С волками жить - Стивен Райт

словно обратный магнит, неотпущенный, непришвартованный, непослушный, в лица им – резкие брызги, Хенри ободрительно орал надрывавшимся моторам, скалящийся Джалон на носу с пластмассовым ведром вычерпывал воду, как ненормальный, подскакивающие Коупленды старались не слишком часто смотреть друг на дружку, бледно взывая, как сбитые авиапассажиры, – и тут хрупкий баркас, будто бы отвечая на психическую мольбу, двинулся вперед на дюйм, еще на дюйм, а затем одним приятным головокружительным взметом поднялся и перевалил через гребень порогов на гладкое движущееся полотно невозмутимого потока, и они оглядели себя – и рассмеялись.

Полторы мили дальше и выше по течению – и они проделали все это снова. Будто пробираешься обратно по самым длинным, самым коварным веселым горкам на свете. Даже действия Хенри, отточенные, как у любого профессионального гонщика, не всегда оказывались под стать коварным уловкам реки. Штрафные приходилось платить иногда, не успевала проявиться годная щель для прохода, и баркас, сражаясь, как пойманная рыба высоко в дикой силе водопада, отбрасывало упругой паутиной некоего незримого силового поля у них на пути – и вниз скатывались они, спиною в поток, сморщенные от воды пальцы вцеплялись в планширь, стараясь уравновеситься на брыкающемся животном без седла, без поводьев. И Хенри вынужден был выдвигать лодку на позицию, чтобы совершить еще одну попытку. Полдюжины раз и больше. Дважды сдавался он совсем, и баркас разгружали, физически переносили до точки выше порога, а затем нудно грузили вновь. Ни одному американцу помогать не разрешали. Они сидели вместе на бревне, стараясь отдышаться.

– Я себя чувствую шизиком, – сказал Дрейк. – Неловко мне, что меня так обслуживают.

– Дома на это ты никогда не жалуешься, – ответила Аманда. Располагающая улыбка ее спутнику жизни.

К сумеркам, когда они доплыли до деревни, где жили друзья Хенри и где моторизованный баркас предстояло сменить на долбленку с шестами, Коупленды так вымотались, что легли на пол первой же хижины, какую им показали, и провалились в сон без картинок, под ними продолжала двигаться почва, что-то текло, уносилось великое вещество вселенной, и потому они пропустили ужин и изысканное общество неподдельных туземцев, а проснулись на заре в своей перепачканной одежде и поздравили друг дружку с тем, что не сошли с курса. Одно слово – и баркас повернул бы с полутечения. Это их бензин, их еда, их деньги.

– Худшее позади, – сказал Дрейк. – Отныне будем прохлаждаться в каноэ, наслаждаясь видами.

– А что плохого было вчера? – спросила Аманда.

Он не мог определить, шутит она или нет, поэтому сделал вид, что она говорит всерьез.

– Не каждый день преодолеваешь стремнину.

– Я считала, это весело.

– Ну да. Я тоже. Отсырел, ошалел, готов одуреть. Дома такого не бывает, если не нажраться вусмерть и не брякнуться в свой плавательный бассейн.

– А мы далеко забрались?

– Не знаю. Карта была да сплыла вчера.

После свалки с неразберихой на порогах безмятежность верхнего течения Кутая стала изумительным сюрпризом – на гондоле вплыли они в первобытный лес, вой двигателя сменился нежным плеском окунаемых весел, все более пышный пейзаж скользил мимо в праздном, культурном темпе. Удобно развалившись на мягкой подушке собственного рюкзака, Дрейк с биноклем в руке осматривал берег в поисках случайных признаков животной жизни. Вся пропитанная солнцезащитным кремом, в крупной соломенной шляпе, прикрывающей лицо, Аманда развлекала мужа нескончаемым комментарием проплывающих мимо видов – голосом Кэтрин Хепбёрн, который невозможно было перепутать ни с каким другим[111]. Хенри и Джалон, уверенно, без усилий гребя на обоих концах лодки, перекрикивались у них над головами, и веселость густела в воздухе, словно влага. Разговаривали они о них, но Дрейку и Аманде было без разницы. В нахлыве редкого наслаждения у них временно развился иммунитет на критическое внимание.

Река изгибалась и поворачивала, лениво петляла и разматывала петли обратно к своему истоку, сужаясь на ходу, буйные заросли по обоим берегам теснились к урезу воды и вываливались за него, безрассудно клонясь над медленным спокойным приливом, паучьи веточки тянулись потрогать, взяться за руки, запечатывая мир в один долгий свитой тоннель, сквозь который плыла эта чудна́я лодчонка – ее пассажиры еще чудней – словно мертвая палка, случайно оброненная и дрейфующая не в ту сторону по струйчатому ковру пыльцы и листвы, и сломанных веточек, где стрекозы куролесили в металлах кислотной зелени и синевы. Свет здесь был пригашен, аквариумной ясности, а звуки – острее, воздух – сокровенное рагу пота и гнили, коллективный запах миллиона выброшенных теннисных тапочек. Сомнений не возникало: это уж точно были джунгли, и они теперь у них внутри.

Древние стволы и узловатые лианы, гигантские папоротники и пятнистая листва, вялый однообразный ропот ботанического узорочья прерван – точно в нужный миг – внезапной цезурой в зелени, яркие орхидеи слепят летними облаками, благоухающие чашечки эпифитного льда выступают из их грядок корневой проросли, густой, как лобковые волосы в промежностях мангровых деревьев на их ходулях, или же налетом блистающего оперенья, когда синегорлая мухоловка выплывает на открытое речное пространство и пропадает, глаз едва способен отметить ее пролет.

Шепоты, посвисты, взвизги, зовы незримой жизни леса.

За излучиной крапчатый воздух ожил мягким каскадом розового и белого, лепестки падали, плыли, трепетали, слетая, словно нежная стружка от ремонта, проводимого в небесах, дар красоты, привольно раздаваемый в изобилии, есть там умы, чтобы запечатлеть это и любоваться им – или же нет. По самые ноздри погрузившись в густой аромат этого цветочного конфетти, Дрейк и Аманда поглядели друг на дружку, взаимно изумляясь, и на миг всякое неудобство, всякая ноющая боль, всякое смущение стали прощены. Да, то было странствие в рай. И да, оно стоило всех расходов и усилий.

Около полудня остановились они у росчисти и пообедали холодным липким рисом и банкой маслянистых сардин. Тут рядом, сообщил им Хенри, лишь пару месяцев назад на предыдущую лодку напала королевская кобра – подплывя с изумительной скоростью, она догнала суденышко и попыталась взобраться на борт. От змеи отбился бравый швейцарский турист подвернувшимся под руку зонтиком. Довольно необычайно. Этого никто не сумел объяснить. Аманда прекратила есть и обратила все свое внимание на окружавшие их камни.

– Дум-дум, дум-дум, дум-дум, – пропел Дрейк, мелодраматично помахивая пальцами. – «Клыки», – произнес он. – Не успеешь подумать, что в реках Борнео плескаться безопасно.

Во второй половине дня они заметили первое млекопитающее – перепуганного мунтжака, или лающего оленя, который спустился к воде попить, уставил в нарушителей окаменевший взгляд, разразился зловещим кашлем и ускакал прочь.

– Вон ужин побежал, – рассмеялся Хенри. Они миновали серого варана, неприметно валявшегося в серой сухой грязи на берегу. – Тоже очень хорошо, – сказал