Гипнотизер - Ларс Кеплер

— Нет.

В кабинете стало тихо.

Я смотрел, как пузырьки воздуха поднимаются на поверхность.

— Я не понимаю. Она продолжает жить в доме своего детства. — Я пытался успокоиться. — Все подробности совпадают, я не могу поверить…

— Можете не верить, — оборвал Мильк. — Вы допустили ошибку.

— Люди не могут так лгать под гипнозом.

— А если она не была под гипнозом?

— Да нет же, была, я замечаю это, лицо меняется.

— Теперь это не важно. Вред уже нанесен.

— Я не знаю, есть ли у нее дети, — продолжал я. — Не исключено, что она говорила о себе. Я не сталкивался с подобным, но, может быть, она таким образом переосмыслила собственные детские воспоминания.

Анника прервала меня:

— Возможно, вы и правы, но факт остается фактом: ваша пациентка совершила серьезную попытку самоубийства и обвиняет в этом вас. Предлагаем вам взять отпуск за свой счет, пока мы будем разбираться с этой историей.

Она вяло улыбнулась мне и мягко сказала:

— Я уверена, что все уладится. Но сейчас, на время расследования, вам надо отойти в сторону. Ни в коем случае нельзя допускать к этому делу газетчиков.

Я подумал о других своих пациентах — о Шарлотте, Мареке, Юсси, Сибель и Эве. Я не могу оставить их, передать кому-нибудь другому — они почувствуют себя разочарованными, обманутыми.

— Я не могу, — тихо сказал я. — И я нигде не ошибся.

Анника похлопала меня по руке:

— Все уладится. Лидия Эверс явно неуравновешенна, у нее полный сумбур в голове. Для нас сейчас самое важное — действовать строго по закону. Вы попросите освободить вас от проведения сеансов гипноза, пока мы будем давать внутреннюю оценку произошедшему. Эрик, мы знаем — вы хороший врач. Я уже говорила, что уверена — вы вернетесь к своей группе всего… — она пожала плечами, — …может быть, всего через полгода.

— Через полгода?

Я взволнованно вскочил.

— У меня пациенты, они рассчитывают на меня. Я не могу их бросить.

Мягкая улыбка Анники исчезла, словно кто-то задул свечу. Лицо стало замкнутым, в голосе зазвучали раздраженные нотки:

— Ваша пациентка потребовала немедленно запретить вашу деятельность. К тому же она заявила на вас в полицию. Для нас это не пустяки, мы вложили деньги в вашу работу, и если окажется, что исследование не достигло цели, нам придется принять меры.

Я не знал, что отвечать. Меня разбирал смех.

— Это какой-то абсурд, — только и смог сказать я.

И повернулся. Чтобы уйти отсюда.

— Эрик, — позвала Анника. — Вы действительно не понимаете, что вам дают шанс?

Я остановился.

— Но вы же не верите в болтовню про воспоминания, которые я вложил в голову?

Она пожала плечами:

— Не в этом дело. Дело в том, что мы следуем правилам. Возьмите отпуск, прервите работу с гипнозом, смотрите на это как на приглашение к перемирию. Можете продолжать свои исследования, можете работать спокойно, только не практикуйте терапию гипнозом, пока идет внутреннее расследование…

— Что вы имеете в виду? Я не могу признать неправду.

— Я этого и не требую.

— Прозвучало как требование. Моя просьба об отпуске будет выглядеть как признание вины.

— Скажите, что берете отпуск, — сдержанно велела Анника.

— Черт знает что за идиотизм, — рассмеялся я и вышел из кабинета.

Вечерело. Прошел короткий ливень, и в лужах отражалось солнце, от земли пахло лесом, влажной почвой и гнилыми корнями. Я бежал по дорожке вокруг озера, размышляя о действиях Лидии. Я продолжал считать, что в состоянии транса она сказала правду — но не знал, как толковать ее слова. Что это была за правда? Вероятно, Лидия описала реальное, конкретное воспоминание, но поместила его не в то время. Имея дело с гипнозом, еще яснее понимаешь, что прошлое не прошло, твердил я себе.

В легкие вливался прохладный свежий воздух поздней весны. Последний отрезок лесной дороги я пробежал, прибавив скорости. Спустившись на улицу, я увидел возле нашей подъездной дорожки большой черный автомобиль. Возле машины топтались двое мужчин. Один из них смотрелся в блестящую поверхность машины и, быстро затягиваясь, курил сигарету. Второй фотографировал наш дом. Они еще не видели меня. Я замедлил шаг, прикидывая, успею ли повернуть назад, и тут они меня заметили. Мужчина с сигаретой быстро раздавил окурок ногой, второй торопливо навел на меня объектив. Приближаясь к ним, я все еще тяжело дышал.

— Эрик Мария Барк? — спросил курильщик.

— Что вы хотите?

— Мы из вечерней газеты «Экспрессен».

— «Экспрессен»?

— Йес. Мы хотели бы задать вам пару вопросов об одной вашей пациентке…

Я покачал головой.

— Ничего не обсуждаю с посторонними.

— Ничего себе!

Мужчина скользнул взглядом по моему красному, как у подвыпившего, лицу, черной спортивной кофте, мешковатым штанам и вязаной шапочке. Фотограф кашлянул у него за спиной. Над нашими головами пролетела птица, ее тело идеальным полукругом отразилось в крыше машины. Небо над лесом было плотное и темное. Наверное, вечером дождь будет еще сильнее.

— Ваша пациентка дала интервью завтрашней газете. Она говорит о вас весьма серьезные вещи, — сообщил журналист.

Я посмотрел ему в глаза. У журналиста было располагающее лицо. Средних лет, чуть полноватый.

— У вас есть возможность ответить ей, — тихо добавил он.

Окна нашего дома были темными. Симоне наверняка еще в городе, в галерее. Беньямин пока в детском саду.

Я улыбнулся мужчине, и он без обиняков сказал:

— Иначе ее версия пойдет в печать, и никто ничего ей не возразит.

— Мне меньше всего хочется обсуждать своих пациентов, — медленно отозвался я, прошел мимо обоих мужчин к подъездной дорожке, отпер дверь, вошел и постоял в прихожей, слушая, как они уезжают.

На следующее утро телефон зазвонил в половине седьмого. Звонила директор Каролинской больницы Анника Лорентсон.

— Эрик, Эрик, — сказала она сдавленным голосом. — Вы читали газеты?

Симоне села в постели рядом со мной; она тревожно взглянула на меня; я сделал успокаивающий жест и вышел в прихожую.

— Если это касается ее жалоб, то все же понимают, что они — вранье…

— Нет, — резко прервала она. — Это понимают не все. Многие смотрят на нее как на безответного, слабого, уязвимого человека, женщину, оказавшуюся в руках склонного к манипуляциям шарлатана. Этот человек, на которого она полагалась, которому доверяла больше всех, предал ее и воспользовался ею. Вот о чем говорится в газете.

Я слышал в трубке ее тяжелое дыхание. Когда она заговорила, голос у нее был хриплый и утомленный:

— Вы хорошо понимаете, что это вредит всем нам.

— Я напишу опровержение, — коротко сказал я.

— Этого недостаточно, Эрик. Боюсь, этого недостаточно.

Она немного помолчала, потом без выражения проговорила:

— Она собирается подать на нас в суд.

— Она его никогда не выиграет, — фыркнул я.

— Эрик, вы правда все еще не понимаете, насколько это серьезно?

— И что она говорит?

— Советую пойти купить газету. А потом сесть и хорошенько обдумать, что вы будете говорить. Сегодня в четыре часа вас вызывают на собрание правления.

Когда я увидел свое изображение на первой полосе, у меня чуть не остановилось сердце. Фотография, сделанная с близкого расстояния, — я в вязаной шапочке и кофте, краснолицый, почти безразличный. Я слез с велосипеда, на трясущихся ногах подошел к киоску, купил газету и поехал домой. Разворот был украшен фотографией Лидии с черным прямоугольником на глазах: бедняжка сжалась в комочек, обняв плюшевого мишку. В статье говорилось о том, как я, Эрик Мария Барк, гипнотизировал Лидию, превратив ее в подопытное животное, и злонамеренно обвинял в жестоком обращении и преступлениях. Если верить репортажу, Лидия плакала и твердила, что возмещение ущерба ее не интересует. Деньги никогда не возместят того, что ей пришлось пережить. Она оказалась совершенно сломленной и созналась в вещах, которые я внушил ей во время глубокого гипноза. Пик моих преследований наступил, когда я ворвался к ней в дом и внушил мысль о самоубийстве. По словам Лидии, ей хотелось умереть; она словно попала в секту, где я был лидером и где она лишилась собственной воли. Лишь в больнице она решилась усомниться в моих методах лечения. Теперь Лидия требовала, чтобы мне навсегда запретили творить подобное с другими людьми.

На следующей полосе красовалось изображение Марека, моего пациента. Он соглашался с Лидией и говорил, что моя работа представляет огромную опасность для жизни людей и что я, как одержимый, выдумываю всякий бред, в котором заставляю сознаваться погруженных в гипноз пациентов.

Внизу полосы высказывался эксперт Йоран Сёренсен. Раньше я никогда не слышал об этом человеке. Но он рассуждал о моем исследовании, сравнивал гипноз со спиритическим сеансом и намекал, что я опаивал пациентов наркотиками, чтобы подчинить их своей воле.