Короли в изгнании - Макс Мах

Кержак взглянул на сервировочный столик, который вкатила в комнату Ира – он видел сейчас все, как сквозь воду, – отметил, что кроме тарелочек и вазочек с закусками имелись там и несколько бутылок, и решил, что семь бед один ответ и что двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Катя, – сказал он. – Вы бы меня уж познакомили со всеми.

– Как скажете, – усмехнулась Катя, на лице которой появилось какое-то – «предвкушающее», что ли, – выражение. – А не страшно?

– Не страшно, – ответил Кержак. Он был искренен.

– Миша! – позвала Катя. – Иди сюда. Игорь Иванович хо чет с тобой познакомиться.

Скрипнули половицы, и в комнату вошел высокий широкоплечий блондин. В следующее мгновение Кержак, зрение которого, наконец, прояснилось, понял, что показалось ему не так при первом взгляде на Мишу.

Миша был… Ну как объяснить словами, чем был Миша? Белой горячкой, ночным ужасом или плодом фантазии голливудских режиссеров? Если не считать лица, он был вполне человеком, но звериная морда в сочетании с голубыми глазами и волнистыми волосами цвета созревшей пшеницы… это было уже слишком. Тем не менее Игорь Иванович воспринял явление монстра гораздо спокойнее, чем можно было ожидать. В конце концов, ужасный Миша демонстрировал простой, наглядный ужас, тогда как великолепные дамочки своими намеками и недоговоренностями ввергали Кержака в ужас абстрактный. Что тут лучше, а что хуже, вопрос дискуссионный, но Кержаку, человеку насквозь земному и реалисту, по факту переварить Мишу оказалось проще.

– Доброе утро, – сказал на чистом русском языке монстр Миша. – Меш.

Он подошел к вставшему Кержаку и протянул могучую руку.

– Кержак, – представился Кержак. – Игорь Иванович.

Рукопожатие Миши («Но он, кажется, сказал – Меш?») оказалось крепким, но щадящим. Силач показал, что понимает, с кем имеет дело.

– А по отчеству, простите? – поинтересовался Кержак, получая свою руку обратно. В целости и невредимости.

Миша посмотрел на него с интересом. Во всяком случае, Кержак оценил выражение его глаз именно так.

– Меш Жуашевич Нош, – сказал монстр после секундной запинки и усмехнулся.

«Интересно, – с удивившим его самого равнодушием подумал Кержак. – Это я в штаны наложил, или только кажется?»

От улыбки Меша Жуашевича можно было не только обделаться, но, кажется, все обошлось, только трусы прилипли к вспотевшей заднице, а рубашка к спине.

Между тем под любопытствующими взглядами дам Кержак вернулся в кресло, а Миша взял с сервировочного столика бутылку какого-то вина и стал изучать этикетку.

– Что скажешь? – спросила Катя, закуривая какую-то толстенькую лиловую сигарету.

– «Вайоц Дзор», – прочел вслух Миша. – Что это за символы?

– Это армянское вино, – ответил ему Кержак. – И написано там по-армянски, я думаю.

– Кто такие армяне? – Миша взял штопор и в несколько отточенных стремительных движений освободил бутылку от пробки.

– Армяне – это народ, – объяснила Клава, подставляя свой бокал.

– На кого они похожи? – Миша налил ей и себе и вопросительно посмотрел на Кержака.

– На меня, – сказала Клава.

– Спасибо, – отказался Кержак. – Я предпочитаю их коньяк.

– Такие же красивые? – с иронией в голосе спросил Миша, возвращая бутылку на место.

– Ты не ответил на мой вопрос, – сказала Катя.

– Нет, такие же черные, – сказала Клава, принюхиваясь к вину.

– «Хеннесси» подойдет? – спросил Миша, беря в руки другую бутылку.

– Вполне, – кивнул Кержак.

– Мне тоже, – нарушила молчание Ира.

– И мне, – сказала Катя.

– Где они живут? – спросил Миша, разливая коньяк по толстостенным стаканам.

Лил он щедро, грамм по сто пятьдесят, как прикинул Кержак.

– Армяне живут на Кавказе, – сказала Катя, беря один из стаканов. – Это…

– Я знаю, моя королева, – галантно перебил ее Миша и отпил из бокала.

– Вино не очень, – сказал он, покатав напиток в своей пасти. – Но пить можно.

– Пил бы ты коньяк, Миша, и не было бы у тебя забот, – улыбнулась Катя.

– Ничего неожиданного, – сказал Миша. – Сердце, печень, почки, все не очень, но не смертельно.

– Да? Это обнадеживает. – Катя поднесла ко рту стакан и начала пить.

Она пила коньяк, как пьют воду или, скорее, горячий чай – маленькими неспешными глотками, – и на ее лице явственно проступало выражение довольства.

– Неплохо, – сказала она, выцедив весь стакан. – Не «Леро»,[75] но тоже ничего. Система кровообращения?

«О чем они?» – с удивлением подумал Кержак, отпивая из своего стакана.

– Не знаю, но точно, что ничего смертельного, – ответил Миша, наливая ей еще коньяка.

– Тогда полечим его пока домашними средствами, а лоск наведешь попозже, когда время будет, – решила какую-то не вполне понятную Кержаку проблему Катя и принялась за второй стакан.

«Не закусывая», – отметил Кержак.

Сам он, сделав пару небольших глоточков, отставил стакан и, зажевав коньяк ломтиком севрюги, наконец позволил себе закурить. Курил Кержак всю жизнь, чуть ли не со дня рождения, и дожив до времени, когда врачи категорически запретили ему курить, вовсе курить не бросил, но, сократив количество выкуриваемых сигарет до минимума – десять, мучительно переживал такое ограничение в житейских радостях.

– Нас вызывают! – неожиданно встрепенулась Ира, стоявшая до этого у окна и с отрешенным видом отпивавшая понемногу из своего бокала.

– Слышу, – невозмутимо откликнулась Катя и тут же что-то сказала прямо в воздух на каком-то очень странном, на слух Кержака, языке.

«По-китайски она, что ли? – удивился он. – Нет вроде. Может быть, это какой-то из индийских?»

Он с интересом прислушивался к певучей, но при этом чуждой русскому слуху речи Кати, которая явно вела с кем-то оживленный разговор. Кержак уже понял, что Катя говорит посредством какого-то очень портативного прибора связи.

«Скорее всего, ушной телефон, – прикинул он. – И микрофон в… ну, микрофон может быть и в серьге, и в зубе… и еще где-нибудь».

– Так, – сказала наконец Катя по-русски. – Один из наших «друзей» только что связался напрямую с крейсером.

– Значит, у них есть что-то посерьезнее радаров ПРО, – сразу же откликнулась Ира.

– Чего он хочет? – спросила Клава.

– Все то же, – пожала Катя великолепными плечами. – Он желает говорить с Дефризом.

«Дефриз!» – с изумлением констатировал Кержак и тут же заметил, что Катя смотрит на него с тем вниманием, за которым обычно скрывается знание.

«Вот так и лажаются», – грустно подумал Кержак и сказал:

– Так я вам, Катя, поэтому нужен был? Могли бы сразу сказать, а не ломать комедию.

– И поэтому тоже, – ничуть не смутившись, ответила ему та. – Но все наши планы остаются в силе. И даже больше того.

Она насмешливо взглянула на него, но ее усмешка, отметил про себя Кержак, была не добрая, но и не опасная. И Игорь Иванович успокоился окончательно. Он понял, женщина не шутит, но и не обманывает.

– Подождите, пожалуйста, Игорь Иванович, я сейчас вернусь, – сказала Катя и вышла из комнаты.

Ждать ее действительно пришлось недолго. Она вернулась через считаные минуты, Кержак как раз докурил свою сигарету. Остальные, не обращая на него внимания, подкреплялись и выпивали, изредка обмениваясь ничего не значащими репликами.

Вернувшаяся Катя подошла к Кержаку и протянула ему на ладони ампулу с темно-синей прозрачной жидкостью.

«На медный купорос похоже», – подумал он скептически, беря ампулу.

– Это очень сильное лекарство, – сказала Катя, глядя прямо в глаза Кержаку. – У вас таких еще нет. – Она выделила слово «вас» особой интонацией, и Кержак понял, что Катя имеет в виду не только русских.

– Это средство поддержит вас, Игорь Иванович, до тех пор, пока мы не сможем предпринять более действенных мер по вашему оздоровлению. Будете принимать по два раза в день в течение недели. – И она протянула ему другую ладонь, на которой лежал довольно длинный «патронташ» из какого-то пластика с такими же, как и первая, ампулами.

– Ампулы из пластика. Так что не бойтесь, не разобьются, – объяснила она серьезно. – А головка просто свинчивается. Там есть резьба, только ее не видно.

Кержак взял ампулу, она была легкая и прохладная на ощупь.

«Так просто? – спросил он себя, рассматривая лежащую на его ладони вещицу. – Всего-то и дел, что это вот принять? И как же быть тогда с данайцами и их дарами?»

Но на самом деле он уже все решил. Ну какие, на хрен, могли быть здесь сомнения? Все ведь было до ужаса просто, как дважды два или еще что-нибудь в этом же роде. Достаточно было всего лишь взглянуть на себя честно и беспристрастно, и правда – вся, как она есть, вставала перед ним, нелицеприятная, как зеркало утром после загула. Еще несколько часов назад Кержак был несчастным стариком со славным прошлым и, по-любому, без всякого будущего. Он, конечно, держал марку, изображая по привычке и из гордости стареющего джентльмена, но на самом деле он был уже вне нормального ритма жизни. Одинокая старость – страшная вещь. Это болото, вонючее гнилое болото, в которое ты погружаешься медленно, но неумолимо. И сам знаешь, что тонешь, и душа рвется завопить от ужаса перед неизбежным, от тоски и отчаяния, но вопить бесполезно, потому что это ничего не изменит. А эта вот рыжая Катя, кем бы она ни была на самом деле, предложила ему, Игорю Кержаку, будущее. Будущее, которое стоило любых усилий. Ну почти любых. И Кержак все это прекрасно понимал и готов был платить. Не всякую цену, положим, но почти любую. А продавать родину его пока никто не просил. И не факт, что попросят. Интуиция подсказывала, что не тот это случай.