Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

4 С Благонамеренным в руках. «Благонамеренный» — ежемесячный, затем еженедельный журнал (1818–27), издававшийся Александром Измайловым (1799–1831), автором «Басен» (1826); винясь за задержку с номером на масленице 1820 г., он писал, что

Как Русской человек на праздниках гулял;Забыл жену, детей, не только что журнал.

Строка 4 получила непристойное толкование («благонамеренный в смысле фалла») в частной переписке автора с приятелями. (Шутка исходно принадлежит Вяземскому в его письме Пушкину 26 июля 1828 г.). Надо также отметить, что в 1822 г. «Благонамеренный» (№ 38) в стихотворении, озаглавленном «Союз поэтов», задел друзей Пушкина — Баратынского и Дельвига.

Ср. стихотворение Баратынского «Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры», 150 строк александрийскими двустишиями (1823), строки 115–116:

Тобой [Измайловым] предупрежден листов твоих читатель,Что любит подгулять почтенный их издатель.

5 на вас. В издании 1837 г. очевидная опечатка: «на нас».

6, 12 Наш поэт использует эпитет «милый», как и наречие «мило», слишком, слишком часто. Соответствует фр. «gentil», «gentiment».

XXVIII

   Не дай мнѣ Богъ сойтись на балѣ   Иль при разъѣздѣ на крыльцѣ   Съ семинаристомъ въ желтой шалѣ 4 Иль съ Академикомъ въ чепцѣ!   Какъ устъ румяныхъ безъ улыбки,   Безъ грамматической ошибки   Я Русской рѣчи не люблю. 8 Быть можетъ, на бѣду мою,   Красавицъ новыхъ поколѣнье,   Журналовъ внявъ молящій гласъ,   Къ Грамматикѣ пріучитъ насъ;12 Стихи введутъ въ употребленье:   Но я....какое дѣло мнѣ?   Я вѣренъ буду старинѣ.

3 семинаристом [тв. пад.] в желтой шале. Неверное окончание последнего слова. Должно быть — «шали», если Пушкин идет от слова «шаль», а не «шаля». «Шаль» (заимствование из персидского) пришло в русский язык из Германии через Францию; там в начале девятнадцатого века писалось «schall».

Интересно, не оставил ли Пушкин этот солецизм с намерением, желая проиллюстрировать строку 6.

«Шале» рифмуется с «на бале» (строка 1), старый местный падеж (ныне — «на балу»).

Семинарист — учащийся в семинарии (церковном училище), начинающий богослов.

XXIX

   Неправильный, небрежный лепетъ,   Неточный выговоръ рѣчей,   По прежнему сердечный трепетъ 4 Произведутъ въ груди моей;   Раскаяться во мнѣ нѣтъ силы,   Мнѣ галлицизмы будутъ милы,   Какъ прошлой юности грѣхи, 8 Какъ Богдановича стихи.   Но полно. Мнѣ пора заняться   Письмомъ красавицы моей;   Я слово далъ, и что жъ? ей ей12 Теперь готовъ ужъ отказаться.   Я знаю: нѣжнаго Парни   Перо не въ модѣ въ наши дни.

Эта строфа была написана 22 мая 1824 г. в Одессе. Ею начинается тетрадь 2370, л. 1, рядом — черновик письма Казначееву, правителю канцелярии Воронцова (см. ком-мент. к главе Первой, LIX, 6–8).

2 выговор речей (мн. ч., род. пад.). Не столько произношение, сколько особенности речи, манера говорить, а не акцент — хотя два эти русских слова (выговор и произношение) обычно смешивают. Задача переводчика не облегчается тем, что слово «речи» (мн. ч., им. пад.) не означает здесь «разговоры, выступления, беседы» (как, например, в главе Третьей, XIV, 1), а несет на себе галльский отпечаток — живой разговор с характерными неправильностями. Глагол «производить» (строка 4) также галлицизм — «produire».

В «Моих замечаниях об русском театре» Пушкин, говоря о молодой русской актрисе Колосовой, перечисляет различные ее достоинства — прекрасные глаза, прекрасные зубы и «нежный недостаток в выговоре». А дальше пишет, что ей нужно было бы что-то сделать со своим парижским выговором буквы «р» (фр. «grasseyement»), — это выговор «очень приятный в комнате, но неприличный на трагической сцене».

6 галлицизмы. В декабре 1823 г. Бестужев в написанной им вместе с Рылеевым статье («Полярная звезда», 1824, с. 1–14), сетуя на «совершенное оцепенение словесности» в 1823 г., утверждал, что происходит это из-за «затаившейся страсти к галлицизмам», которая выявилась и овладела всеми по окончании войны (1812–14). Цявловский (Акад. 1936, V, 630) приводит отрывок (1825), в котором Пушкин выразил свои мысли по поводу инвектив Бестужева против французского влияния, возразив следующее: «Где наши Аддиссоны, Лагарпы, Шлегели […]? что мы разобрали? чьи литературные мнения сделались народными [т. е. „были признаны незаемными и характерными для русской культуры“], на чьи [русские] критики можем мы сослаться, опереться?»

А в письме Вяземскому (13 июля 1825 г.) Пушкин пишет: «Ты хорошо сделал, что заступился явно за галлицизмы. Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас еще в диком состоянии. Дай Бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного, точного языка прозы, т. е. языка мыслей)».

Сбоку от этой и следующих двух строк Пушкин сделал рисунок, описанный мною в коммент. к главе Первой, LEX, 6–8.

8 Богдановича стихи. Ипполит Богданович, малозначительный поэт, автор «Душеньки» (см. коммент. к главе Первой, XXXIII, 3–4), переводчик Вольтера и других французских писателей его времени. Некоторое его влияние распознаваемо в «Руслане и Людмиле» (1820).

11 ей-ей. Отзвук Матф. 5, 37. По-русски это междометие заменяет «ей-Богу». Однако следует заметить, что русские выражения вроде «Боже мой!», «Мой Бог!», «Господи!» и т. п., в светском обиходе восходящие к французскому «mon Dieu» и пр., лишены выразительного оттенка богохульности, отличающего их английские эквиваленты. Таким образом, «Боже» — не обращение к Богу, но что-то наподобие «Вот это да!» или «Надо же!» и т. д.

13 нежного Парни. Эварист Дезире де Форж шевалье де Парни (1753–1814). Слова «tendre» <«нежный»> и «tendresse» <«нежность»> встречаются в элегиях и идиллиях Парни чаще, чем в стихотворениях любого другого французского поэта той поры. См., например, «Клятвы» («Эротические стихотворения», кн. III, 1778), строки 16–20:

Viens donc, ô ma belle maîtresse,Perdre tes soupçons dans mes bras;Viens t'assurer de ma tendresse,Et du pouvoir de tes appas.Aimons, ma chère Eléonore…

<Приди же, моя чудесная возлюбленная,Развеять свои подозрения в моих объятиях;Приди увериться в моей нежностиИ в неодолимости твоих чар.Предадимся любви, бесценная Элеонора…>.

Нескрываемо ямбический ритм строк 18–20 должен был ласкать слух русских или англичан.

14 В заключительных строках «Ответа юному стихотворцу», напечатанного в 1809 г. («Mercure», т. XXXVI), Парни упоминает о том, что его слава начала меркнуть:

Pour cette France repétrieL'élégance est afféterie,La délicatesse est fadeur,Et mes vers une rêverieSans espérance et sans lecteur.

<B этой переменившейсяФранции Изящество считается притворством,Утонченность воспринимают как безвкусицу,А мои стихи — теперь только греза,Без надежды на отклик и без читателя>.

XXX

   Пѣвецъ Пировъ и грусти томной,   Когда бъ еще ты былъ со мной,   Я сталъ бы просьбою нескромной 4 Тебя тревожить, милый мой:   Чтобъ на волшебные напѣвы   Переложилъ ты страстной дѣвы   Иноплеменныя слова. 8 Гдѣ ты? приди: свои права   Передаю тебѣ съ поклономъ....   Но посреди печальныхъ скалъ,   Отвыкнувъ сердцемъ отъ похвалъ,12 Одинъ, подъ Финскимъ небосклономъ,   Онъ бродитъ, и душа его   Не слышитъ горя моего.

1 Певец Пиров. Если бы существовала систематика поэтов, предусматривающая вид, промежуточный между великим и незначительным, олицетворением этого вида стал бы Евгений Баратынский (1800–44). Его элегии написаны так, что в них находят для себя точное соответствие усталость души и муки мысли, соединяясь в предвестиях музыкального всплеска; но вдруг словно бы где-то вдали бесшумно захлопывается дверь, и в тот самый момент, когда мы готовы поддаться обаянию стихотворения, оно утрачивает свою внутреннюю напряженность (хотя отдельные слова все так же выразительны). Баратынский хотел воплотить нечто глубокое и трудно передаваемое, но по-настоящему сделать это так и не сумел. Пушкин относился к нему с уважением неподдельным и нежным, — чувство, не имеющее аналогов, каковы бы ни были другие литературные симпатии великого поэта.