Невеста зверя (сборник) - Коллектив авторов

– Когда придет время, ищи его на самых высоких горах.

Отец отворил замок белым пером и распахнул дверь клетки. Петли заскрипели – или это вскрикнул гербовый орел.

Сердце затрепетало у нее в груди, и она вцепилась в локоть попятившегося отца.

Орел расправил крылья и взлетел. Он пронесся мимо – перья, которые всегда казались Одилии жесткими и грубыми, коснулись ее нежно, как шепот. Вся башня затряслась. Когда гигантская птица вырвалась на волю, вместе с оконной рамой из стены вылетело несколько камней.

Снизу послышались крики и отчаянное ржание.

Отец обнял Одилию. Он показался ей хрупким, словно кости у него были по-птичьи полыми, но объятия были крепки. Она не могла найти слов, чтобы убедить его, что непременно вернется.

Выйдя из башни, Одилия увидела увязшую во рву королевскую карету. Кони уцелели и силились вытащить карету на берег. Просидев много лет на конине, гербовый орел, должно быть, стосковался по деликатесам. Кучера видно не было.

Она вошла в воду, где не плавало, как она заметила, ни одного лебедя. Дверь кареты была приоткрыта, внутри – никого. Выведя коней на берег, Одилия задрала голову, но не увидела в небе гербового орла. Наверное, он утолил свой голод. Одилия понадеялась, что король еще разбивает яйца в погребе.

Она оглянулась на башню: ей показалось на секунду, что из разрушенного окна выглянул отец. Она сказала себе, что еще придет время и для отца, и для книг. И, может быть, даже для лебедей. А затем вскочила на козлы, взяла поводья и отправилась в свою дорогу.

Стив Берман несколько раз отправлялся ночью понаблюдать за совами, но каждый раз засыпал, не успев выследить свою любимую птицу. Его роман «Винтаж» вышел в финал номинации премии Андре Нортона. Он редактор антологий «Волшебство в зеркальном камне», «Эти странные феи» и «Дикие рассказы». Гнездится он на юге Нью-Джерси.

Его сайт: www.steveberman.com.

Во всем виноват балет. Меня попросили написать рецензию на «Жизель» в исполнении балета Пенсильвании. Моя мать давно мечтала увидеть балет воочию, и я пригласил ее в старый Театр Мерриам. Об этом представлении мы оба вспоминаем, как о волшебстве – были минуты, когда балерины словно плыли в воздухе над сценой. Я понял, что хочу написать историю, основанную на этих впечатлениях.

Поэтому, когда Эллен и Терри прислали мне приглашение поучаствовать в этой антологии, я порадовался удачному совпадению и стал изучать «Лебединое озеро». К сожалению, в моем рассказе нет ни слова о балете – может быть, он появится в другой раз, в другой истории. Но роль Одилии, злого Черного лебедя, явно нуждалась в пересмотре. Я задумался, почему она помогала отцу в осуществлении его черных замыслов. Ведь не каждая девушка мечтает о принце и даже о короне.

Когда я писал рассказ, меня также по-матерински поддерживала Энн Зеддис, ведь замечательный читатель – лучший друг любого писателя. Если бы не проницательность Энн, история Одилии была бы куда более трагичной. Благодарен я и Келли Линк – за то, что в один прекрасный вечер она раскрыла мне секрет: ловкость рук не так уж отличается от писательского мастерства.

Люциус Шепард

Стая

Мы с Дойлем Миксоном тусовались под трибунами на футбольном поле Кресент Крик Хай – покуривали косяк, слушали стрекот зеленых кузнечиков и дышали теплым воздухом бабьего лета. И тут у обочины остановился школьный автобус с бойцами Таунтона. Дойль как раз затянулся и задержал дыхание, глаза его закрылись, а лицо поднялось к небу – со своими длинными бакенбардами он был точь-в-точь горец за молитвой. Увидев, что команда выгружается из автобуса, он захихикал и сразу подавился дымом. Почему он развеселился? Да потому что трое нападающих в команде были один жирнее другого и выкатились из автобуса в своей фиолетовой в черную полоску форме, как сливы на ножках.

Один из них, переваливаясь, направился к нам, его товарищи по инкубатору держались в фарватере.

– Какие-то проблемы, парни? – спросил он.

Дойль слишком окосел, чтобы встать, и ответил сквозь хохот:

– Все в порядке, друган.

Тут они выстроились в ряд и, злобно глядя на нас сверху вниз, отгородили нас от остального мира. Их стрижки больше смахивали на щетину борова, а красные от загара физиономии напоминали три полновесные порции ванильного пудинга. Круглые головы торчали между наплечниками, как шишки – ну прямо жирные рэперы в подтанцовке какого-нибудь старого чудилы с МТВ типа Буббы Спаркса.

– Чего ржете, ушлепки? – спросил второй, и мы с Дойлем ответили: «Ничего», практически хором.

– Что я вижу? Да у нас тут парочка торчков, – сказал первый и сунул Дойлю под нос кулак размером с монстер-бургер. – А это покурить не хочешь, урод?

Я держал рот на замке, но Дойль, наверное, подумал, что мы в безопасности на нейтральной территории, а может, просто не заморочился по этому поводу.

– Ребята, – сказал он. – Если бы пивная отрыжка была человеком, он был бы похож на вас – жирный, фиолетовый и вонючий.

Третий нападающий не сказал ничего – может, он вообще не обладал даром речи. Зато слышал хорошо. Он поднял Дойля с земли и засветил ему локтем в челюсть. И все трое на нас набросились. Тренер подоспел секунд через десять, но за это время они много успели. У Дойля была рассечена бровь и разбита губа. Мне досталось меньше, но скула болела, а рубашка была порвана.

Тренер Канлиф был приземистый дядя с брюхом, как у лягушки, и спрятанным под фиолетовой бейсболкой зачесом на лысине.

– А ну разойдись, – расталкивал он своих подопечных. – Кому говорю?

Впрочем, им его удары были, что комариные укусы. Один громила сказал что-то – что именно я не расслышал из-за звона в ушах, – но тренер вдруг успокоился. Он встал над нами, уперев руки в бока, и сказал:

– Если вы, парни, об этом доложите, нам тоже есть что о вас рассказать. Уж вы поверьте.

Дойль унимал хлещущую из губы кровь, а я понятия не имел, что этот Канлиф имеет в виду.

– Если я выверну вам карманы, как вы думаете, что я найду? – спросил Канлиф. – Может быть, запрещенные законом вещества?

– Только пальцем до меня дотронься, – сказал Дойль, – и я расскажу полицейским, что ты меня за яйца хватал.

Канлиф мигом вытащил мобильник.

– Впрочем, мне и искать не надо. Просто вызову шерифа и пусть сам проверит. Как вам это? – Мы не ответили, и он спрятал телефон. – Тогда ладно. Квиты, о’кей?

Дойль что-то буркнул.

– Говоришь, нет? – Канлиф опять полез в карман за мобильником.

– Да не, все нормально. Только держи своих придурков от меня подальше.

Придурки сделали шаг вперед. Канлиф вскинул руки, останавливая их.

– Ты ведь двадцать второй номер в команде Пиратов, – сказал он Дойлю. – Я тебя с прошлого года помню. Крайний правый защитник, верно? – Он покосился на него, потом на меня: – Вы, парни, подглядывать за нами, что ли, пришли?

Дойль выплюнул кровь, а я ответил:

– Не-а.

– Шпионство вас не спасет! – сказал один из нападающих, и его дружки гнусаво заржали.

Канлиф на них шикнул и подступил к Дойлю:

– В прошлом году ты забил несколько красивых голов, двадцать второй. Думаешь, марихуана улучшит твои результаты?

– Скорее у твоих говнюков от выпивки яйца отвалятся, – парировал Дойль.

Нападающие зарычали, но Канлиф подтолкнул их к полю, и они растворились в сгущающихся фиолетовых сумерках.

– Полечи лучше глаз, – на прощание посоветовал он, – чтобы к следующему месяцу все прошло. Мои парни, что акулы – учуют кровь, и пиши пропало.

– Жирные у тебя акулы, – подвел итог Дойль.

Города Таунтон, Кресент Крик и Эдинбург стоят треугольником в северо-восточном углу графства Калливер, не более чем в пятнадцати милях друг от друга. Мама называет эти места «Бермудский треугольник Южной Каролины», потому что здесь наблюдаются всякие странности – привидения, таинственные огни в небе и все такое. Теперь, когда мне довелось попутешествовать, я понимаю, что эти необъяснимые явления – словно жила, которая проходит по всему миру, но я все же верю, что в графстве Калливер она залегает выше, чем в иных местах, и чертовщина, которая началась в тот вечер в Кресент Крике, это подтверждает.

У нас с Дойлем и в мыслях не было шпионить за бойцами Таунтона – мы знали, что у нас против них нет шансов. В старшей школе Эдинбурга к футболу были пригодны всего девяносто шесть мальчиков. Наша команда по большей части состояла из сыновей фермеров, которые выращивали табак, и многие не могли посещать тренировки, потому что их припахивали помогать по хозяйству. А в команде Таунтона играли сыновья рабочих с завода, и работали они слаженно, как станки. Каждый год они отправлялись на местный финал, а пару раз даже чуть не выиграли чемпионат штата. Не дать таким забить больше тридцати голов – уже моральная победа, но нам и это не удавалось лет десять. Так что мы с Дойлем всего-навсего искали двух девушек, с которыми познакомились неделю назад на вечеринке в Кресент Крике. Искали мы не особо тщательно – у меня имелась постоянная подружка, а Дойль вообще был без пяти минут помолвлен. Но когда нас отделали нападающие, мы в залитых кровью футболках и с разбитыми рожами решили лучше пойти выпить.