Любви тернистый путь - Синтия Райт

— Да, Лайон. И я с вами согласна! Вам не нужно спорить со мной на эту тему. Поберегите свои слова для будущей жены.

Несмотря на снующих вокруг людей, Хэмпшир прикрыл ладонью ее руку.

— Миген, вы что-то побледнели. Не хотите ли пройтись пешком? Мы могли бы прогуляться к зданию администрации штата…

— Да. Мне это по душе.

Они привязали Дитя Небес и Исчадие Ада и направились в западную сторону. Стояла прекрасная погода, по тротуарам прохаживались горожане низших сословий, а богатые господа разъезжали в открытых экипажах.

Сияние солнца и близость Лайона вернули Миген хорошее настроение. Они заходили во все попадающиеся по пути лавки и магазины — начиная от аптек и скобельных до модисток и сапожников. Им даже попалась лавка, в окнах которой были выставлены гребни, вручную вырезанные из черепахового панциря.

Лайон вел легкую беседу, показывал ей заслуживающие внимания здания и отвечал на все вопросы Миген, к которой вернулась любознательность. Он указал в таверне «Индейская голова» на угловую комнату члена виргинского законодательного собрания Томаса Джефферсона, в которой тот когда-то работал над Декларацией независимости, в то время как на нижнем этаже шли шумные собрания и митинги. Они пошли в обход по мощеному переулку, ведущему к «Залу плотников», где проходил Первый континентальный конгресс, а теперь заседала «Библиотечная компания».

— Компания в значительной степени выросла из организованного доктором Франклином клуба, — разъяснил Лайон. — Там наверху у нас есть комната для книг и еще одна — для коллекции, которую доктор окрестил «Философским аппаратом».

Основную часть процедуры работы компании подготовил доктор Франклин и предписал устраивать во время каждой встречи перерыв для того, чтобы долить бокалы и осушить их.

— А еще говорят, что он не грешник! — рассмеялась Миген.

— Ваши слова звучат так, будто вы не одобряете доктора Франклина.

— О, я люблю безнравственные выходки. Вам надо было бы это уже знать!

При этом замечании Лайон вынужден был стиснуть кулаки, чтобы сдержаться и не схватить ее в объятия прямо на улице.

Миген, однако, не имела представления о нависшей над ней «опасности», ибо ее внимание отвлек негр, который толкал ручную тележку с устрицами.

— А не купить ли нам несколько устриц?

Миген впервые отведала эту знаменитую филадельфийскую снедь. Правда, сначала она содрогнулась от их вида. Лайон показал, каким количеством лимона и хрена следует их приправлять, и очень смеялся, наблюдая, как Миген с присущим, ей энтузиазмом преодолевала свое отвращение.

…Повсюду царил дух Федерации независимых американских штатов. Надписи на вывесках были сформулированы так, что в них обязательно было это слово. Куда бы Миген ни посмотрела, она видела федеральные ливрейные конюшни, федеральные таверны, лавки, расхваливающие федеральные шляпы или мебель. Место рождения этого одурманивающего слова находилось кварталом дальше. Здание администрации штата Миген еще предстояло увидеть, хотя в детстве она слышала много рассказов о нем.

Тогда казалось, что каждый приходящий к ним в гости человек только что прибыл именно оттуда. Так было после подписания Декларации независимости. Миген минуло всего четыре года. Она слышала описания Филадельфии и здания ее администрации от Вашингтона, Джефферсона, Медисона… Но никто из них не говорил о том сильнейшем сердцебиении, которое ощутила Миген при словах Лайона, когда торжественно он провозгласил: «Вот этот дом»

Столь внушительное здание, казалось, было осенено ореолом национальной гордости. Его архитектура воплотила в себе идеалы, ради победы которых люди сражались и умирали. Какими-то непостижимыми средствами строители передали эти идеи, олицетворяя, как гласит конституция, «неотъемлемые права».

Миген вспомнила отрывок из книги просветителя, участника войны за независимость Америки Томаса Пейна «Кризис»: «Небеса знают, как оценить свои творения. И было бы воистину странно, если бы их столь божественное детище, как свобода, не ценилось бы так высоко».

Роберт Моррис находился в Нью-Йорке уже целый месяц, ожидая прибытия остальных членов конгресса. Бюллетени по избранию президента Соединенных Штатов были подсчитаны два дня назад, и Роберт передал своей жене сообщение об этой новости со специальным курьером.

Когда заляпанный грязью и запыхавшийся курьер прибыл в дом к Моррисам, его перехватил В дверях слуга. Письмо было доставлено на серебряном подносе в элегантную гостиную, где Мэри Моррис разливала чай своим гостьям — Энн Бингхэм, Присцилле Уэйд и Элизе Пауэл. Всем очень хотелось узнать, каким же оказалось последнее слово и не содержит ли письмо хотя бы намек на то, когда они смогут отправиться на инаугурацию.

— Муж сообщает официальные данные, — пересказывала содержание только что полученного письма Мэри. — Генерал Вашингтон избран на пост президента единогласно, а вице-президентом станет мистер Джон Адаме. Торжественное вступление в должность состоится тринадцатого числа нынешнего месяца, и мистер Томсон немедленно выезжает, чтобы сообщить генералу известие о его победе.

Разговор пошел о планах на будущее. Не будучи знакомой с Нью-Йорком и обсуждаемой дамами главной темой, а также с большинством упоминаемых ими людей, Присцилла вскоре заскучала. Подавив зевок, она притронулась к атласному платью Энн.

— Не могли бы вы показать мне дом? Мне эта беседа кажется очень нудной!

Энн, узнав все новости, пребывала в хорошем настроении и охотно согласилась.

— Знаете, высказывается предположение о том, что новый президент еще до конца года будет жить здесь, — доверительно сообщила Энн Присцилле, когда они вошли в холл. — У Роберта большое влияние, и он уже начал уговаривать генерала Вашингтона разместить столицу не в Нью-Йорке, а здесь.

— И он ради этого уступит свой дом?

— Роберт уже однажды сделал это, когда генерал жил в Филадельфии. Вы же знаете, здесь часто проводятся различные съезды и другие подобные мероприятия. Можете быть уверены, что если Филадельфия станет резиденцией правительства, то генерал поселится именно здесь.

Это был красивый особняк, подтверждающий право Морриса быть достойным соперником дома Бингхэмов.

Мэри Моррис была привлекательной женщиной с нежным лицом и уравновешенным характером. Декор интерьера отражал ее изысканный вкус. Пышность особняка не выпячивалась, но каждый предмет обстановки говорил не только о богатстве, но и об изысканном вкусе его хозяев.

Наверху — на втором из трех этажей — Энн провела Присциллу через гостиную, откуда та могла сверху осмотреть очаровательные парки и фруктовые сады, окруженные оградой из красного кирпича. Фасад дома выходил на Хай-стрит и ее пересечение с Шестой авеню — район города, заметно отличающийся от Светского холма и довольно далеко расположенный от него. Энн задержалась у окна, наблюдая за оживленной улицей, а Присцилла изучала обстановку в комнате дочери Моррисов.