Блондинка вокруг света или I did it my way - Анна Лазарева

В Бразилии очень развита система буфетов, где еда продаётся на вес. Набирай, что хочешь. Мясо, птица, макароны или овощи — всё стоит одинаково. Ну, кто будет есть макароны по цене креветок и курицы? Странно, но часто в тарелках людей я вижу горы риса и макарон.

В моём хостеле живут в основном испанцы. Один из них, парень с соседней койки, вернулся ночью, подвыпивши, и заснул с включённым ноутбуком. Весь остаток ночи ноутбук освещал небритое лицо с открытым ртом. А из кармана джинсов гуляки задорно выглядывали ярко-красные женские стринги.

Парни танцуют капоэйру. Огромная, с ладонь, тропическая бабочка в ужасе бьётся о белёную стенку, прямо за ними. Один из танцоров снимает её со стены и выносит во двор.

Сальвадор-де-Байа — родина капоэйры. Она возникла в киломбо — поселениях беглых рабов (слово может употребляться в значении «беспорядок»). Капоэйра — боевое, как правило, бесконтактное искусство, похожее на танец с акробатикой. Движения как бы плавно перетекают из плоскости в плоскость.

Конечно, рабам занятия боевыми искусствами были запрещены, и они «маскировали» капоэйру под танец. Хорошая растяжка и ритмичность танцоров бросается в глаза. Этот танец — смертельное искусство, ведь танцоры капоэйры могли вложить и бритвы между пальцами ног.

Обычно танцоры, или боевики, не знаю, как правильно их назвать, собираются стаями в круг. Двое борются в центре круга, другие поют хором, ожидая своей очереди. Они пританцовывают, играют на барабанах, бубнах, трещотках, беримбау.

Сейчас капоэйра танцуется, скорее, на показ туристам. В таких стаях можно видеть всё больше и больше иностранцев, в том числе и женского пола. Это популярное искусство.

Встречные бэкпекеры называют это место раем:

— Куда? В Джерикоакоару?! Ну, это, конечно, рай! Хорошо тебе!

— Дорог там нет, только песчаные дорожки.

— Шумные пати. Кайтсёрфинг. Да, что там рассказывать, сама всё увидишь.

Звучало многообещающе. Я предвкушала. Вот где я вновь обрету мой потерянный рай. Вот где я, наконец, остановлюсь и подумаю о жизни. Я буду лежать в гамаке над голубым озером в золотых дюнах. Меня будут окружать весёлые, счастливые люди. Я увижу знаменитый зелёный закат Джери (особое явление, когда закат кажется зелёным). Я уже представляла, как хожу босиком по мягкому, глубокому песочку, как по подушке…

Что я вижу по прибытии. По горизонту носятся саксаулы. Ослы тащат свою тяжкую ношу, вопя навзрыд. Сильный ветер пустыни пребольно бьет в лицо, суша кожу и вызывая конъюнктивит. Волна яростно блестит под яростным солнцем, как гофрированная фольга, помогая конъюнктивиту развиваться быстрее. Разговаривать невозможно, ветер и море шумят в ушах. Если подняться на бархан, песок хлещет по всему телу с такой силой, что, несмотря на жару, даёшь себе слово в следующий раз одеться получше. Песок везде: в волосах, в глазах, в трусах, во всех складках кожи. Песок набивается в фотоаппарат, и тот отказывается работать. Однообразная природа, однообразный пейзаж.

Первое, что я слышу: «Босиком здесь лучше не ходить, потому что в песке живут черви». Эти черви внедряются в кожу ног и проделывают в ней туннели…

Я понимаю, что видела более райские места. Вспоминаю Сан-Бласс, Коста-Рику. Да, многие путешественники явно не избалованы. Что по мне, то для остановки на три дня — место великолепное! Но застревать надолго в этой антагонистичной природе!.. Нет.

Босиком мне всё же походить придётся. В первый же вечер, на вечеринке зука, у меня фактически отнимает шлёпанцы бразильская проститутка. Опять шлёпанцы! Мёдом, что ли, мои шлёпанцы намазаны? (Зук — бразильский парный танец.)

Оставляю их у стены и ухожу танцевать. А когда возвращаюсь, вижу в них коричневую силиконовую бабу, нагло смотрящую мне в глаза. Даю ей возможность притвориться, пока не поздно, что она ошиблась, такое уже случалось:

— Упс! Вы надели мои шлёпанцы.

Жрица любви отвечает, продолжая глядеть мне в глаза:

— Но, сон миос, туйос аки (нет, это мои, твои вот) — она показывает мне на другие тапочки, которые стоят рядом. Её ещё разбитее.

Как же это паршивенько, какое неуважение к себе — воровать чьи-то сильно поношенные резиновые шлёпки! Француз, сидящий рядом с ней, подтверждает её слова:

— Вы ошиблись. Это её шлёпанцы.

Я демонстративно больше не обращаю внимания на похабную бабу. Я теперь разговариваю только с глупым французом.

— Вы уверены, мсье? Её позиция мне ясна, здесь не ворует только безрукий. Но Вам-то это зачем?

Француз затрудняется с ответом.

— Как долго Вы знаете эту женщину?

— Да, в общем, недолго, — француз начинает беспокоиться.

Подступающее раздражение не позволяет мне считаться с его чувствами:

— Ну что ж, мсьё, воспоминания о жаркой бразильской любви того стоят. Хоть наутро Вы и проснётесь без кошелька и паспорта, зато с гонореей и герпесом. Бон аппети…

Я в бешенстве разворачиваюсь на сто восемьдесят и выхожу из заведения босиком, оставляя француза нервничать и поглядывать на ноги проститутки в моих шлёпанцах. Он мучительно пытается вспомнить, какие шлёпанцы на ней были, когда она сюда пришла. Впервые за этот счастливый вечер предвкушения в его недалёкую голову приходит мучительная догадка, что, возможно, это вовсе и не любовь. Смешно и иногда больно смотреть на этих наивных непуганых европейцев. Они как бы приглашают жриц любви: «Облапошь меня». «Пока живут на свете дураки, обманом жить нам, стало быть, с руки» (лиса Алиса).

Теперь это потаскушкина карма. А я о ней попросту забуду. И что это, вообще, с моими шлёпанцами? Ну, в каждой второй стране их воруют!

Я меняю это «киломбо» на вечеринку регги. В ту ночь владелица моего гестхауса знакомит меня с самыми разными людьми. С постоянно проживающими здесь владельцами других гестов, с кайтерами и даже с писателем из того самого легендарного «Великого Путеводителя». Писатель тоже остановился в её хостеле. Правда, в отдельной комнате. Он работает на «Путеводитель» почти со дня его основания. Наконец, я могу приобщиться к живой легенде! Под утро, перед сном, мы всей компанией идём в пекарню есть свежевыпеченный хлеб. Ночь заканчивается лучше, чем началась.

К сожалению, здесь нет банкоматов, а наличных у меня хватает только, чтобы отсюда выехать. А значит, новые шлёпанцы я позволить себе не могу. Что ж, как я и собиралась в самом начале, буду кормить местных червей и ходить по мягкому песочку. Песочек оказывается довольно жёстким.

На следующий день голландский кайтер предлагает мне работу в его отеле. Хоть я и понимаю, что Джерикоакоара никогда не станет моим выбором, но деньги иссякли, как никогда раньше. Чтобы больше не занимать, надо остановиться и начать зарабатывать. Решено, начинаю со следующего понедельника.

Дальнейшее знакомство с местным обществом наводит на грустные мысли. Весёлые, бесшабашные кайтеры оказываются депрессирующими, потерянными людьми. Они не понимают, почему то место, которое все называют раем, и которое, по задумке, должно было стать их домом и землёй обетованной, такое одинокое и сухое. Сухое во всех смыслах.

Как же так? Это же окончание голливудского фильма. Счастливые главные герои, преодолевшие все трудности и испытания, вознаграждены, наконец, коктейлем и шезлонгом. Они беззаботно лежат на пляже, потягивая пинаколаду через соломинку, и беззаботно поглядывают на уходящее в море солнце. Как и когда произошёл сбой?

Райская картинка часто оказывается ложной. Это просто декорации, на которых собираются обломки неустроенных судеб. А обратно в реальность вернуться уже не так просто. Мосты сожжены. Как в песне Иглс «Отель Калифорния», вписаться в него можно в любое время, а вот выписаться уже никогда («You can check in any time you like, but you can never leave»).

Ещё один пример места, которое я для краткости называю «Камино Реалем». У меня уже аллергия на такие места!

В течение каких-то двух дней несколько человек обоих полов жалуются мне на одиночество, недостаток событий и невозможность обзавестись парой в этой изолированной пустыне. Они так и будут жить здесь и жаловаться на одиночество. А вот помочь друг другу они не смогут. Если бы это было так просто, одиноких людей бы не существовало.

Да, я свободна. Это самое пьянящее чувство на свете. Это то, за что можно всё отдать. Это то, за что я уже всё отдала. За что я заплатила втридорога. Но мои маленькие победы ведут меня к большим поражениям. Одиночество — цена свободы. Продаю. Попользовалась вдоволь. Кто-нибудь хочет купить? «Безумству храбрых поём мы славу!»

Нет, я «делаю ноги» из этого адского рая. Я вытащу себя отсюда, хоть за уши!

Мне приходится отклонить предложение голландца работать в его отеле. Но что же я теперь буду делать?

Хотя мне и надоело двигаться, застёгивать и расстёгивать свой рюкзак, взваливать его на плечи и тащиться куда-то в ночи, я откликаюсь на следующее предложение. Оно, очень кстати, пришло от того самого писателя из «Великого Путеводителя», моего соседа по хостелу. Я буду его помощницей. Моя задача — проверять гестхаусы, туристические агентства, достопримечательности и прочее на предмет существования и достоверности, перед тем как до них доберётся мой новый босс. Также я уполномочена давать ему рекомендации, основанные на моём личном вкусе путешественницы со стажем, до чего ему стоит добираться, а до чего и не обязательно. С «Великим Путеводителем» я ещё не путешествовала. Будет и моя лепта в самом последнем издании «Путеводителя». Мои скромные скрижали появятся в истории такого знаменитого издательства! Я приобщусь к легенде. Я сама стану легендой… на время. Я человек серьёзный))