматься боксом.

Со временем мальчик вырос в профессионального боксёра и выиграл множество поединков.

Долго ли, коротко ли, но как-то во время одного из соревнований он раздробил себе кисть руки, и на целые четыре года ему пришлось забыть о боксе.

Тогда, чтобы получить образование, мальчик пошёл в армию. Таким образом, ему довелось стать участником всех сомнительных войн за последние десять лет. Он был неоднократно ранен, контужен и однажды доставлен без сознания в гамбургский госпиталь, на вертолёте.

Сейчас мальчик ловит рыбу на Аляске, иногда боксирует, а в свободное время путешествует. Весь его живот исполосован шрамами от пуль и осколков бомб. До сих пор изголодавшийся в детстве парень ест всё что угодно. Что очень не по-американски. И он всё время повторяет:

— Бокс спас мне жизнь. Если бы не бокс, меня бы убили в негритянском квартале или я бы стал преступником. И меня бы убили в тюрьме.

Не обязательно смотреть голливудские фильмы. Подобные сюжеты ходят по миру.

Мы едем на живописное озеро Маниальтепек, втроём: я, боксёр и гангстер-гёл. Боксёр занимается сёрфингом, а это как раз сёрфинговое место. Здесь озеро Маниальтепек вливается в Пацифик и образует очень хорошую «длинную волну». Это когда волна долго и ровно идёт к берегу, не падая, в течение продолжительного времени. Вот за ней-то сёрферы и едут сюда.

Я провожу время в компании двух американских хулиганов. У парня есть одно не приятное хобби. В каждой стране, где он появляется, он устраивает драку и попадает за это в местную тюрьму. Даёт о себе знать тяжёлое прошлое. Устроить драку очень легко. Парень совершенно не выглядит боксёром, поэтому местные задиры с удовольствием идут на его провокации. Таким образом, он перепробовал и тайскую тюрьму, и мексиканскую. И не по одному разу. И здесь он тоже попадёт в тюрьму. На этот раз — за макание в фонтан головы своего оппонента. Парнишка — мастер занимательного отпуска.

Нами предпринята поездка на опасный нудистский пляж Зиполите. Опасный не из-за нудистов, а из-за волны, которая делает купание очень рискованным. Здесь без сёрфинговой доски лучше в воду не входить. Из гамака на балконе номера для новобрачных открывается великолепный вид на бушующую, синюю стихию Пацифика.

Оахака Сити считается столицей Дня мёртвых. Когда-нибудь я приеду в Оахаку в начале ноября, чтобы приобщиться к этому фестивалю. Заодно и свой день рождения справлю инфернально.

Но ничего не поделаешь. Моё время истекло. Конец апреля. Всё когда-нибудь кончается. Я очень устала носиться по миру, как «перекати-поле». Свою землю обетованную я так и не нашла. Что поделать. Может, её и нет. Может, она там, откуда я пришла. Я возвращаюсь в Россию. В никуда. Смалодушничаю? Сбегу опять? А вдруг смогу? Там сейчас весна. Правильное время для того, чтобы возвращаться. Россия зимой и Россия летом — это две абсолютно разные страны, с абсолютно разным населением и культурой. Надо же так меняться! Весной в России всё исступлённо хочет жить и забыть о прошлом. Нигде больше я не видела такой весны. Разве это в никуда? Вообще, мне хорошо. Надо просто захватить с собой это чувство удовлетворения.

Весь свой путь по криминальной Латинской Америке я проделала вместе с горсткой золота и бриллиантов в моём рюкзаке. Как иронично. Если бы кто-нибудь из герильяс об этом знал! Я и сама иногда об этом забывала.

Самолёты в Москву отправляются из Канкуна. Я прощаюсь с гангстер-гёл. Мы провели вместе два месяца. Такие разные, но почему-то поладившие. Теперь время расставаться.

Всегда печально оставлять людей, ставших частью твоей жизни даже на время. Я ненавижу расставания. Мы обнимаемся на прощание, и я ухожу, стараясь быть как можно будничней. Ничего такого не происходит.

— До встречи!

Будет ли она?

Не знаю, печально мне или нет. По-моему, уже никак. «Что воля, что неволя — всё равно». Ведь это не что иное, как перефразированный буддистский постулат глазами пессимиста. Здесь или в России, это всё просто декорации. А суть одна. Несколько месяцев назад хозяин хостела в Рио-де-Жанейро сказал мне:

— Анна, оседают не «где», а «с кем».

Точнее не скажешь. Ну, и какого лешего я переживаю? У меня ни «где», ни «с кем». И мой выбор, назвать это одиночеством или свободой. И я выбираю свободу! Мой дом там, где моя зубная щётка.

Тридцатишестичасовой автобус везёт меня в Канкун. Куплю себе билет до Москвы, высчитаю последние деньги и буду жить впроголодь эти оставшиеся несколько недель. Проведу их на Карибах. Закончу там, где и начала. Что ещё нужно на Карибах, кроме самих Карибов? Обойдусь и без еды.

Тяжело выбрать самолёт до Москвы. Прямой полёт стоит почти на треть дороже, чем полёт с остановками. Дешевле всего лететь с посадкой во Флориде. Но прямо на интернет-странице авиакомпании красными буквами написано, что гражданам некоторых стран для приземления в аэропорту Майами нужна американская виза, поскольку в нём нет транзитной, нейтральной зоны. Среди «некоторых стран», конечно, числится наша. Значит, мне, к сожалению, этот полёт не подходит, ведь моя американская виза уже давно закончилась.

Вот сейчас мне и придётся пожалеть о том, как неуместно, в приступе недальновидной сентиментальности, я отказалась от второго года американской визы. Предлагал же визовый офицер. Но нет. Я еду к любимому мужчине. Мне второй год не нужен. А если случится так, что мы расстанемся, тогда мне вообще больше ничего не нужно…

Придётся выбирать другой полёт.

Пожалуй, самый элегантный комплимент в моей жизни был сделан уличным музыкантом, в Мексике, в районе Канкуна. Увидев меня, музыкант остановил песню, которую играл, на середине куплета и сделал несколько до боли знакомых аккордов. Потом повторил, а с третьего раза мы все, наконец, поняли, что это были за аккорды. Все обернули головы на меня, и я прошла мимо, как по подиуму, лучезарно и стеснительно улыбаясь. И слушатели зааплодировали нам обоим.