Корсар. Наваждение - Петр Катериничев

Корсар листал альбом… Фотографий Волина не было нигде, а вот Ольга Белова, она же княжна Бельская, появлялась довольно часто и после 1912 года: вдвоем, втроем, в компаниях и – в каких компаниях!

Корсар не узнавал лишь некоторых, остальных он не просто знал – не мог не знать! Это были люди, вписавшие свои имена в историю России кто – пером, кто – штыком, кто – кровью. Врагов, друзей, соратников… Ольга между Сергеем Есениным и Анатолием Мариенгофом; Ольга рядом с Лениным, Чичериным и Луначарским – во дворе Кремля, в летний погожий денек; Ольга рядом со Сталиным и Надеждой Аллилуевой – на лавочке в Александровском саду. Все остальные фотографии были вроде попроще – группы молодых сотрудников, группы немолодых сотрудников, группы… Впрочем, примечательными оказались еще некоторые, например: Ольга с видом независимым и решительным, в комиссарской тужурке рядом с Троцким и Свердловым; и взгляд ее здесь – непримирим и жёсток.

– Княжна… в кожанке… «Пальцы тонкие прикоснулись к кобуре…» – напел Корсар вполголоса.

Екатерина Владиславовна, вполне пришедшая в себя и даже развеселившаяся после еще одной рюмки наливки, уже сидела рядом:

– Обоих – и Леву Бронштейна, и Яшу Свердлова – Оленька терпеть не могла. Троцкий, если вы помните, возглавлял тогда Реввоенсовет, так вот, Белова была при нем от коллегии ВЧК, от Феликса Эдмундовича Дзержинского, за которым незримо стоял Иосиф Виссарионович.

Ланевская посерьезнела и добавила, словно сам Корсар был несмышленышем и не ведал, «об ком речь»:

– Сталин. Хозяин. Это – чтобы Лев Давидович не забаловался от мнимой своей силы… Хотя они на пару с Яшей и взбрыкнули…

– Вы имеете в виду покушение на Ленина?

– Ну конечно. Каплан вообще была полоумной истеричкой, ей можно было приписать еще и убийство Авраама Линкольна – постфактум, и президента Кеннеди – авансом. Тут была та же история. Дзержинского выманили в Петроград – терактом против Урицкого, а он был тогда начальником Петроградский ЧК; Ленин поехал якобы на митинг – на завод Михельсона, где вместо митинга – пустота, ни единой живой души… А Свердлов – вот нетерпеливая же гнида – за два часа до выстрелов листовку уже подписал о введении Красного террора в связи с убийством вождя Владимира Ильича! Историю эту, конечно, быстро размотали; и хотя Ильич более не оправился полностью, но соратничка не простил: Свердлов быстренько прибрался «к праотцам» – как принято считать, от скоротечной чахотки. – Ланевская не сдержала циничного смешка: – Бывает.

Корсар кивнул. Бывает. Бывает, что и за рубль убивают, бывает, что и за два не трогают.

Он перелистал еще несколько страниц. Ольга Белова и Яков Блюмкин рядом с Николаем Рерихом.

– О. Это Яша Блюмкин как раз отправлялся с Рерихом на поиски знаменитой Шамбалы. Яша – вернулся, а Рерих настолько очаровался Гималаями, что…

– …до сих пор православная церковь призывает к покаянию людей, читавших его сочинения. Скажите, Елена Владиславовна, вот вы все это знаете и…

– Почему осталась жива? Или – почему – еще жива? Ведь мне, если вы прикинули даже приблизительно, около… ста тридцати лет.

– Тогда сколько – Ольге Беловой?

– Как всегда: немного за двадцать. Или – около тридцати.

– Всегда – это сколько же? Три века? Пять? Семь?

– Это вы у нее спросите, а меня – увольте, милостивый государь Дмитрий Петрович Корсаков. Мало ли что насплетничает старушка о молодой красивой женщине – из ревности или по какой другой причине?

– У вас были общие возлюбленные? Привязанности? Друзья?

– Друзья общие были. Да только – нет уж никого.

– Можно вас спросить…

– Если не об Ольге…

– Нет. О Есенине. Она знала и Мариенгофа, и Блюмкина, и Троцкого… И занимала пост в коллегии ВЧК… зачем-то. Неужели не могла… предотвратить гибель Сергея Александровича?

– Бог мой, Дима, вы рассуждаете, как сущий младенец! Неужели вы действительно полагаете, что жизнь и смерть таких гениев, как Есенин, Пушкин, Лермонтов, – во власти каких-то там троцких, блюмкиных, мартыновых, дантесов, дондуковых, уваровых…

– А Волин? Он…

– Он – и все – тем более во власти Господа нашего Иисуса Христа, если уж те – только в Его воле и власти. Это-то вам – понятно?

– Ну что вы так разнервничались…

– …Только не нужно добавлять: «в вашем возрасте». Смешно сказать…

– Разве вам смешно?

– Нет. Это – к слову. В 1923 году я заболела. Воспалением легких. Никакого пенициллина тогда не было. Его еще не переоткрыли вновь. Надеюсь, вы в курсе, что еще Парацельс использовал плесень для борьбы с гнилостными микроорганизмами…

– Что-то слышал, но не уверен, что именно…

– Я умирала. Александр Александрович Волин узнал об этом, когда… Когда по всем врачебным канонам спасать меня было поздно. И буквально взорвал, спалил… я даже не знаю, как назвать – силу, энергию, всю мою внутреннюю боль, что сжигала меня, казалось, дотла, чтобы меня исцелить. – Старушка улыбнулась застенчиво и, как показалось Корсару, несколько вымученно: – И вот – я живу. Давно. С тех пор – я никогда и ничем не болела. Даже банальным насморком или ангиной. Вот только… усталость. И – одиночество. Умерли все, кто знал меня когда-то. Умерли все, кого знала когда-то я. Если бы Господь дал мне, как вам, дар сочинительства – наверное, я бы нашла, чем себя занять. Но писание – не женское дело. Слишком затягивает и – затмевает жизнь реальную, которая для любой женщины – куда важнее вымысла. Пусть даже блестящего.

Екатерина Владиславовна помолчала, спросила:

– Вы узнали то, что хотели узнать, Корсар?

– Не совсем. Ольга Белова, Волин… они… добрые или… злые?

– Добавьте еще слово «волшебники», и получится тот самый детский вопрос, на который взрослые никогда не знают ответов.

– Но вы-то знаете ответ?

– Пожалуй что… Они – свидетели, но не судьи. А свидетели не бывают добрыми или злыми. Злыми бывают те, что хотят чего-то за счет других. Они… Волин, Ольга, другие – ничем и никем не управляют. Могут подправить что-то вопиющее, но и только…

– Например?

– Подумайте. Вы и сами вспомните примеры.

– И что с ними…

– …Сталось в тридцатых? Всех забрали в тридцать восьмом – и Ольгу Бельскую, и Барченко, и Блюмкина, и Борина, и остальных…

– Барченко?

– Александр Васильевич Барченко? О, один из величайших умов, трагическая и загадочная личность двадцатого века. Носитель Великой Тайны, он, судя по всему, навсегда унес ее в мир иной. И руководитель одной из самых засекреченных лабораторий.

– Его арестовали позже других.

– Их всех – в тридцать восьмом. Причем Александр Васильевич предпринял попытку оставить хоть какую-то информацию для потомков. Ему даже удалось убедить отсрочить исполнение смертного приговора. Он получил карандаш и стопку бумаги, очень объемную стопку, и сутки писал обо всем, что знал.