Золотой саркофаг - Ференц Мора

Торговец достал полотняную шляпу с широкими кожаными полями, какие обычно носят рыбаки.

– Ты знаешь, милый муженек, что я подумала? Если б у тебя не болела нога, я сказала бы: пойдем в Путеолы, посмотрим, на что годится эта самая кровяная колбаса. Тогда можно было бы купить и шляпу, превращающую любого человека в красавца.

«Муженек» готов был хоть через Везувий перепрыгнуть, и, принимая во внимание, как он был счастлив, можно думать, что это бы ему, наверно, удалось. Однако лавочник предупредил его. Зеленной тележке, на которой он утром приехал, нужно бы уже возвращаться в Путеолы, но сейчас нет возницы. Дело в том, что слуге своему, исполнявшему также обязанности возницы, хозяин, когда тот подметал пол, нечаянно оторвал ухо. Правда, от этого лавочник не потерпел убытка, так как слуга этот – его собственный сын, но ухо придется все-таки пришить на прежнее место: нельзя же парнишке явиться пред лицо несравненной копы без уха! Но если господа возьмутся сами управлять мулом и оставят небольшой залог, то тележка в их распоряжении.

Конечно, они взялись: ведь их было двое. Взвизгнув от счастья, Тита нахлобучила на свои пышные черные волосы широкополую шляпу, заявив при этом, что она гораздо больше нуждается в приумножении красоты, чем Гранатовый Цветок. Юноша не возражал, хотя бы потому, что низко опущенные поля делали нобилиссиму еще более неузнаваемой, чем накидка Труллы. Но его сильно пугала задача править мулом.

– А тебе, маленькая Тита, приходилось когда-нибудь править мулом?

– Нет. Но я раз падала с мула. А ты?

– Я тоже не знаю, как править, – растерянно отвечал юноша. – Как же нам быть?

Девушка расхохоталась.

– Ты опять нарушаешь закон, Гранатовый Цветок?! Опять хочешь проникнуть в тайны будущего? Уверься, наконец, что ни с одним из нас не случится никакой беды, пока мы держимся за руки.

И действительно, они благополучно прибыли в Путеолы. Не зря всю дорогу юноша ни на секунду не отпускал рук девушки. Зато часто опускал поводья. Но мул оказался старым, спокойным животным и нисколько не смущался тем, что возницей его был Эрот, погоняющий вместо хлыста веткой гиацинта.

В полдень они уже подъехали к «Маслине». Герб фирмы был гораздо больше двери, над которой он висел. Маленький Меркурий с маленьким Аполлоном высоко поднимали гигантскую маслину с надписью: «Путник, остановись: здесь, в придачу к вкусному обеду, Меркурий обещает тебе дешевизну, Аполлон – здоровье, а Септуманий – учтивое обращение».

Маленькая таверна была полна едкого дыма от горящей в углу виноградной лозы и чада от жарящейся в жиру кровяной, а на решетке – обыкновенной колбасы. Однако ни запах пищи, просачивающийся сквозь щели в двери, ни обещания двух богов не соблазняли достаточного количества смертных. У вежливого Септумания, вынужденного держать в Байях лавку, срывая свою досаду на собственном сыне, было лишь трое гостей. Правда, эти трое шумели так, что с избытком хватило бы на шестерых: беседу их было слышно уже с улицы. При появлении новых посетителей они притихли и стали рассматривать пришельцев с обычной в таких местах подозрительностью.

Квинтипор и Титанилла прошли в угол – к столу, возле которого стоял на подставке оловянный Вакх, по веселой физиономии которого не трудно было догадаться, что бог обожал копченое вино. У стойки дремала сгорбленная старушка, на коленях у которой мурлыкал кот.

– А вот это твой товарищ по работе, о богоизбранный виночерпий, – шепотом подтрунила девушка. – Готова поручиться, что ее зовут Септуманой.

Ее действительно звали так. Она, видимо, обладала очень тонким слухом, так как даже сквозь дремоту расслышала свое имя.

– Да, да. Что вам надо? – не поднимаясь с места, отозвалась она, очевидно считая, что учтивость на гербе у входа обещана лишь Септуманием.

Девушка подошла к старухе и прощебетала, зачем и как они приехали. Привели из Байи тележку и хотели бы теперь пообедать. В Байях только и говорят что о превосходной кухне «Маслины».

– Ладно, ладно, – проворчала несравненная копа, – но с каких это пор ты знаешь моего мужа?

– Да уж больше двух лет! – любезно улыбнулась Тита, чтобы хоть лестью завоевать благосклонный прием.

В ответ послышалось злобное шипение. Кошка в испуге соскочила с колен хозяйки.

– Вот как? Больше двух лет?! Чтоб ты, ленивый пес, наконец, сломал себе шею!.. Но неужто у этого старого осла не нашлось хоть капли ума, чтоб не доверять тележку первому встречному. А почему мой сын не приехал?

– Он не мог. Его там как раз прихорашивали, – с невинным выражением отвечала Тита.

– Кто это? – гневно вспыхнули глаза копы. – Кто прихорашивал моего сына?!

– Его любезный папаша, – улыбнулась Тита. – Но, моя милая, может быть, ты все-таки сжалишься над нами. Мой муж умирает с голоду.

– А что подать твоему мужу? Ботулу или томакулу?

Но Титу сбить с толку было невозможно. Не зная ни одного из названных блюд, она заказала оба. Это сразу смягчило старуху. Она сама подошла к очагу, отстранив совсем раздетого и обливающегося потом повара, положила на деревянную тарелку одну кровяную и одну обыкновенную колбасу, пожирней.

– Вот вам и ботула и томакула… Вина?

– Да, копченого. Один коший, – распорядился Квинтипор.

– Нет, два! – поправила Тита, пожимая под столом руку юноши. – А бокал один!

В доказательство того, что ее супружеская душа снова пришла в равновесие, копа попробовала выдавить улыбку.

– Видать, вы молодожены!.. Да освятит ваше ложе богиня Таеда!

Колени их вдруг встретились, хотя про эту богиню они еще ни разу не слышали.

Пища им понравилась, но ели они немного. Вино убывало у них гораздо быстрее: пить можно было, не разнимая рук и не сводя друг с друга глаз. Ни на кого, кроме как друг на друга, они не обращали ни малейшего внимания. До них тоже никому не было дела. Трое прежних посетителей продолжали свою беседу. Теперь к этим троим подсела и копа. Она говорила больше других. Из ее слов Квинтипор с Титаниллой без особого интереса узнали, что один гость, – моряк, другой – кожемяка, третий – лесоруб…

– Ну, съешь еще хоть кусочек, – потчевала девушка юношу. – Ведь ты почти ничего не ел.

– Не настаивай, маленькая Тита, а то я твои пальчики съем.

– Но ведь если на столе останется столько еды, эта ведьма обидится и нас самих на колбасу изрубит, – смеялась Тита.

– Ну, это легко исправить. Кис-кис-кис.

Кошка побежала было к ним, но остановилась шагах в трех, внимательно разглядывая странных посетителей.

– Поди, поди сюда! – подбодрил ее юноша, бросив под скамью несколько кусочков колбасы.

Копа громко взвизгнула.

– Клянусь головой Юноны! Я готова своими руками нарубить из них кровяной колбасы!

– Слышишь? – испуганно прошептала Тита. – Я тебе говорила…

Они волей-неволей стали прислушиваться к разговору.

– Уж я бы показала их богу, попади он хоть раз мне в руки! Я б ему все патлы выдрала, как муженьку своему, когда узнала, что ему тоже захотелось в безбожники! Ну и приволокла его за волосы – к доброму старому Латерану, покровителю очага.

– Ах, вот оно что! – захохотал лесоруб. – А мне Септуманий толковал, что так рано полысел из-за слуг.

– Чего гогочешь? – набросилась на него копа. – Ты сам, гляжу я, безбожник!

Лесоруб испуганно оглянулся.

– Ну, ты, копа, не ерунди. Ведь это нынче может головы стоить.

– Струхнул! То-то! – продолжала бушевать старуха. – А только я спорить готова, что ты хоть и лесоруб, а не знаешь, как покровителя твоего ремесла звать.

Лесоруб смущенно щипал свои лохматые усы.

– В жизни не слыхал, что у лесорубов свой бог есть.

– Оттого и гибнет мир, что люди даже имена богов позабыли. Бога лесорубов звали прежде Путой. Ну, а знаете ли вы, что в наше время у дверной пятки и то был свой бог? И звали его Кардо. А бога порога – Лиментином. А богиню подпоясывания – Цинксией. А богиню помазания – Унксией. Я вот знаю, что когда мой сын ходить учился, ему две богини помогали. Когда он от меня шел, его Абеона оберегала, а когда возвращался ко мне, Адеона под мышки поддерживала. А теперь? Сама императрица, поди, ничего о них не слыхала. Немного найдешь во всей империи таких женщин, как я!

Ударив себя костлявым кулаком в иссохшую грудь, старуха окинула всю компанию горделивым взглядом.

Тут заговорил кожемяка, молодой, но уже лысеющий человек с зеленоватым лицом и глухим голосом. Каждую фразу он сопровождал движением рук, как бы полоская кожу в чану.

– Посмотрите на меня. Я – из рода Манлиев. Предки мои были верховными жрецами, консулами, полководцами. Отец – проконсулом, хоть умер совсем молодым. Матери моей в наследство дома, земли, невольников оставил. И меня. А она перешла в христианство, рабов своих тоже окрестила, дала им вольную, землю между ними разделила, а деньги от продажи домов отдала попам, чтоб на эти деньги нищих кормить. А мне вот пришлось кожемякой стать только потому, что матушке моей, видите ли, больно захотелось в святые.