Грозовой август - Алексей Котенев

В небе появились четыре японских истребителя. Пронеслись на бреющем полете с большой скоростью. Иволгину по фронтовой привычке хотелось броситься в сторону, залечь в любую канаву. Но, глянув на спокойно шедшего генерала, он пересилил себя. Нельзя срывать дипломатическую атаку.

Истребители пронеслись еще раз так низко, что затрепыхался верх на фуражке Державина. Потом они взмыли ввысь и, войдя в стремительное пике, с воем врезались в землю. Взорвались один за другим все четыре на ближайшем гаоляновом поле.

Державин шагал все так же спокойно и даже не посмотрел в ту сторону, где летчики-камикадзе покончили счеты с жизнью. Поправив фуражку, он вошел в здание.

В просторном вестибюле за столиками у буфета сидели японские офицеры. Они быстро встали, почтительно поклонились. Иволгин с автоматчиками поднялся по узкой лестнице на второй этаж и очутился перед закрытой дверью, из-за нее доносились раздраженные голоса. Кто-то с кем-то спорил на чужом языке. Потом спор мгновенно оборвался. Наступила гробовая тишина. Сергей толкнул дверь и увидел человек десять японцев, военных и штатских. За круглым столом, накрытым бархатной скатертью, сидели в креслах японский генерал с голой, точно отполированной, головой и какой-то старик в полувоенном френче. В глубине комнаты, на плюшевом диване, сидел мужчина в больших роговых очках, одетый по-европейски. Вид у него был явно расстроенный. Все, кроме человека в очках, вскочили со своих мест и покорно склонили головы.

— Господа, — произнес вошедший вслед за Иволгиным Притула. — От имени советского командования предлагаю сдать оружие и предъявить документы.

Русанов перевел слова генерала.

Старик в полувоенном френче, которого Державин почему-то принял вначале за маньчжурского императора, положил на стол браунинг. Достал свой револьвер и низенький гражданский чиновник, а за ним — остальные.

Старшина Цыбуля деловито собрал со стола оружие, сложил в вещевой мешок и уставился на субъекта в роговых очках, сидевшего на диване. Тот торопливо похлопал себя по карманам, пожал плечами.

— Ваше оружие? — повернулся к нему Державин.

Старик в полувоенном френче — это был генерал Иосиока, советник императора, простер в сторону человека в очках руку и произнес:

— Император Маньчжоу-ди-Го Генрих Пу И.

Сказал он это по-русски, нажимая на слово «Маньчжоу-ди-Го», означавшее «великое маньчжурское государство».

Десантники впервые увидели живого императора и, не скрывая любопытства, рассматривали его. Перед ними был потомок некогда могущественной маньчжурской династии Цин, безвластный правитель «Маньчжурского царства», громко именовавший себя по традиции «сыном неба» и «хозяином тысячелетий»[26].

Советник императора генерал Иосиока пояснил, что Пу И на днях был отправлен в Корею, откуда должен был отплыть в Токио. Но порты Северной Кореи были уже заняты русскими. Императору пришлось вернуться в Мукден, чтобы отсюда улететь в Японию. Но и тут появились русские.

Пу И беспрестанно курил, нервно бросал недокуренные сигареты в пепельницу и тут же зажигал новые. Руки его заметно подрагивали, волосы прилипали к мокрому лбу.

— А куды ж вы задивалы свою матчасть, ваше величество? — как можно вежливее обратился Цыбуля к императорской особе.

Посохин принялся поправлять и перекладывать диванные подушки и обнаружил под одной из них маленький браунинг.

— Вот он, паря, куда завалился, ваш пистолетишко! — обрадовался Поликарп, вынул из браунинга обойму и протянул его императору. — Отдайте нашему старшине — от греха подальше. А то он у нас строгий насчет этого дела...

Пу И смущенно взял браунинг и положил на стол. Старшина сунул пистолет в свою полевую сумку, удовлетворенно шлепнул по ней. Теперь, мол, полный порядок!

Державин задал Пу И несколько вопросов. Но за него отвечал советник Иосиока. Он сказал о плохом самочувствии императора и просил отпустить его в Японию.

— К сожалению, мы не можем выполнить вашу просьбу, — ответил Державин. — Теперь за безопасность императора отвечает советское командование. Время военное, его самолет могут по ошибке сбить американские или наши истребители. Разумнее всего его величеству отправиться на советском самолете под надежным прикрытием истребителей в штаб нашего фронта.

Викентий Иванович перевел. Державин, не дожидаясь согласия императора, пригласил Пу И следовать вместе со свитой к самолету.

— Прошу. Не будем задерживаться.

До транспортного самолета Державин сам сопровождал «правителя» Маньчжурии, Викентий Иванович переводил их разговор. Пу И говорил Державину, что он прежде всего ученый-ботаник и не имел прямого отношения к управлению страной. Управлял Маньчжоу-ди-Го генерал Отодзо Ямада. Он, Генрих Пу И, готов хоть сейчас письменно подтвердить это.

След в след за «сыном неба» ступал ефрейтор Туз, позади всех ковылял Поликарп Посохин. Он подвернул где-то ногу и теперь заметно прихрамывал.

Молча шагали запыленные, вспотевшие японские генералы и офицеры. Придерживая длинные мечи с лакированными рукоятками, они, нахохлившись, смотрели куда-то в сторону.

У взлетно-посадочной полосы к Иволгину подскочил Драгунский.

— Неужели это действительно император Маньчжурии? — спросил он.

— Точно. Он самый.

— Ты взял?

— Посохин обнаружил...

— Фу ты, черт! Схватить такую птицу! И кому повезло?

Валерий посмотрел на конвоиров, с сожалением покачал головой. Он был явно недоволен тем, что все происходит слишком буднично, без должной торжественности. Разве так надо брать в плен подобную персону? Ведут, будто какого-нибудь загулявшего начпрода в комендатуру. Рядом Викеша в своей мешковатой выгоревшей гимнастерке, сзади шкандыбает Поликарп Посохин. Провести бы этого императора под обнаженными шашками перед фоторепортерами всего мира. Гляди, планета, каких субъектов пленил гвардейский батальон автоматчиков четырежды орденоносной танковой бригады!

Валерий недовольно крякнул, махнул рукой, с недоверием переспросил, глянув на хмурого Поликарпа:

— Неужели его в самом деле задержал Посохин?

— А ты как думал? — засмеялся Иволгин. — Он у меня запросто императоров берет. У него же колоссальный опыт — Николая Второго свергал!

Когда Драгунский протиснулся к самолету, «хозяин тысячелетий» уже скрылся в дверном проеме. Валерий едва успел увидеть его черный затылок. Дверь захлопнулась, взревел мотор, и самолет, сопровождаемый истребителями, взял курс на северо-запад.

Час спустя Державин и Притула, сопровождаемые автоматчиками, подъезжали к зданию штаба 3-го фронта Квантунской армии. Часовой у подъезда взял «на караул». Из дверей выкатился, непрерывно улыбаясь, низенький проворный полковник с поблескивающей саблей. Он козырнул и повел гостей по коридору в кабинет командующего фронтом.

«В городе пятьдесят тысяч японских солдат и офицеров. Согласится ли Усироку Дзюн сложить оружие перед батальоном десантников?» — размышлял Державин, стараясь предугадать ход событий.

Вошли в просторный кабинет, застланный ворсистым ковром. У массивного дубового стола, над которым висел конный портрет маршала Оямы, стоял низкорослый плешивый старик в очках. Это и был Усироку Дзюн, командующий 3-м фронтом Квантунской армии. Русанов вначале удивился, увидев командующего не в мундире, а в белой рубашке-апаш. Но потом вспомнил: истинные самураи не стремятся к чисто внешнему воинственному виду, они гордятся силой внутреннего духа.

Командующий фронтом склонил голову, приложил руку к сердцу и пригласил гостей к столу. Русанов изложил требование Советского командования — приказать мукденскому гарнизону и войскам фронта сдаться в плен.

— О да, да! — сказал Дзюн по-русски, согласно закивал головой и вызвал худощавого скуластого генерала Хонго, командующего армией, которая стояла в Мукдене.

Усироку Дзюн показался вначале человеком сговорчивым: он ни в чем не прекословил, тут же распорядился заготовить приказ о сдаче гарнизона. Но когда Державин разложил на столе план Мукдена и попросил показать, где размещены в городе воинские части, командующий фронтом ответил, что этого не знает, откинулся на спинку кресла и вроде бы задремал. Тогда Державин обратился к командующему армией Хонго. Но едва Хонго успел поставить крестики на квадрате мукденской цитадели и на промышленном квартале Тецуниси, как «дремавший» Усироку Дзюн так зыркнул на него полуоткрытым глазом, что оробевший генерал мгновенно потерял и память, и дар речи.

Командующий фронтом хитрил, медлил, на что-то надеялся. Он явно преуменьшал число войск и количество оружия, подлежащего сдаче, вынужден был признаться, что противозаконно распустил отряды охраны, всех бывших служащих железной дороги и телеграфной компании, а также выходцев из Кореи. Что касается солдат Маньчжоу-Го и Внутренней Монголии, то они, по его словам, сами разбежались без всякого приказа. Таким образом, число войск в городе, подлежащих сдаче в плен, уменьшилось почти вдвое.