На восходе солнца - Николай Рогаль

— Привоз есть? — спросил Архип Мартынович, здороваясь с казаками.

— Неважный.

— Однако надо обмолотить остатний хлеб, — заметил один из казаков.

— Много осталось?

— Должно быть больше половины. Мышей... откуда взялись?.. прорва!

— Н-да... На наш хлеб — едоков... — Архип Мартынович скосил на казаков хитроватые глаза, посоветовал: — Не спешите с обмолотом, станичники. Не ровен час — нагрянут с реквизицией. Ну, предложите... снопы. Небось не схватятся. А цена той порой вскочит поболее — в накладе не останетесь.

— Это будто так... но черт его знает!

— Соображать надо, станичники, — веско сказал Архип Мартынович, присаживаясь рядом и доставая пачку папирос. — Дай большевикам хлеб — они, гляди, и укоренятся. Тогда вовсе волком взвоешь. Не будет казакам вольного житья. А подведет им с голодухи животы — так небось присмиреют.

— Чужой бедой сыт не будешь, — возразил казак и со странной усмешкой поглядел на Тебенькова.

— Все жадность человеческая, — вызывающе громко сказал машинист и сплюнул.

Архип Мартынович сверкнул на него глазами, но продолжал тем же спокойным тоном:

— О себе разве хлопочу, казаки? Даст бог, проживу. За вас, станичники, душой болею. Трудное подошло время. Ох, грудное...

Архип Мартынович осторожно погладил рукой бок, вздохнул, вспомнил, что его ждет дома завтрак, заторопился.

— Нельзя нам, станичники, врозь идти. Казакам надо крепче друг за дружку держаться. Сегодня ты мне помог, завтра — я тебе... так оно и пойдет — тихо, мирно... по старинному завету да обычаю. Бывайте здоровы, казаки!

Покряхтывая, он потоптался перед ними и тихонько ушел, с горечью думая, что и сюда, в казачью станицу, начал проникать дух непокорства.

За столом Архип Мартынович хмурился, что-то соображал, побалтывая ложкой жидкую кашицу — «диет». Вспомнил про «Ессентуки», послал жену за бутылкой, откупорил, понюхал, глотнул немного и тут же выплюнул.

— Вылей, Егоровна, в помойное ведро! Пущай скот ее пьет. Может, ему вода минеральная на пользу пойдет. Чай, за нее деньги плачены.

— В станичное правление пойдешь, батя? — спросил Варсонофий, когда Архип Мартынович решительно отстранил от себя миску с пресной кашицей.

— А черта я там не видал!

Три дня чернинский атаман не выходил со своего двора, наводил порядок на базу, костил батраков, перемерял товар в лавке. Он сам заколол охромевшего кабанчика, перековал на передние ноги жеребую кобылу Машку. Заставил Варсонофия хорошенько промять застоявшегося в станке жеребца.

На исходе третьего дня, когда работник погнал скот на водопой, Архип Мартынович тоже спустился по узкому проулку на берег.

Морозы отпустили, и на стремительной Чернушке уже появились полыньи. Над ними стоял туман; прибрежные деревья постепенно покрывались инеем.

В некоторых местах ветром начисто сдуло снег со льда. Зато возле берега понамело сугробы, особенно в тальниковых зарослях по галечниковым косам.

Из-за реки по дороге тянулся обоз с дровами. Передние возы, скрипя полозьями, поднимались на крутой берег и сворачивали на улицу, ведущую к станции. Возчики — знакомые Тебенькову крестьяне из соседней деревни Зоевки — подталкивали сзади тяжелые сани и криками подбадривали заморенных лошадок.

Архип Мартынович затрясся от злости. С суковатой палкой в руках он кинулся от проруби наперерез обозу.

— Куда прешь, мужичье! Нет вам проезда по казачьей земле!

— Да ведь тут улица.

— Улица есть, да не про вашу честь.

— Эй, атаман! Не вводи во грех...

Подвод пятнадцать сгрудилось на дороге. Возчики с хмурыми лицами обступили Тебенькова.

— Ну чего шумишь, Архип Мартынович? Дорога широка — разминемся, — урезонивал атамана подошедший Василий Приходько.

— Пошел, говорю, обратно! Ну... — Тебеньков угрожающе помахивал палкой перед мордой передней лошади. Лошадь всхрапывала и пятилась.

— Ты, казак, лай, да коней не пугай! — хозяин подводы одним ловким движением вышиб палку из рук Архипа Мартыновича и наступил на нее ногой.

Тебеньков запрыгал перед ним злым кочетом:

— Да как ты посмел... мерзавец!.. на казачьей земле!

— А вот так и посмел. Не больно-то испугались, — усмехнулся возчик. — Тоже умник нашелся — дорогу закрыть.

— Окунуть его разок в прорубь, ребята! Нехай остынет.

— Посторонись, атаман! Сомнем...

Приходько за руку оттащил Тебенькова. с дороги.

— Не маячь на пути, Архип Мартынович! А хочется власть показать, задержи весной лед на реке.

Он засмеялся и побежал догонять подводы. За лесом садилось огромное красное солнце.

— Ба-атя, домой иди! — кричал со двора Варсонофий.

Архип Мартынович медленно поднялся на гору. Шумнул на сына:

— Ты что же?.. Не видишь, как хохлы над отцом измывались? Кликнул бы казаков, так мы им холку бы намяли.

— Не видал, батя.

— Чего звал?

— Нарочный из округа с пакетом.

Сломав сургучную печать, Архип Мартынович дважды перечитал бумагу из войскового правления. Лицо его прояснилось.

— Войсковой круг, слышишь, собирают. В Имане, — сказал он Варсонофию. — Вот делегата велят выбрать. Тебя, что ли? — Тебеньков критически посмотрел на сына и отрицательно мотнул головой. — Нет, сам поеду!

За ужином Архип Мартынович потребовал водки, выпил, крякнул, послал ко всем чертям супчик «диет», поспешно поставленный перед ним Егоровной, и приналег на жареную кабанину с гречневой кашей.

Весь следующий день он носился по станице, гремел шашкой по ступеням, разбрасывал шутки и обещания. Егоровна на кухне парила и жарила. Варсонофий с работником отнес в школу, закрытую по случаю предстоящего собрания, три ведра водки.

Вечером со всей станицы потянулись туда старики.

— Гуляй, казаки, пей мое вино! Уж я такой человек — для общественного дела себя не пожалею, — говорил Архип Мартынович, прохаживаясь вдоль столов.

Четвертый Войсковой круг уссурийских казаков собирался в Имане. Делегатов от станиц по установившемуся обычаю выбирали старики. Это были главным образом зажиточные казаки: подрядчики, владельцы винных и бакалейных лавок, поселковые и станичные атаманы. Их политическая физиономия была достаточно ясна и не внушала опасений устроителям съезда.

Казаки-строевики только начали возвращаться с фронта. Основная масса казачьих эшелонов тянулась где-то через Сибирь. Передовые эшелоны застряли на Китайско-Восточной железной дороге. Там казаков усиленно обрабатывали сбежавшиеся в полосу отчуждения КВЖД эсеро-меньшевистские политиканы и офицеры-монархисты.

Фронтовиков больше всего волновало, как скоро смогут они приехать домой. Им говорили, что причина задержки кроется в политике дальневосточных Советов, не желающих возвращения казаков в родной Уссурийский край. Это будто бы связано с намерением переселить казаков из обжитой пограничной полосы в отдаленные районы края, как элемент политически неблагонадежный с точки зрения новой власти. Ходили слухи, что на казачьи земли начали массами сажать крестьян. Другие уверяли, что казачьи заимки целиком отойдут корейцам-арендаторам.

Казаки волновались.

В поселках же и станицах, наоборот, задержку с возвращением казаков объясняли тем, что по требованию немецкого военного командования казачьи полки якобы насильно отправляют с дороги обратно на запад, чтобы там разоружить их и выдать Германии в качестве военнопленных. Таков-де залог, ценою которого большевики упросили немцев согласиться на мирные переговоры в Бресте. Обычно к этому добавлялись лестные для казачьего самолюбия рассказы о том, как здорово казаки насолили немцам и как люто ненавидят их за это Людендорф и Гинденбург. Получалось, что по отношению к казакам совершенно невероятное вероломство.

Трудовое казачество, начавшее уже составлять свое определенное мнение о том, как относиться к Советской власти, из-за установленной процедуры выборов на большой Войсковой круг фактически на нем не было представлено.

Всем заправляла казачья верхушка.

Сам выбор города Имана в качестве места для работы Войскового круга достаточно ясно говорил о намерениях его организаторов.

Захолустный городишко, находившийся в трех верстах от границы, как нельзя более подходил для того, чтобы попытаться здесь открыто выступить против быстро укреплявшейся на Дальнем Востоке Советской власти. В Имане не было сколько-нибудь крупных рабочих коллективов, которые могли бы быстро и энергично вмешаться в события и сорвать планы заговорщиков. В обе стороны от города по Уссури тянулась цепь казачьих поселений, управляемых атаманами, оставшимися еще с царского времени. Войсковые старшины могли здесь чувствовать себя довольно самостоятельными. Сюда переехало и Войсковое правление из Никольск-Уссурийска, где слишком уж накаленной становилась обстановка.