Анти-Авелин - Наталия Земская

Отец Амбросио принял двумя руками от Милы увесистый камень.

– Что это? – искренне удивляясь, спросил он.

– Вам не известен этот предмет? – Мила растерялась. – Но это точно вам просили передать – «рукам, которые к нему потянутся…»

В этот момент лицо священника преобразилось. Он поднес камень ближе к глазам, и через секунду его губы и руки затряслись. Задыхаясь, он произнес:

– No puede ser!

После этого восклицания он повалился на колени и, прижав к лицу камень, заплакал, причитая:

– Слеза… Слеза Авелин…

Внимательно наблюдавший за всем происходящим Петрович наклонился к уху Милы:

– Я так понимаю, Людмила Николаевны, вы не в курсе, что здесь происходит. Вы здесь просто курьер.

– Не ваше дело, Иннокентий Петрович, так как вы здесь просто платное сопровождение.

– Ну, что же, надо полагать, мы покончили с этим вопросом?

– Как ни странно, вы правильно полагаете. Теперь мы можем на свежем воздухе обсудить финальную часть этого мероприятия.

Перед тем как выйти из храма, Мила предусмотрительно обменялась телефонами с помощницей, которая робко пыталась осведомиться у отца Амбросио: все ли с ним в порядке.

– Судя по всему – это потрясение от радости, – приободрила ее Мила, и отправилась вслед за своими сопровождающими.

По ступеням храма спешно поднимались запоздавшие прихожане.

– Всем спасибо за проделанную работу. Нам осталось лишь обсудить ваш гонорар, и мы расстаемся. Кстати, платить за наблюдение я не намерена, так как не увидела в нем надобности и даже не поняла, было ли оно.

– Было, – оборвал ее Петрович, – и мы вам его дарим. А насчет расставания – вы поспешили, Людмила Николаевна, мы еще какое-то время остаемся вместе. Как минимум, до утра. От вас зависит выбор нашей дислокации: либо у вас дома, либо у меня в общежитии.

– В каком еще общежитии? – возмутилась Мила. – Значит, у вас дома.

С этими словами он бесцеремонно потянул ее за локоть к краю ступеней, в сторону своей машины.

– Созвонимся, – подмигнул Петрович Саламатину, а тот одобрительно улыбнулся в ответ.

Встречные прохожие с удивлением оборачивались на странную женщину, которая шумно сопротивлялась красивому мужчине, невозмутимо ведущему ее к полицейской машине.

Чистосердечное признание

Мила, если честно, была не против присутствия в своей квартире молодого и интересного мужчины, к тому же – «при исполнении». Его роль защитника придавала ситуации некую пикантность. Но ее беспокоил только один вопрос, не спугнет ли он Базазаела?

– Ко мне сегодня могут прийти.

– Кто именно?

– Это мой старый знакомый, – соврала она, – и я хотела бы попросить тебя не выходить из комнаты сына, пока мы с ним будем беседовать. Кстати, именно в этой комнате я тебе постелю на ночь.

– Как скажешь. Но очень рекомендую в данной ситуации, по возможности, отменить все визиты.

Миле показалось, что ее ревнуют.

– Вряд ли это возможно, он всегда приходит без приглашений.

Петрович с досадой взъерошил волосы и обнажил рану, заклеенную пластырем.

– Кто это тебя так?

– Не знаю. Меня ударили лабрисом, когда я поворачивался в сторону нападавшего, и разглядеть его я не успел. Лабрис – это такой двухсторонний ритуальный топор.

Мила почувствовала, как у нее все внутри оборвалось.

– Давно?

– Недавно. В ночь с субботы на воскресенье. Врачи в больнице оказались с золотыми руками – зашили рану так, что она заживает, как на… – в этот момент Петрович встретился глазами с Нюсей, – как на кошке. – Та муркнула и запрыгнула к нему на колени.

Скованная ужасом, Мила уставилась на Петровича.

– Почему ты на меня так смотришь? Рана оказалась пустяковой, все уже позади… Погоди, мне твой взгляд сейчас кого-то напоминает… – произнес Петрович, вглядываясь в испуганные глаза Милы.

Это заявление наконец-то вывело ее из оцепенения.

– Вот только не надо меня с кем-то сравнивать. Я этого ужас как не люблю, – сказала она мягко и кокетливо.

И, к удивлению Петровича, весь вечер, «белая и пушистая», кружила вокруг него, пытаясь всячески угодить своему гостю.

Мила изо всех сил старалась скрыть свой испуг, но в какой-то момент страх взял над ней верх.

– А что? Такое понятие, как «чистосердечное признание», еще смягчает в наше время меру наказания? – неожиданно для самой себя спросила она.

– Смотря по каким видам преступления. Если речь идет о жизни и здоровье человека, да еще при исполнении, то вряд ли, – с этими словами Петрович аккуратно отвел в сторону нож, который Мила держала прямо перед его носом, задавая этот вопрос.

– Ой! Это я случайно, – и снова склонилась, нарезая салат.

Лучше бы она не спрашивала его об этом! Настроение испортилось окончательно.

Поздно вечером, уже лежа в своей постели, Мила была рада отсутствию Базазаела, так как нервные потрясения вечера полностью выбили ее из сил.

В доме было сыро из-за длительного отсутствия огня в камине. Погрузившийся в вечернюю тьму, дом был похож на быстро состарившегося больного, отходящего в мир иной, его остывшие каменные стены, казалось, вытягивают остатки тепла из всего живого вокруг.

Клод Дангон передернул плечами от холода. Сидя в кромешной темноте, он пытался разглядеть огарок свечи на столе, чтобы зажечь его.

Блики света, упавшие в окно и пробежавшие по стенам, говорили о том, что кто-то с зажженным факелом приближается к дому. Удар в дверь был такой силы, что она слетела с петель. Исполинского роста человек шагнул через порог, подняв над головой факел. В следующее мгновение перед великаном вырос силуэт, увенчанный перьями и кружевами.

– Маркиз Кастельбажак Луи-Мари… не помню, как там дальше. Вот вас-то я меньше всего надеялся сегодня увидеть, – усмехнулся Клод.

– Несчастный! Ты, должно быть, пьян, если до сих пор не занялся спасением своей шкуры? За тобой могут прийти в любую минуту и отправить тебя на костер.

– Честно говоря, я был уверен, что вы ко мне явились именно по этому поводу.

– Сейчас не время для шуток!

– В самом деле?

– Прикажите своей супруге собрать вещи в дальнюю дорогу, и мы сегодня же покинем этот город. Спасти свои жизни ты сможешь только в Версале, под защитой Короля-Солнца. Шевелись, ремесленник! Тебе предстоит увидеть самое прекрасное место на земле, для которого тебе захочется творить свои шедевры, забыв обо всех земных печалях. Почему ты молчишь?

– Мне некому давать указания о сборах. Марии больше нет. Ее забрали ангелы на небо… на небо, которому она служила всем своим сердцем и всей своей жизнью. И оно пощадило ее, не дав увидеть последние страшные минуты жизни ее дочери…