Беглый - Винсент Килпастор

Каждый месяц Вера Петровна взимала арендную плату. Плюс уделение за каждого клиента. Плюс выпивка, конфекты и шипучая глазунья. Странно что туалет и душевая, куда я по старой лагерной привычке ходил только в аниных шлепках — странно, что эти удобства в вертепе были бесплатными. Недогляд предприимчивой хозяйки.

Вера Петровна была недовольна, что под моим влиянием Анна вот уже два дня как «совсем обленилась» и не ходит на работу. Уверения, что это скорее я попал под влияние Анны не прокатили. Уверения, что у Барби месячные тоже приняты не были. Вера Петровна знала все о критических днях каждой и даже больше чем они сами. Разногласия положили начало приграчных провокации и проявлений нездоровой кухонной агрессии. Вера Петровна энергично толкала нас с Анной на панель. Артур был работягой, а я, похоже, самый настоящий альфонс.

Деньги у нас действительно кончались и я сам засобирался на работу — шуршать по гостиницам в поисках клиентов. Когда-то я был в этом настоящий асс.

В начале второго курса я отчётливо понял, что по сути являюсь практиком. Теория тоже штука важная, но язык! Язык это живое существо. Поэтому языком надо пользоваться. Регулярно. Книги, кинофильмы, лекции — здорово. Но я переводчик. Общение на иностранном языке, если на нём не думаешь или хотя бы регулярно не говоришь — это короткий забег на ходулях. Как молодой солдат едва освоивший винтовку, я тогда рвался хоть кого-нибудь пристрелить.

Первый опыт был комом. К нашему институту подогнали автобус и сняли нас прямо с лекции Мидии Мамедовой. Действовали загонщики грубо и бесцеремонно. Сняли всех поголовно — даже троечницу Мошкину, ну, ту самую, что когда-то напилась на моей днюхе и к всеобщей радости обоссалась во сне.

Сбежать домой под шумок не удалось даже самым ловким прогульщикам. Поэтому среди нас затесались такие истинные светила переводческой мысли, как Егорка. У Егорки был взгляд мыши на которой долго и безрассудно, в течении нескольких поколений испытывали эффекты от тетраканабинола. Прилепилась и наглая бестолочь Абдуллаев.

«Спасибо хоть мешки на голову не одели» — ворчал консерватор и противник незапланированных заранее перемен Малявин. На его футболке болтался на шнурке алюминиевый крестик и был изображён стилизованный Цой.

В тот день американцы привезли с собой целый самолёт старых давно списанных рентген аппаратов, гинекологических кресел, бор-машин и прочей просроченной медицинской параферналии. Теперь союзники с помпой вручали эту «гуманитарную помощь» молодой Джамахирии. Приехала куча дядь и теть с госдепа и мед учереждений великой страны. Чиновников тоже выкурили из чайно-пловного уюта высоких кабинетов.

Переводчиков не хватало и деятели от узбекской державности решили мобилизовать студенчество. Раз могут собирать голыми руками хлопок, значит и с такой безделицей как узкоспециальный медицинский перевод совладают легко.

Настоящие американцы говорили совсем не так как лапотала на лекциях наша Рано Рустамовна. Из потока их рычащей скорострельной речи иногда случайно можно было уловить пару отдалённо знакомых слов. Большинство из наших мгновенно ушли в накаут и только вежливо всем улыбались и повторяли «окей» и «йес». Сразу вам хочу сказать, если нихрена не знаете по английски, не цепляйтесь ни за окей, ни за йес. Скажем нужно госдеповцу, чтобы вы прошли с ним — а вы ему окей, окей, сир! Он пошёл, а вы стоите и лыбу давите. Госдеп орет — что, глухой, что ли? А вы ему — йес, йес! И снова лыбу.

Я пошел дальше всех коллег — умудрился сказать пару трескучих осмысленных фраз. И все время густо краснел, будто ругался матом в присутствии беременных женщин. Впрочем, все наши, включая чиновников минздрава, глядели на меня с восхищением — молодчина, знай наших, не ударил в грязь лицом! Рано Рустамовна даже пожала мне руку, когда в конце концов говорливые американцы щедро одарив нас значками, флажками, футболками, а также — дефицитнейшей вещью того времени — целлофановыми сумками с изображением джинсов, накормили за счёт узбекской казны и отпустили с миром домой.

И хотя все только и говорили о моем таланте по дороге обратно, внутри я твёрдо знал, что боевое крещение сорвалось. Меня сбили на первом же вылете.

Если бы я тогда пил — наверное ушел бы в запой. Вместо запоя я ушёл в первую свою депрессию Ту ли профессию я выбрал под влиянием отца? Может стоило пойти в лётчики истребители? У них-то разговор с американцами короткий.

Рано Рустамовна тогда спасла меня — подкинула пару машинописных страниц техно текста, минут на пять работы с листа для настоящего спеца.

Я обложился словарями. Потом побежал в библиотеку и с гордостью сообщил библиотекарше, что мне предстоит сделать сложнейший технический перевод. Покинул зал сгибаясь под священной тяжестью полных Миллера и Гальперина. Библиотекарша благословила меня и смахнула косынкой слезу. Вон какое поколение выростили. Пост советская молодежь!

Дома я, встав перед письменным столом отца на колени, долго и горячо молился всем известным святым — покровителям переводчиков.

Потом со скрипом, в поту и мыле переводил этот несчастный текст до пяти часов утра.

«Он работал всю ночь не покладая рук».

В пять утра передо мной лежала несколько сюрреалистическая и стилистически разношёрстная инструкция по заправки пластиковых гранул в аппарат по производству одноразовых бутылок. Рано Рустамовна заплатила мне целых десять рублей. Это был матч-реванш который я блестяще выиграл.

Чтобы стать настоящим про, надо переводить. Много. Каждый день. И я кинулся в Хотел Узбекистан искать моих госдеповских американцев, но они уже были на другом берегу таинственного океана. В тот ранний период независимости джамахирии англосаксы мало ей интересовались. Зато саудиты, турки и пакистанцы хлынули в Ташкент шумным болтливым потоком.

Саудиты везли пострадавшим от русского безбожия узбекам утраченную в ходе соцсоревнования веру в пророка Мухамеда. Саудитам ничего не нужно было от Узбекистана, у них было все. Даже Мухамед. Саудиты приезжали в дорогих роскошных костюмах с золотыми перстнями на холеных руках. Французкий парфюм и тягучая мелодика арабской речи. Учились они все в оксфордах и говорили с нами на нежном правильном английском в стиле би би си.

Они привозили контейнеры Аль Корана с золотым обрезом. Даже мне подарили Коран — полстраницы на арабском, полстраницы — на английском, для быстрой конвертации. Я тогда был согласен на все ради моей истинной и тайной веры — в перевод с английского. Аллаху Акбар, ледиз и джентльмен. Саудитов встречали на самом высоком уровне и урвать работу хоть на денёк было крайне сложно, зато платили они обычно как будто привозили в контейнерах не священную книгу мусульман, а чистейший колумбийский кокаин.

Турок тоже у нас тогда любили неземной братской любовью. Юртбаши объявил, что лучшего пути для Узбекистана чем турецкий и придумать нельзя, и включил туркам зелёный свет. По его мудрому плану турки должны были приехать и совершить в джамахирии экономическое чудо. Бизнесмены Стамбула и Анкары хлынули дербанить, как им тогда казалось, наивных собратьев по тюркской группе. Они плохо знали коварство правнука великого Тимура. Основой его уникальной экономической модели была быстрая национализация инвестиций. Вернее не национализация, ведь назвать семью самого юртбаши целой нацией смогут назвать разве что новые узбекские историки.

Турки тоже приезжали поголовно в костюмах, но уже не французкой, а собственной, турецкой сборки. Везли они не Кораны, а контракты и образчики своей великой османской промышленности.

Башибузуки, сельджуки и прочие потомки Османа никогда не платили переводчикам. Просто разводили руками — мол, ты чо, браджян, разве тебе зарплату ваш ататурк не платит? Непорядок!

Единственной радостью в турах с турками были шикарные банкеты. Добрая узбекская душа готова вывернуться для заморских гостей. С турками можно было нажраться деликатесов кои в ветрогонные девяностые обменивались на вес золота.

Но настоящими спарринг-партнерами сделавшими из меня истинного бойца невидимого переводческого фронта стали пакистанцы. Может и были среди них делегации, которые встречали с помпой, но в основном это были шумные крикливые купцы и купчишки, которые селились в более дешёвой и старой гостинице Ташкент, с видом на музей Ленина.

Такие вот, наверное и были купцы караванов Шелкового Пути из тех далеких времен когда Дамаск, Багдад, Тегеран, Кабул и Самарканд с Бухарой были частью одного целого «экономического пространства».

Я их тоже побаивался по началу. Особенно, когда вечерами пакистанцы переодевались в свои длиннющие рубахи и широченные шаровары. Такими в советских агитках изображали душманов, врагов советской власти в Афганистане. Через пару недель погружения в корявую пакистанскую версию языка великого Шекспира и Кэролла, я сам обзавелся таким с позволения сказать «костюмом странствующего бухарского еврея». Должен вам заметить человечество до сих пор не изобрело более удобной экипировки для комфортабельного пребывания в азиатской жаре.