Беглый - Винсент Килпастор

Я их тоже побаивался по началу. Особенно, когда вечерами пакистанцы переодевались в свои длиннющие рубахи и широченные шаровары. Такими в советских агитках изображали душманов, врагов советской власти в Афганистане. Через пару недель погружения в корявую пакистанскую версию языка великого Шекспира и Кэролла, я сам обзавелся таким с позволения сказать «костюмом странствующего бухарского еврея». Должен вам заметить человечество до сих пор не изобрело более удобной экипировки для комфортабельного пребывания в азиатской жаре.

Пакистанцы тоже разнились друг от друга. Тут были купцы-воротилы из морского порта Карачи, дельцы из Равальпинди и солидные люди из Исламабада — костяк пакистанской государственности. Измученные сухим законом шариата, они быстро, с двух рюмок напивались в дым и любили прихвастнуть своим Курчатовым — Муниром Ахмад Ханом одарившим великий пакистанский народ собственной атомной бомбой. Некотрые даже носили в бумажниках календарики с его портретом. Вторым героем для них был генерал Зия Уль Хак — великий пакистанский полководец разбивший наголову и прогнавший из Афганистана армию неверных шурави.

Паки всегда привозили с собой рис и пряности и готовили сами — высокомерно смеясь над узбекским пловом:

— И это рис, мистер Шурик? Да смилуется Аллах над вашей страной! Вот этот вот смех вы называете рисом, мистер Шурик? Ин Пакистан ви троу зис ту чикен! Чикен, мистер Шурик!

Кроме того в мире не было лучшей команды по крикету, чем сборная Пакистана. Крикет и пижонский английский были наследием Британской империи. Весь юг Пакистана можно выразить одной фразой телефонного оператора Пакистанских Авиалиний, которому я звонил, чтобы подтвердить господскую бронь:

«Ассаляму Алейкум, Пи Ай Эй!»

Второй категорией пакистанцев, менее свободной в английском, но более щедрой в оплате, были пуштуны. Жители древнего Пешавара и племенных территорий, которые до сих пор толком не подчиняются ни одному правительству мира. Если воротилы из Равальпинди и Исламабада выбивали из Вашингтона деньгу и стингеры, то эти парни с добрыми лучистыми глазами и сетью ранних морщин вокруг вечно улыбчивых от злоупотребления чарсом глазами, эти парни как раз и сбивали советские вертушки.

В них не было высокомерия и презрения ко мне — представителю иной веры и нищей страны. Это были люди для которых слова «дружба» не всегда измерялась денежным эквивалентом. На крикет, впрочем, им тоже было насрать.

Среди этой категории не было ни одного человека, который не пригласил бы меня в Пешавар к себе в гости.

— О мистер Шурик! Ю виль би вери вери рич энд импортант мен ин фючир. Нот мени узбек пипль спик инглиш! Ту бад фор зем. Ту бад!

Тяжелее всего пешаварцам было понять, что торговаться с раскрашенными продавщицами в ташкенском ЦУМе и ГУМе было не просто бесполезно, но даже опасно.

— О мистер Шурик! Какой глюпый и неповортливый система! Если ти хочишь прадать — ти пожалуйста торгуй, а не ругайся с покупател! Ай-ай-йай, мистер Шурик, айайайай!

«Совок» — разводил руками я — «Перестройка, Горбачев — скоро все будет как в Пешаваре, потерпите».

«Совок» — повторяли туристы новое узбекское слово.

Пешаварцы приезжали с баулами набитыми шикарными куртками из индийской кожи нежнейшей выделки. В голодной постсоветчине эти куртки были конвертируемым всеобщем эквивалентом. Вскоре в них рядился я сам, мои друзья и даже отец, который сильно обижался, когда пакистанцы утверждали, что русских наголову разбил великий полководец генерал Зия Уль Хак.

«Это все пропаганда, ЦРУ» — кричал захмелевшим гостям в ухо отец — «Русские никогда не хотят войны».

После выпивки пешаварцы обычно, страшно стесняясь и краснея, просили отвезти их в ближайший дом терпимости. Мои оправдания типа «совок, знаете ли» тут не работали. Пакистанцы грозились, что не наймут меня на работу, когда вернуться с новой партией шелка и кожанных курток.

«Ми очень хатим дружить с узбекский девушка, мистер Шурик» — показывали пальцем и цокали языком на какую-нибудь кореянку или русскую девчонку на улице.

Теперь в моем распоряжении был весь вертеп Верунчика. Оставалось закатать рукава и приступать к выполнению возложенных на меня обязанностей сутенёра с дипломом.

Афганский альбом. К2, Карши-Ханабад.

В ходе рутинной проверки армейской комиссией по экологии на авиабазе К2 в узбекском городе Карши были обнаружены следы нервно-паралитического и горчичного газов. Персонал близлежащих казарменных помещений был немедленно эвакуирован. Жалоб на симптомы похожие на симптомы отравления нервно-паралитическим газом в санитарно-медицинскую часть авиабазы К2 не поступало.

Командование базы распорядилось произвести тщательную проверку всех помещений, хранилищ и ангаров. Следы отравляющих газов были также обнаружены в пустующем ангаре в непосредственной близости от штаба авиабазы.

Комиссия постановила, что присутствие газа настолько незначительно, что необходимость в эвакуации персонала, а на тот момент на базе находилось более тысячи американских военнослужащих, отсутствует.

Точная причина появления газов на базе остаётся загадкой. Однако, подполковник Роджер Кинг, пресс-секретарь операции Несокрушимая Свобода, исключает возможность террористического акта. Скорее всего хранилища использовались советской армией во время операции в Афганистане. База Карши-Ханабад была непосредственно задействована в ходе войны СССР против Афганистана в период с 1979 по 1989 годы. За этот период ОКСВА неоднократно обвиняли в применении оружия массового поражения против повстанцев-моджахедов. Обнаружение подобных находок подтверждает версию о том, что обвинения не всегда были беспочвенны.

3.9

Почти два часа маячу перед Хотел Узбекистан в ожидании хотя бы малюсенькой горстки туристов-дикарей. Чёрта с два. Все организованные, причёсанные, с автобусами, с туроператорами, с болтливыми ордами наглых переводчиков.

Если в девяностые вот такие площадки перед гостиницами кишели таксистами, проститутками, валютчиками и мастерами художественного слова, каким, без сомнения является и ваш покорный, то сейчас они пустовали как ничейная, пристрелянная снайперами земля в прифронтовой полосе.

В конце-концов, швейцар заметил мои ужимки, не самый презентабельный наряд и причёску «три дня на свободе». Он направился прямо ко мне. Я заметно заёрзал. Но милый швейцар попросту угостил меня сигаретой. Мы беззаботно поболтали пару минут о непредсказуемости курсов валют и ненадёжности машин Дае-вуу. У меня начала тихо агонизировать гордость и родились первые начатки фраз типа: «Будьте же моей крышей, сир!» Но ливрейный меня опередил. Задавив жёлтый хвостик сигареты об урну, в которую, как в Раношку вчера ночью не один раз ткнули тлеющим концом, он сплюнул и сказал:

— Не торгуй тут больше наркотой в мою смену, ладно? А то сдам. Честное слово — сдам.

Ливрейный торжественно ушёл не оборачиваясь.

Я к тому моменту уже заметно устал, хотел жрать, мечтал прижаться к Анне и вдохнуть её волос. Обрадовался возникшему поводу и двинул домой, к Вере Петровне. Над словом «сдам» я мог хохотнуть разве что в лагере. «Давай-ка, блядво, попробуй сдай!» На свободе от этого «сдам» быстро холодел живот и макаронели ноги.

Ладно. Хер с ним, с холуём. На денёк нашей размашистой жизни с Анной лавандовских у нее должно было еще остаться. Завтра — снова в бой. Прям с утра. Чес слово. И без лишних амбиций — маршем во что-то мелкое типа Ешлика или Ташкента. За полцены. Больно высоко хочу взлететь для человека без крыши.

Дверь мне открыла Раношка. На Раношке была короткая бумажная распашонка. На распашонке хитро улыбался Микки Маус. В отличии от Веры Петровны, она пахла свежевымытой молодой девушкой из душа, и я покраснел. Раношка-распошонка подленько наклонилась, чтобы я оценил отсутсвие бюстгалтера и шепнула что «твой Анна уехал на съёмки».

Если судить по крикам погибающей выпи ночью накануне, Рано неплохо приподняла баблеца. Сейчас в её отсеке гостил протеже — бедный студент из техникума гостиничного хозяйства. Кажется его звали Сарвар. Мне насрать было если честно, Сарвар, варвар или просто вурдалак. Главное, чтоб разжигали примус, когда снова начнут целоваться, дышать и играть в погибающую выпь.

Раношка всегда платила Вере за визиты хотелного Сарвара, как за обычного клиента, но все знали, что у них по-любви. Девчонка кормила студента, трахала, стирала его дешевую джинсню, и давала деньги с собой на ланч. Может варвар обещал ей жениться, а может Рано дальновидно инвестировала в будущее, которое как только суженый получит диплом Гостиничного Хозяина, обещало быть гламурным и беспечным.