Империя. Роман об имперском Риме - Сейлор Стивен

Эпафродит выразил господствующее мнение. Веспасиан был грамотным и хладнокровным правителем; в его время после победы над Иерусалимом приток несметных богатств наполнил римскую казну золотом. Порабощение иудейских бунтовщиков обеспечило тысячи невольников для строительства дорог и новых памятников. Главной причиной краха Нерона и его преемников была нехватка денег. Веспасиан никогда ее не испытывал.

Все больше исполняясь уверенности, Веспасиан постепенно отказался от фикции, которую упорно поддерживала династия Августа, провозглашая равенство между императором и сенатом и называя императора всего лишь первым среди равных граждан. К моменту естественной кончины Веспасиана никто не сомневался, что его власть над страной абсолютна. Он так уверился в собственной популярности, что положил конец заведенному Клавдием правилу обыскивать на предмет оружия всех, кого допускали к особе императора. Он также покончил с обычаем Клавдия укомплектовывать бюрократию императорскими вольноотпущенниками и превратил государственную службу в профессию, доступную для всех граждан – если не добродетельных, то по крайней мере честолюбивых.

В народном отношении к «старым добрым денькам» республики за последние десять лет произошел радикальный сдвиг. Если раньше народ романтизировал тот период, а сенаторы томились по его возрождению, то теперь люди чаще считали эпоху Цезаря и Помпея «старыми недобрыми деньками» – временем, когда ярое соперничество между безжалостными землевладельцами вылилось в кровавую гражданскую войну. Смена четырех императоров за год после смерти Нерона отбросила страну к заключительному периоду республики, напомнила о хаосе, который может воцариться при отсутствии очевидного преемника для командования легионами и управления империей. Гораздо лучшим казалось поклониться повелителю с неоспоримой легитимностью и насладиться устойчивостью правящей династии.

Если и был у Веспасиана порок, то это алчность. Император и приближенные к нему лица бесстыдно пользовались своим положением для стяжания баснословных богатств, а Римское государство превратилось в денежную машину для узкого круга посвященных. Веспасиан прославился тем, что обложил налогом городские уборные и получил долю в выручке от продажи мочи сукновалам, которые применяли ее для отбеливания шерсти. В народе говорили: «Император берет процент, даже когда ты мочишься».

Спустя год после кончины Веспасиана люди все еще удивлялись его предсмертным словам: «Увы, мне кажется, я превращаюсь в бога». Сенат почтил его должным образом, титуловав Божественным Веспасианом.

Его сменил старший сын – Тит, при отце служивший в Иудее, участвовавший в разграблении Иерусалима и порабощении евреев. Тит активно содействовал правлению родителя – его даже называли отцовским прихвостнем, ибо он, будучи префектом преторианских гвардейцев, безжалостно отстаивал его интересы. Но в качестве императора Тит до сих пор проявлял даже бо́льшую мягкость, чем сам Веспасиан. После передачи власти новая династия оформилась окончательно, показав, что Риму суждено управляться по принципу престолонаследия, то есть царями, пусть даже их так и не называют.

Эпафродит вернулся к будущему Луция:

– Если ты не питаешь склонности к авгурству и государственной службе, то, может быть, еще не поздно подумать о военной карьере. В стрельбе из лука я не знаю тебе равных. А в прошлом году мы видели, как ты сразил копьем вепря в своих этрусских угодьях. Не каждому такое под силу, тут надобно не только мастерство, но и выдержка. Думаю, на поле боя ты будешь выглядеть не хуже.

Луций вновь покачал головой:

– Я научился владеть оружием, потому что у нас есть угодья и мне нравится охота. Опять же мясо к столу. Но с какой стати мне убивать смертных братьев?

– Чтобы защитить Рим.

Луций рассмеялся:

– Военные не защищают Рим, на Рим никто не нападает. Люди вступают в легионы, чтобы попасть на окраины империи и поживиться в нетронутых краях. Лишь бы грабить! Подобным занимались все удачливые императоры, наполнившие Рим трофеями.

– Ну а ради славы?

– Если считать почетным убивать чужаков и насиловать их женщин, а потом похваляться содеянным. Гонись я за наживой, стал бы магистратом и собирал налоги. Такая работа куда безопаснее, а жертвы погибают намного медленнее: полезнее сохранять им жизнь, чтобы платили и впредь.

Эпафродит нахмурился:

– Наш император взимает налоги для процветания государства на благо всем. Вспомни о грандиозных стройках…

– Вроде того уродства, которое обезобразило панораму?

Луций имел в виду громоздкое сооружение, которое ныне господствовало над небесной линией города и было видно отовсюду, но особенно хорошо – из сада Эпафродита. Архитекторы назвали здание амфитеатром – двумя театрами в форме полукругов, сведенными в замкнутое кольцо. Несомненно, то было самое обширное и высокое строение в Риме.

При первых императорах лощина между Целийским, Эсквилинским и Палатинским холмами была застроена многоквартирными домами. После Большого пожара Нерон снес обугленные развалины и превратил луг в личные охотничьи угодья, которые сделал центром Золотого дома, дополнив их большим искусственным озером. Решив постепенно избавляться от громоздкой нероновской резиденции, Веспасиан начал с того, что засыпал озеро и расчистил луг. На образовавшемся огромном пустыре, купив материалы на иерусалимские деньги и бросив на строительство двенадцать тысяч евреев-рабов, он принялся возводить колоссальный, замысловато изукрашенный амфитеатр. Божественный Август первым высказал мысль о постройке посреди города такого сооружения для гладиаторских боев, травли диких зверей и прочих зрелищ; Веспасиан решил воплотить мечту предшественника в жизнь. Строительство длилось на протяжении всего царствования Веспасиана, но он не дожил до его завершения. Закончить дело предстояло Титу.

Из сада Эпафродита размер амфитеатра Флавиев отчасти скрадывался в силу соседства с гигантской статуей Нерона: вид необъятного амфитеатра рядом с Колоссом искажал восприятие перспективы. Вздымающуюся статую уже не окружал внутренний двор; Веспасиан уничтожил величественный вход в Золотой дом, однако изваяния не тронул. Колосса на время скрыли строительные леса, и до сада Эпафродита доносился грохот молотков, стамесок и монтажного лома. Когда леса убрали, лицо Колосса больше не напоминало Нероново, он превратился просто в бога солнца – Сола.

– Уродства? – повторил Эпафродит. – Я считаю амфитеатр Флавиев не просто шедевром конструкторской мысли, но образчиком прекрасного зодчества. Признаю, что сомневался, когда заложили фундамент и стало понятно, сколь он будет велик. Но как только сооружение начало обретать очертания и украсилось архитектурно, я сказал себе: мне никогда не наскучит им любоваться. Сущий восторг сидеть в саду и день за днем во все времена года наблюдать, как растет здание. Мне даже шум не мешал, хотя я думаю, что через год-другой, когда сцена откроется, шума станет намного больше. Представь себе рев пятидесяти тысяч глоток! Да и внутри там просто загляденье. Меня провел туда архитектор, мой старый друг. Точно стоишь в огромной чаше со всеми этими ярусами, что громоздятся вокруг. Мир еще не видел ничего подобного.

Луция восторг секретаря не убедил.

– Как же такой толпе войти и выйти, не стоя часами в очереди? А что начнется внутри – затопчут же насмерть!

– Строители все предусмотрели. Там восемьдесят арок, их называют вомиториями, и каждая пронумерована; зрители будут входить и выходить через вомитории, указанные в билетах. Лестницы, коридоры и трибуны – тоже архитектурные чудеса. Поскольку здание строится на месте Неронова озера, водопровод уже готов и проточной воды хватает. Там запланировано больше сотни питьевых фонтанчиков и две огромные уборные, каких я в жизни не видывал.

– Замечательно! Одновременно помочатся пять тысяч римлян!

Эпафродит пропустил его слова мимо ушей.

– Арена необъятна, на ней поместятся целые армии гладиаторов. Или флотилии, так как благодаря Нероновой водопроводной системе арену можно затопить и осушить. Трудность заключается в том, чтобы придумать зрелища, способные охватить такое пространство.