Гипнотизер - Ларс Кеплер

На лице Шарлотте мелькнула тревога, Юсси что-то хрипло проворчал; я увидел, как Марек нетерпеливо машет Пьеру.

Закончив с камерой, я пошел к своему стулу и сел. Через несколько минут все заняли свои места.

— Продолжаем, как в прошлый раз, — объявил я и улыбнулся.

— Моя очередь, — спокойно сказал Юсси и стал рассказывать о своем «вороньем замке» — родительском доме в Доротеа, на юге Лапландии. Огромные территории возле Сутме, где саамы жили в чумах вплоть до семидесятых годов. — Я живу возле Юпчарнен, — рассказывал Юсси. — Последний отрезок пути идет по старой лесовозной дороге. Летом ребята ходят туда купаться. Они думают, что Неккен — это здорово.

— Неккен? — переспросил я.

— Люди видели, как он сидит на берегу Юпчарнен и играет на скрипке. Триста лет, а то и больше.

— А вы видели?

— Не-ет, — широко улыбнулся он.

— Что же ты делаешь в лесу целый год? — усмехнулся Пьер.

— Покупаю старые машины и автобусы, чиню их и продаю. Наш участок похож на свалку металлолома.

— Дом большой? — спросила Лидия.

— Нет. Он зеленый… Папа как-то летом перекрасил нашу развалюху. Дом стал странного светло-зеленого цвета. Не знаю, о чем отец думал. Наверное, кто-нибудь дал ему краску.

Юсси замолчал, и Лидия улыбнулась ему.

Сегодня погрузить группу в расслабленное состояние оказалось нелегко. Вероятно, дело было во мне — я был рассеянным из-за Майи или беспокоился из-за того, что слишком эмоционально отреагировал на провокацию Марека. Но я вообразил, будто в группе происходит что-то, о чем я не знаю. Понадобилось несколько раз опуститься на глубину и снова подняться, прежде чем я почувствовал, как все мы, словно тяжелые овальные грузила, падаем в бездну.

У Юсси выпятилась нижняя губа, щеки отвисли.

— Представьте себе, что вы на засидке, — начал я.

Юсси прошептал что-то про болезненную отдачу в плечо от выстрела.

— Вы сейчас на засидке? — спросил я.

— Высокая трава на лугу заиндевела, — тихо сказал он.

— Посмотрите вокруг. Вы один?

— Нет. Косуля двигается пo темной опушке леса. Она лает. Ищет детенышей.

— А на засидке? На засидке вы один?

— Со мной всегда только ружье.

— Вы говорили об отдаче. Вы уже выстрелили? — спросил я.

— Выстрелил?

Он мотнул головой, словно указывая направление, и тихо сказал:

— Одна лежит неподвижно уже несколько часов, а другие дергают ногами в окровавленной траве, все слабее и слабее.

— Что вы делаете?

— Я жду. Уже в темноте замечаю, что на опушке снова кто-то шевелится. Целюсь в копыто, но передумываю, вместо этого прицеливаюсь в ухо, в маленький черный нос, колено, теперь снова чувствую отдачу, кажется, я отстрелил ногу.

— Что вы делаете теперь?

Юсси дышал тяжело, с долгими промежутками между вдохами.

— Мне еще рано возвращаться домой, — наконец сказал он. — Поэтому я иду к машине, кладу ружье на заднее сиденье и достаю лопату.

— Зачем вам лопата?

Юсси надолго замолчал, словно обдумывая мой вопрос. Потом тихо ответил:

— Я закапываю косуль.

— Что вы делаете после этого?

— Когда я заканчиваю, уже совсем темно. Я иду к машине, пью кофе из термоса.

— Что вы делаете, когда возвращаетесь домой?

— Вешаю одежду в чулане.

— Что дальше?

— Я сижу на лавке перед телевизором, ружье лежит на полу. Оно заряжено, лежит в нескольких шагах от кресла-качалки.

— Что вы делаете, Юсси? В доме никого нет?

— Гунилла уехала в прошлом году. Папа умер пятнадцать лет назад. Я один, со мной только кресло-качалка и ружье.

— Вы сидите на лавке перед телевизором, — напомнил я.

— Да.

— Что-нибудь происходит?

— Теперь он повернут ко мне.

— Кто?

— Дробовик.

— Который лежит на полу?

Юсси кивнул и подождал. Кожа вокруг его рта натянулась.

— Качалка скрипит, — сказал он. — Она скрипит, но в этот раз оставляет меня в покое.

Тяжелое лицо Юсси вдруг снова смягчилось, но глаза все еще ярко блестели, взгляд был обращен глубоко в себя.

Пора было сделать перерыв. Я вывел группу из гипноза и обменялся парой слов с каждым из пациентов. Юсси пробормотал что-то про паука и замкнулся. Я пошел в туалет, Сибель исчезла в направлении курительной комнаты, а Юсси, как всегда, встал у окна. Когда я вернулся, Лидия достала банку шафрановых сухариков и стала всех угощать.

— Экологически чистые, — сказала она и жестом пригласила Марека взять пару сухариков.

Шарлотте улыбнулась и отгрызла крошку с края.

— Сама пекла? — спросил Юсси с неожиданной улыбкой, осветившей все его тяжелое мощное лицо.

— Чуть не спалила, — призналась Лидия и с улыбкой покачала головой. — Ввязалась в ссору на игровой площадке.

Сибель громко хихикнула и проглотила свой сухарик в два укуса.

— Из-за Каспера. Когда мы вчера пришли на площадку, какая-то мамаша подошла ко мне и сказала, что Каспер ударил ее девочку лопаткой по спине.

— Черт, — прошептал Марек.

— Я прямо похолодела, когда это услышала, — сказала Лидия.

— Как же вести себя в подобных ситуациях? — учтиво спросила Шарлотте.

Марек взял еще сухарик и слушал Лидию с таким лицом, что я задумался, не влюблен ли он в нее.

— Не знаю. Я объяснила мамаше, что для меня это очень серьезно, да, я правда очень разволновалась. Но она сказала, что все оказалось неопасно и она думает, что это просто несчастный случай.

— Ну конечно, — согласилась Шарлотте. — Дети иногда так неосторожно играют.

— Но я обещала, что поговорю с Каспером и разберусь, — продолжала Лидия.

— Отлично, — кивнул Юсси.

— Она сказала, что Каспер ужасно милый мальчик, — с улыбкой объявила Лидия.

Я сел на свой стул и стал листать блокнот с заметками. Мне хотелось поскорее начать новый сеанс гипноза. Опять настала очередь Лидии.

Она встретилась со мной глазами и осторожно улыбнулась. Все молча ждали, и я приступил к работе. Воздух в помещении вибрировал от нашего дыхания. Темная тишина уплотнялась с каждым ударом наших сердец. С каждым выдохом мы погружались все глубже. После индукции мои слова повели группу вниз; вскоре я повернулся к Лидии:

— Вы опускаетесь все глубже, осторожно погружаетесь, вы очень расслаблены, руки тяжелые, ноги тяжелые, веки тяжелые. Вы дышите медленно и слушаете мои слова, не задавая вопросов, мои слова окружают вас, вы спокойны и внимательны. Лидия, сейчас вы находитесь прямо перед тем, о чем не хотите думать, о чем вы никогда не говорите, от чего отворачиваетесь, перед тем, что всегда скрыто от теплого света.

— Да, — со вздохом ответила она.

— Теперь вы там, — сказал я.

— Я очень близко.

— Где вы прямо сейчас, где вы находитесь?

— Дома.

— Сколько вам лет?

— Тридцать шесть.

Я посмотрел на Лидию. Отражения проходили по ее высокому гладкому лбу, маленькому ротику и почти болезненно бледной коже. Я знал, что ей исполнилось тридцать шесть две недели назад. Она перенеслась в прошлое не так далеко, как другие, а всего на несколько дней.

— Что происходит? Что не так? — спросил я.

— Телефон…

— Что с телефоном?

— Он звонит, опять звонит, я поднимаю трубку и сразу кладу.

— Лидия, вы можете успокоиться.

У нее был усталый и как будто встревоженный вид.

— Еда остынет, — сказала она. — Я приготовила овощи в молоке, сварила чечевичную похлебку и испекла хлеб. Собиралась поужинать перед телевизором, но, конечно, не выйдет…

Подбородок задрожал, потом она успокоилась.

— Я немного жду, раздвигаю жалюзи и выглядываю на улицу. Там никого нет, ничего не слышно. Я сажусь за кухонный стол и съедаю немного горячего хлеба с маслом, но у меня нет аппетита. Я опять спускаюсь в нижнюю гостиную. Там, как всегда, холодно, я сажусь на старый кожаный диван и закрываю глаза. Мне надо собраться, мне надо собраться с силами.

Она замолчала, между нами проплывали полоски морской травы.

— Зачем вам собираться с силами? — спросил я.

— Чтобы быть в состоянии… чтобы суметь встать, пройти мимо красного бумажного фонарика с китайским иероглифом, мимо подноса с ароматической свечкой и полированными камешками. Доски пола под пластиковым ковриком трещат и покачиваются…

— Там кто-нибудь есть? — тихо спросил я, но тут же пожалел об этом.

— Я беру палку, приминаю коврик, чтобы открыть дверь, дышу спокойно, вхожу и зажигаю свет. Каспер моргает на свет, но продолжает лежать. Он пописал в ведро. Воняет. На нем голубая пижама. Он быстро дышит. Я тыкаю его палкой через решетку. Он хнычет, отодвигается и садится в клетке. Я спрашиваю, исправился ли он, и он быстро кивает. Я бросаю ему тарелку с едой. Кусочки трески сморщились и потемнели. Он подползает и ест; у меня улучшается настроение, я уже собираюсь сказать, как хорошо, что мы понимаем друг друга, но тут его рвет на матрас.