Том 3. Драмы - Михаил Лермонтов

(Слуга уходит.)

(Про себя). Я все-таки найду средство им помешать.

Конец 3<-го>акта

Действие четвертое

(Большая заброшенная комната; развалившийся камин. С левой стороны виден коридор, освещенный в окна луной, в коридоре спускается лестница. Направо две ступени и дверь, а в середине стеклянная дверь на балкон. Лунное освещение.)

Александр (входит с правой стороны из двери и запирает их ключом. Он в широком плаще). Хоть стар замок – а не скоро его сломаешь… и покуда я здесь царь!.. Жалкая власть! Жалкое удовольствие, украденное из рук судьбы… и горькое, как хлеб нищего, – зато я по крайней мере, хотя против ее воли, но еще раз прижму ее к груди своей; мой огненный поцелуй, как печать, останется на устах ее – и она будет мучиться этой мыслию; оно так и следует: вместе были счастливы, вместе и страдать! В темноте под этим плащом она не скоро меня узнает! Может быть, даже вероятно, что мне удастся под чужим именем выманить два-три ласковые слова… О! Какой ангел внушил мне эту мысль – бог, видимо, хочет вознаградить меня за 30-тилетние муки, за 30 лет жизни пустой и напрасной. (Задумывается.) Да, мне 30 лет… а что я сделал; зачем жил?.. Говорят, что я эгоист; итак, я жил для себя?.. Нет… я во всем себе отказывал, вечно был молчаливой жертвой чужих прихотей, вечно боролся с своими страстями, не искал никаких наслаждений, был сам себе в тягость – даже зла никому умышленно не сделал… итак, я жил для других? – также нет… я никому не делал добра, боясь встретить неблагодарность, презирал глупцов, боялся умных, был далек от всех, не заботился ни о ком – один, всегда один, отверженный, как Каин,[142] бог знает за чье преступление – и потом один раз встретить что-то похожее на любовь – один только раз – и тут видеть, знать, что я обязан этим искусству, случаю, даже, может быть, лишней чашке шоколаду, – наконец, против воли предавшись чудному, сладкому чувству, потерять всё – и остаться опять одному с ядовитым сомнением в груди, с сомнением вечным, которому нет границы (ходит взад и вперед). Отчего я никогда не могу забыться? Отчего я читаю в душе своей, как в открытой книге? Отчего самые обыкновенные чувства у меня так мертвы? Отчего теперь, в самую решительную минуту моей жизни, сердце мое неподвижно, ум свеж, голова холодна… я, право, кажется, мог бы теперь с любым глупцом говорить битый час о погоде, – видно, я так создан, видно, недостает какой-нибудь звучной струны в моем сердце… о! Лучше бы уж я родился слеп, глух и нем… обо мне бы по крайней мере сожалели.

(Вера показывается на лестнице.)

Это она… так точно – теперь я должен призвать на помощь всю свою твердость.

Вера. Его еще нет… темно, страшно… боже! Как я могла решиться… но что ж делать, я его знаю – он сдержал бы свое обещание – у меня сердце бьется, как молоток, – шорох, о, кто это… Юрий!..

Алекс<андр> (берет ее за руку). Это я!..

Вера. Довольны ли вы… что может сделать женщина больше… но это дурно, дурно принудить меня таким средством.

Алекс<андр>. Я также выбрал между жизнью и смертию.

Вера. Решившись вам повиноваться, я решилась также вас забыть…

Алекс<андр> (хочет ее обнять). О, это женская хитрость.

Вера. Нет… нет – я вам скажу также, что я люблю вас.

Алекс<андр>. Меня одного?

Вера. Одного, клянусь небом! Я могла заблуждаться – но теперь чувствую, что сердце мое никогда не изменялось.

(Алекс<андр> вздыхает.)

Однако несмотря на это мы должны расстаться навсегда… мне трудно так же, как и вам, об этом думать – но теперь мы будем благоразумнее, чем в минуту первой разлуки нашей, – я уж не могу быть счастлива – но спокойствие для меня еще возможно – оставьте мне хоть это!..

Алекс<андр>. У меня и этого не останется.

Вера. Верьте мне, женщина благородная может на минуту забыть свой долг, но всегда приходит время, когда она чувствует, что должна возвратиться к нему, – время это для меня настало – никакое искусство, никакие угрозы не поколеблют моей твердости. Юрий! Дайте мне руку, обещайте как другу, как женщине, которой постоянною мыслью были вы; обещайте никогда не покушаться оторвать какую бы то ни было женщину от ее обязанностей – это ужасно, Юрий!.. Это иногда хуже убийства.

Алекс<андр>. О, молю, один прощальный поцелуй.

Вера. Нет, расстанемся друзьями – зачем такое испытание!

Алекс<андр>. Я буду покорен во всем – только один поцелуй – ты непременно должна – непременно – один – только один – и потом пусть между нами обрушится вечность.

(Увлекает и целует ее – луч месячный упадает на его лицо, и она узнает… вскрикивает громко.)

Вера. О! Опять он – опять!

Алекс<андр>. Я уж сказал тебе, опять и всегда – никто не займет моего места.

Вера. Это обман неслыханный, – пусти, пусти мне руку… я к тебе чувствую отвращение!..

Алекс<андр>. Знаю, знаю всё – но ты не уйдешь отсюда – и ты подумала, что я не останусь верен своей клятве… да, я здесь – а твой страстный любовник теперь сидит крепко за двумя замками… видишь эту дверь, за нею еще дверь… они обе заперты… он должен сломать замки… может быть, это ему и удастся… но тогда он увидит тебя в моих объятиях…

Вера. Боже мой, боже мой! Я должна была знать, что он на всё способен!

Алекс<андр>. Ха, ха, ха – разве ты этого прежде не знала! Разве год тому назад, когда ты в упоении страсти лежала в моих объятиях, когда твои поцелуи горели на губах моих, разве тогда еще я не предварял тебя? Разве я не говорил: Вера, ты любишь человека ужасного, который не имеет ничего святого, кроме тебя, и то пока он любим, человека с душой испорченной, который не боится ничего, потому что ничем не дорожит, – разве я не говорил: берегись, ты будешь раскаиваться… но ты не верила, ты улыбалась, ты думала, что я шучу, – мне шутить в такие минуты! – ты думала, что я всё это говорил, чтоб показаться интересным, удивить тебя, что я, следуя моде, фанфарон порока и эгоисма, ты даже хотела меня уверить, что я почти ангел доброты… потому что тогда кровь волновалась в твоих жилах, тебе нужны были ласки, чьи-нибудь ласки, чья-нибудь нежность, покуда, на время, до появления другого, достойнейшего… не дрожи, не поднимай глаза к небу… наказание упало тебе оттуда… ты не мученица добродетели, не жертва страсти и обмана… ты просто слабая, ветреная, непостоянная женщина… ты вздумала по прихоти своей располагать судьбою трех человек, одному назначила покорность, другому вздохи и признания, третьему, самому послушному, ты назначила мучения ревности, пытки презрения, муки любви отверженной, обманутой – и этот последний теперь мстит за себя…

Вера (упадая на колени). Не подходи, не подходи…

Алекс<андр> (подымая ее за руку). Встаньте, не унижайтесь, княгиня, – до такой степени… после вашей надменности, это уж слишком смешно… На коленях, и перед кем? Одумайтесь – что это! Страх! Чего же вы боитесь? Времена кинжалов прошли – разве я вам угрожаю?

Вера (почти без чувств). Я не переживу этого.

Алекс<андр>. Через два года, Вера, назначаю тебе свидание где-нибудь на бале, на лице твоем будет играть улыбка, в волосах будут блистать жемчуг и бриллианты, а в сердце твоем будет пусто и светло…

(Слышен стук отломанного замка.)

Вера. Это Юрий – он идет сюда.

Алекс<андр>. Наконец!

(Вера хочет убежать.)

Постой!.. Мне пришла мысль – зачем оставлять дело неконченным, – я хочу, чтоб он нашел тебя в моих объятиях, чтоб он насладился приятной картиной, – это было бы божественно, как ты думаешь!.. (Обнимает ее.)

Вера. Мне всё равно – делай что хочешь – у меня нет сил противиться.

Александр. Слышишь – вот его шаги… последний замок сейчас разлетится… бешенство удвоивает его силы…

(Молчание.)

Нет, я вижу – это уж слишком много для тебя – обморок? – пустое. Я хочу, чтоб ты с ним говорила, – останься здесь – скажи ему, что ты его не любишь – не любишь нисколько… я отойду в сторону… слышишь ли, отвергни его ласки так же холодно, как мои, – иначе я стану между вами, и тогда горе вам обоим.

(Отходит и прячется – дверь с треском отворилась, и входит Юрий.)

Юрий. А! Меня заперли – это недаром – это с умыслом сделано – но кто же? Брат? – зачем ему… о, если я опоздал… Вера!.. Ничего не слышно… чу! Шорох платья… она здесь – здесь, Вера! (подходит и видит). О, как я счастлив (берет ее за руку). Вера, княгиня, простите меня.