Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями - Захар Прилепин

Она из Питкяранты, там снежно, холодно.

Стихи Матасовой – полное ведро серебряного словесного льда. Потрясешь ведерко – в этом ледяном говорке и рокотке складываются стихи. Подержишь над ведерком руки – а от него, как ни странно, идет жар.

Лизни железный штырьВ лютый волчий мороз.Детство твое – поводырь,Оно доведет до слез.Пусть проберет до пятРозовый жар с щеки,Пусть за спиной сопятДевочки-мальчики.Просто лизни егоОтполированный край…Жив твой язык, ничего,Сплевывай кровь давай.

Теперь я в иных ранних ее стихах замечаю порой какое-то – впрочем, очень идущее Матасовой – мальчишество, и дань рок-н-роллу, который, как мы с Матасовой знаем, можно только петь (а читать ни-ни), и вообще юную руку, еще не оттянувшую тетиву настолько, насколько возможно.

Но там было и другое.

Ощущение, что во имя живого, на крови, языка и его понимания (осязания) Анна Матасова так и будет голыми руками разрывать снега в поисках упавшего когда-то в вечную мерзлоту золотого или, в другую пору, теми же руками рыть и рыть землю, дабы найти забытый корешок – чтоб приживить от него невиданный цветок.

Матасова начинала с того, что не ведала, что говорила. Теперь, с каждым годом, она ведает все больше. Словесных корешков все больше, висят над огнем: скоро бросит их в огонь и расскажет нам, кто мы и что с нами будет.

Игорь Белов

Музыка не для толстых

(Калининград, 2008)

Белов пишет стихи, которые я сам писал бы, если б умел так же.

Может, оттого, что мы оба с Беловым родились в июле 1975-го? Или это не важно?

В общем, мои приметы, мои любимые размеры, и рифмы, которые я мог бы придумать, да не придумал, и рождественский рэп, и портрет спившегося ангела по прозвищу Микки Рурк на стене, и еще Белов, о ужас, позволяет себе слово «трусики», а не трусы – это вообще ни в какие ворота, мы же знаем.

То есть там и плохое тоже такое же, какое было бы, наверное, и у меня: несколько излишнее стремление к тому, чтоб было красиво (а что мы можем поделать, если вокруг нас все действительно очень красиво, не то что вокруг вас), вся эта губановская словесная каша (только у Губанова – невротическая, а у нас с Беловым – стоически-ироническая), и неосмысленные перепевы Рыжего (которые мы выдадим за осмысленные).

И даже не знаю, к плюсам или к минусам отнести наше совместное с Беловым слегка неровное дыхание к одному калининградскому, э-э, гению:

за стойкой меняют пластинку так долго ищут еекак будто меняют родину – ну или там бельев меню полыхает надпись – одевайся и уходивсе правильно ставят группу по имени «Бигуди»

Я во всем согласен с Беловым, как с самим собой. Рифмовать «пиздец» и «сердец» очень правильно.

Потом, наверное, он откажется от многих стихов из этого сборника.

А я не откажусь. Своих не сдаем.

Некоторые выводы

Россию спасут армия, флот и реформа языка

Ничего плохого с русским языком пока не происходит. После 1917 года тоже, казалось, язык обрушился, стал варварским, полным нелепых заимствований и скулосводящих аббревиатур.

Проверку прочности и эластичности языка во все времена проводит литература.

В те дни Андрей Платонов или, скажем, Михаил Зощенко запустили в новую языковую реальность руки по самые локти, извлекали с удивлением то один словесный казус, то другое уродство, вплавляли в свой текст – и слово оживало, начинало прорастать, давать всходы. Приживалось!

Прошло какое-то время – и выяснилось, что ничего с нашим языком не случилось: иначе не появилось бы великих сочинений на русском, не было б у нас ни Битова, ни Распутина, ни Искандера.

Советско-мещанский новояз перетирал в крепких ладонях Шукшин, Высоцкий создал словарь рабочей, технической и прочей новосоветской интеллигенции, новейшие англицизмы за шиворот втащил в литературу Лимонов, Бродский расширил не только поэтику как таковую, но и словарь поэтический, где латынь порой запросто соседствует с блатной лексикой.

Да, язык – существо живое, и он действительно может заболеть, прихватить какой-нибудь злой вирус. Но он и лечится сам, и обновляется, пока нация жива и прирастает новыми людьми, а то и новыми землями.

Русский язык нахватал всякой заразы в пору «расцвета демократии», сопровождавшейся не только ваучеризацией и приватизацией, но и непрестанными латиноамериканскими сериалами с их навязчивой и весьма бестолковой лексикой.

И через это мы прошли – отряхнулись и двинулись дальше.

Когда сегодня сетуют на безграмотность молодежи и появление нарочито изуродованных интернет-диалектов («аффтар, выпей йаду!» и проч. – так называемый «падонковский» язык), это ничего, кроме улыбки, не вызывает. Любые «падонки», подрастая, устраиваются на работу, женятся, даже рожают детей – и в социуме говорят на нормальном языке, потому что и не забывали его никогда. А если и притащили с собой в обиход несколько выражений – ничего, живая русская речь их тоже съест, не поперхнется. У нас в стране сто лет назад две трети населения были безграмотными – но язык жил, а мы тут о каких-то молодежных забавах печалимся.

Тем более что новейшая литература, этот извечный речевой градусник, показывает и сегодня нормальную температуру. Неверующие пусть возьмут последние романы о современности хоть Алексея Иванова, хоть Сергея Шаргунова и убедятся, что с языком (как и с литературой в целом) у нас все более чем в порядке.

За каждым поворотом истории нас неизменно подстерегает другая беда: русский язык, в отличие от, например, иврита, существует только на русской почве – в неволе он выживает недолго, не больше одной человеческой жизни, а то и меньше.

Вспомним литературу эпохи первой русской эмиграции: после того как ушли из жизни старые мастера в лице Бунина и Шмелева – новых литературных имен больше не появлялось. И даже из числа эмигрантов, попавших за рубежи в юном возрасте, получилось всего два больших писателя: Газданов и Набоков, причем последний в конце тридцатых начал писать по-английски. Остальные адаптировались к Европам и Азиям и растворились там, наверное, безвозвратно. Сегодня дети, внуки и правнуки миллионов эмигрантов и первой волны, и второй не пишут книг на русском, не сочиняют русских песен, а многие и не знают языка вовсе.

Вывод отсюда простой. Если Россия растеряет свою территорию и наша государственность рассыплется – русский язык забудется скоро и навсегда. Знать его будут лишь специалисты, и их будет в тысячи раз меньше, чем людей, знающих латынь. (Латынь все-таки полноправно укоренена, например, в медицине, в биологии – чего о русском не скажешь.)

А для того, чтоб государственность не потерять, нам нужно не только развить в России (я бы сказал: вернуть России) армию и флот, но и стремительно, семимильными шагами реформировать язык.

Недавние государственные «реформы» в сфере языка никаких особенных эмоций не вызывают: ни раздражения, ни уважения.

Кофе, да, может быть теперь и среднего рода, но мужской род остался предпочтительным. Можно говорить «дОговор», но «договОр» все-таки вернее согласно новым словарям. Ну и так далее, примеры уже навязли в зубах.

Зачем Министерству образования (так и хочется здесь по-советски назвать его минобразом) нужно было сохранять старые и отжившие нормы (вроде «йогУрта» наряду с «йОгуртом») – не до конца понятно. Хотели узаконить простонародные диалекты?

Но нам кажется, что всякая языковая реформа должна на полшага опережать развитие языка, а не плестись в хвосте у не самой образованной части нации.

Сегодня существует острейший запрос на создание укорененного в русском языке словаря технического, связанного в том числе и с мировой Сетью. В рунете, за неимением русских обозначений для тысяч понятий, творится полная чехарда: словотворчество такое, что любые футуристы позавидовали бы.

Этот процесс надо возглавлять: так мы облегчим не только жизнь наших детей, постигающих Интернет, но и развитие русской науки. А то уже слышны голоса, что русский язык обречен на вымирание, оттого что со знанием английского легче освоить «мировую паутину». Начался новый виток, не побоюсь этого слова, низкопоклонства перед Западом: ах, мы никуда не годны, ох, мы такие неповоротливые, на русском только стихи писать можно. Подобные речи, впрочем, велись маловерами и капитулянтами и в XVIII веке, и в XIX, и в XX. И ничего, с помощью русского языка совершили тысячи мировых открытий, штурмовали космос, выстроили сверхдержаву… Заткнитесь, в общем, не заказывайте нам панихид раньше времени.

Но если Министерство образования и впредь будет заниматься «брачащиемися» вместо «брачующихся» (тоже примеры из числа вновь узаконенных норм), то у нас уже есть проект очередной государственной реформы, всего из двух пунктов. Вот они.