С волками жить - Стивен Райт

катастрофичнее некуда, взрывались лампы софитов, рушились декорации, запарывались реплики, актеры опаздывали, их приходилось искать, съемочная группа грызлась между собой, управленцы жаловались, истощались средства, а посреди очень сложно устроенного дубля ключевой сцены в камере закончилась пленка. Но это его шанс, возможно, единственный, показать миру, киноиндустрии, на что он способен. Нельзя бросить. Поэтому он, сгорбленный над монтажным столом, с носа каплет пот, парализованный осознанием того, что не имеет понятия, как смонтировать фильм в связное произведение, отдельные сцены в нем – просто множество разнообразных игральных карт, с интересом задумывается, будет ли вообще иметь значение порядок раздачи. Заметит ли публика? Не все ли равно ей будет? Вопросы раскачиваются над пропастью. Публика тоже. Он строит мост. Ему нельзя промахнуться. Фильм у него в руках, он скользок, он распадается на куски, его не удержать, он как змея, он в его руках.

Поднялись они на сырой заре, пробудились от сна без отдыха, чтобы спокойно занять свои вялые места в баркасе, как вчера, безмолвно разглядывая, словно насытившиеся гурманы, милю за абсолютной милей лопающейся, визжащей, кишащей чрезмерности, зелени без начала или конца, первобытности со мшистою спиной, стеснившейся против вчерашнего нежного новорожденья, все те же случайные элементы сочетаются, пересочетаются нескончаемой круговертью порожденья и упадка. Масштаб подобных просторов настолько велик, что ощущение самих себя у Коуплендов, простецкая человечность, возвеличивающая всякое ничтожное «я», теряли тургор, форму свою, добрую долю своего размера. Были они маленькими и были одинокими, уединение их по временам оживлялось зеленым шнуром древесной змеи, зловеще болтающимся поблизости, или редким видом кахау с мясистым носом, что робко удирает в древесную крону повыше. Затем джунгли вновь возвращались к своему настроению уравновешенной безмятежности, и лодка плыла дальше, дым от бессчетных гвоздичных сигарет Дрейка висел неподвижно в застойном воздухе у них в кильватере. Под конец дня на черных кожистых крыльях над самыми их головами пронесся, ухая, малайский калао – тотемная птица-носорог лесного народа, перенося прямо у них на глазах, уставившихся в испуганном изумленье, свежую душу в дальнюю страну мертвых, и напоминая Аманде – без особой на то причины – об их нескончаемом перелете сюда из Лос-Анджелеса, скомканные часы, гнилостные мысли в ноющей алюминиевой трубе, к чьей наружной шкурке липла своим накрашенным изображением Гаруда, мифическая солнечная птица, способная переносить Вишну, Господина Жертвоприношения, из одного мира в следующий быстро, молниеносно. Национальная авиакомпания Индонезии действовала на скоростях поскромнее. Голубой изгиб Тихого океана тянулся в бесконечность. Еще дома Аманда добровольно работала в экологической группе «Донная волна», посвятившей свою деятельность сбору средств и планетарному сознанию. До этой поездки, однако, она не понимала толком, насколько действительно велика планета.

Когда киль зацарапал дно, Хенри объявил, что речной отрезок их путешествия завершен. Они с Джалоном выволокли баркас в высокую траву и устроили лагерь на ночь – вновь из сырого леса сработали уютное маленькое укрытие с водонепроницаемой крышей, так же легко, как походную палатку поставить. Ни тот, ни другой мужчина при этом, похоже, не вспотели, даже не запыхались. После ужина (все то же, все то же) Аманда вскрыла жестянку «Сельского печенья к чаю „Лидз-и-Палмер”» и предложила всем.

– Ты их слишком рано открыла, – сказал Дрейк, все равно беря парочку. – Через неделю очень захочется, а они отсыреют.

– Но я хочу сейчас. Если б не хотела сейчас, я б и не открывала банку. И откуда тебе знать, что сейчас мне их не хочется больше, чем будет хотеться через неделю?

– Мы должны растягивать припасы, не забывай.

– Слушай, когда закончится мое печенье, я не стану таскать твои «Фи́говые Ньютоны», если это тебя волнует.

– Нам нужно не упускать из фокуса всю картину, Аманда.

– Я ее и не теряла, туан Дрейк.

Сон Аманды: сквозь путаницу каменного храма в лунном свете за нею гонится воющая банда бабуинов с желтыми клыками. Во главе их – царь-бес с нечеловеческими чертами средневековой горгульи. Вот ее поймали, вот ее сжирают заживо, она мертва. Сцена проворно перематывается и воспроизводится снова. Опять и опять. Она не может пробудиться и прекратить ее. Вот садится, открывает глаза; видит, как она садится, открывает глаза; видит себя, видящей себя, – темные преломления моря сна.

Наутро они сложили припасы в рюкзаки и гуськом выдвинулись в поджидавшие джунгли. От мелких истоков Кутая земля сурово забирала сразу вверх. Еще не пройдя и полпути до вершины, американцы ощутили подъем в горящих мышцах ног и вялых мешках влажной ваты, которыми стали их легкие. Дрейк остановился перевязать бандану у себя на лбу, с которого текло ручьями, – аромат духов для черной тучи голодного гнуса, роящейся в такт малейшему движению. Аманда удивила себя, опустошив целую бутылку воды одним глотком, не переводя дух. Одежду с них рвали «кошачьи когти»; камни оставляли синяки на неуклюжих коленях и голенях. На вершине Хенри и Джалон взялись за паранги и – опля! – купа молодых деревец театрально отвалилась прочь, явив им зрелищный «живописный вид» нетронутого тропического леса, что глубокими зелеными увалами укатывался прочь, туда, где, словно снежные горы, громоздились на ободе мира облака. Над долиной замер Лаки Нехо, ястреб, словно бы подвешенный на нитке, паря тугими кругами на бездвижных крыльях. Добрый знак, заверил их Хенри, теперь им не придется поворачивать обратно, присаживаться на краю реки перед своими столбами предзнаменований, ожидая, пока пролетит хохлатый пауколов – с востока на запад.

– Ну да, – проворчал Дрейк, – я вам покажу счастливую птицу.

Хенри и Джалон отвернулись, чтобы скрыть веселье.

Аманде было интересно, чем народ в этих краях развлекался в те дни, когда тупые западные люди не начали являться сюда добровольцами на замену клоунам, дуракам и шутам. Она оперлась спиной на скошенный ствол мертвого дерева, устремив скептический взор на непреклонное солнце и эту очевидно непроходимую громадность перед ними, так обстреливаемую жестким светом, – и не могла не задуматься, не пытается ли этот ястреб сообщить им что-нибудь еще. Ее внимание привлекло движение поближе, и она заметила, что почва у ее ног – или хотя бы травы, листва и сколы древесной коры, что ее устилают, – выглядит живой и направляется к ней.

– Дрейк, – тихонько позвала она, не желая ударяться в панику, вызывать недолжную тревогу. Начала отступать за древесный ствол. – Дреееейк!

Он посмотрел, куда она показывала.

– Это еще что за черт? – Она нагнулся, пытаясь расшифровать смысл такого странного нового явления.

– Пиявки, – объявил Хенри, ухмыляясь так, словно они только что обнаружили золото. – Очень хорошие друзья. Вы им нравитесь.

– Ну да, то же самое говорят и в «Глобальных артистах».

Хенри присел на корточки и