Пояс жизни - Игорь Забелин

Вскоре Землеград уснул. Тихо-тихо стало на планете. Только шорох волн напоминал, что не все мертво вокруг, что время идет своим чередом, и новый пасмурный день все-таки займется над Венерой.

Дверь одного из домиков бесшумно открылась, и на пороге появился Безликов - в маске, с баллонами за плечами. Он плотно прикрыл дверь, потоптался на одном месте и побрел подальше от моря, в сторону дюн. Там и провел он остаток ночи.

А утром Безликова не узнали. За ночь он утратил философический вид, и из краснощекого, упитанного молодца превратился в осунувшегося, бледного, с ввалившимися глазами анахорета; брюки падали с него, куртка висела на плечах, как на вешалке, и, глядя на него, можно было подумать, что всю жизнь занимался он непосильным творческим трудом, иссушившим его мозг и тело. Ни с кем не разговаривая, бледной тенью отца Гамлета бродил философ Безликов по единственной улице Землеграда...

Зато астрозоолог Шатков к утру совершенно оправился и проснулся в превосходном настроении.

- Удивительно, - говорил он Батыгину. - Никогда бы не подумал, что в венерском океане столько жизни. Я бы даже сказал - с избытком! И это при полной безжизненности суши.

Шатков запустил руку в "гроб" с формалином и извлек оттуда обрезок плети.

- Ну, конечно щупальце, - он протянул обрезок Батыгину. - И с присосками. Жаль, что мне не удалось получше разглядеть эту зверюгу. Безусловно это животное близко к земным головоногим моллюскам, хотя я и не могу утверждать, что это спрут. Может быть, и не спрут. На Земле спруты почти не нападают на людей, боятся их.

- Но все-таки нападают?

- Кое-кто это утверждает, а кое-кто решительно отвергает. Если и нападают, то крупные и очень, очень редко. Но как жаль, что я не разглядел это животное!

- Если уж вы так жалеете об этом... - начал Виктор, но Батыгин взглядом остановил его.

- По-моему, жизни на Венере давно пора бы выбраться на сушу, продолжал Шатков. - Возраст здешней жизни никак не менее миллиарда лет или даже двух миллиардов.

- Думаете?

- Ну конечно! И Громов того же мнения - водоросли в море весьма разнообразны. Может быть, даже и двух миллиардов лет мало. Ведь палеонтологи никак не могут договориться с геологами и астрономами о возрасте земной жизни. Палеонтологи и биологи считают, что для столь пышного расцвета жизни на Земле потребовалось никак не меньше семи-восьми миллиардов лет. Но астрономы определяют возраст Земли в пять-шесть миллиардов, а возраст биогеносферы и того меньше - всего около четырех миллиардов лет. Видите, какое несоответствие!

- Да, несоответствие, - согласился Батыгин. - Но не поможет ли нам чем-нибудь философ?

Безликов стоял поодаль, прислушиваясь к разговору, и беспомощно вертел руками: они слишком привыкли к портфелю, и он не знал, чем их занять.

Батыгин решил отвлечь его от грустных размышлений. Безликов робко приблизился, как-то снизу вверх глядя на Батыгина.

- Мате'ия движется, взаимодействует и 'азвивается не'авноме'но, - начал он, смотря на Батыгина послушными испуганными глазами. - П'инцип не'авноме'ности...

- Э-э, да вы, кажется, меня теперь цитировать решили! - прервал его Батыгин. - Лестно, конечно. Н-да! Но стоит ли, а? Может, не стоит при жизни в классики записывать?.. Кто же подскажет, что после смерти получится!

Безликов осекся и погас окончательно. Ссутулившись, он побрел к морю, и ему казалось, что планета раскачалась на большой скорости бегая вокруг Солнца; по крайней мере почва уходила из-под ног Безликова. Это уж точно.

А Батыгин с Шатковым продолжали разговор.

- Мне тоже кажется, что жизни на Венере давно пора бы выйти на сушу, согласился Батыгин. - Но знаете, кто виноват в том, что она не вышла?..

- Я вас пока не понимаю.

- Луна виновата. Вернее - отсутствие спутника у Венеры. Земле больше повезло.

Шатков ждал разъяснения.

- Видите ли, мы уже установили, что уровень венерского океана остается почти постоянным. Значит, береговая линия - это резкая природная граница, рубеж, перейти который очень трудно. Бывают, конечно, сгоны и нагоны, сдвигающие эту границу. Но сгоны и нагоны - явления эпизодические и кратковременные. А систематических, закономерных колебаний уровня океана на Венере практически нет, потому что солнечные приливы незначительны, и в расчет их можно не брать...

- Теперь понятно, куда вы клоните, - сказал Шатков. - У нас на Земле Луна по сути дела выгнала жизнь из моря на сушу...

- Вот именно. В отлив по всей Земле обнажались огромные участки морского дна, и все животные и растения; находившиеся там, два раза в сутки оказывались на осушке, на воздухе. Многие из них при этом погибали, но многие приспособились к закономерной смене среды, научились жить то в воде, то на воздухе. Так сложилась литоральная фауна. Она-то и выдвинула пионеров заселения суши, животных и растений, научившихся, приспособившихся жить на воздухе... А Венере никто такой услуги не оказывает, никто не подготавливает с такой же настойчивостью венерскую жизнь к выходу из моря.

И Шатков и Громов согласились, что это, пожалуй, наиболее логичное объяснение.

- И очень хорошо, - продолжал Батыгин, - что жизнь на Венере более развита, чем мы предполагали. Это облегчает нашу задачу. Мы просто заселим материки Венеры растительностью, она обогатит атмосферу кислородом, снизит содержание углекислоты, и вы лет через тридцать сможете завезти сюда сухопутных животных и довершить, таким образом, преобразование биогеносферы Венеры.

Кривцов и Вершинин вели атомоход на юго-запад, к тридцатой параллели, где опустился звездолет N_2. Кривцов, проспав около суток, на рассвете следующего дня выбрался из каюты и пошел проверять приборы. Океан был спокоен, дул несильный попутный ветер. Судя по показанию приборов, он вторые сутки не менял направления. Временами начинал моросить теплый мелкий дождик. Пока Кривцов спал, на "Витязе" взяли одну станцию: медленное течение шло в общем с востока на запад. Небольшая скорость течения объяснялась просто: поблизости находился материк, и ветер не успевал "разогнать" воду. "В открытом океане скорость должна значительно возрасти", - заключил Кривцов и пошел взглянуть на показания эхолота, непрерывно измерявшего глубину.

На пятые сутки "Витязь" достиг места посадки грузового звездолета. Вокруг расстилалось спокойное темно-свинцовое море. В полдень температура поднялась до тридцати шести градусов.

Непрерывная пасмурность при такой жаре казалась невероятной: все невольно посматривали, на небо, в надежде, что вот-вот брызнут на море яркие лучи солнца, и оно оживет, заблещет, откроет глазу аквамариновые глубины, станет густо-синим вдалеке...