Гипнотизер - Ларс Кеплер

Было ясно: Эву беспокоит, что ее загипнотизировали, что она описала что-то, с чем имела дело в действительности. Эва Блау была человеком, который иначе ни за что не рассказал бы, какой он на самом деле.

Марек тихо сплюнул в ладонь, заметив, что Пьер смотрит на него. Пьер покраснел и быстро отвел глаза.

— Я никогда не творила никаких глупостей с мальчишками, — громко проговорила Эва. — Я хорошая, я хороший человек, дети меня любят. Я бы с удовольствием побыла детской няней. Лидия, вчера я ходила к твоему дому, но не решилась позвонить.

— Больше этого не делай, — тихо сказала Лидия.

— Чего?

— Не приходи ко мне домой.

— Ты можешь положиться на меня, — продолжала Эва. — Мы с Шарлотте — лучшие подруги. Она готовит мне еду, а я собираю цветы, она может поставить их на стол.

У Эвы дернулся рот, когда она снова повернулась к Лидии:

— Я купила игрушку твоему мальчику, Касперу. Пустячок, такой смешной вентилятор, он похож на вертолет — можно дуть на себя пропеллером.

— Эва, — мрачно произнесла Лидия.

— Она совершенно безопасная, она никак не поранит, честное слово.

— Не ходи ко мне домой, — сказала Лидия, — слышишь?

— Не сегодня, нет. Сегодня я пойду к Мареку, потому что уверена — ему нужна компания.

— Эва, ты слышала, что я сказала?

— И вечером я не успею, — улыбнулась Эва в ответ.

Лидия побледнела, ее лицо сделалось строгим. Она встала и торопливо вышла из комнаты. Эва со своего места проводила ее взглядом.

Я пришел раньше Симоне. За столиком со стеклянной табличкой с нашими именами было пусто. Я сел и подумал — не заказать ли пока выпить. На часах десять минут восьмого. Я сам заказал столик в ресторане «Констнешбарен», на Смоландсгатан. Сегодня мой день рождения, у меня было хорошее настроение. Мы с женой теперь редко успевали куда-нибудь выбраться: она была занята своей галереей, я — своим исследованием. Если нам удавалось провести вечер вместе, мы предпочитали остаться на диване, с Беньямином, посмотреть кино или сыграть в видеоигру.

Я побродил взглядом по какофонии настенных картин: маленькие, загадочно улыбающиеся мужчины и пышные женщины. Стены расписали после вечера встречи, устроенного Клубом художников на верхнем этаже. Над росписью потрудились Грюневальд, Четэм, Хёгфельдт, Веркместер и другие крупные модернисты. Симоне наверняка знала, как это происходило. Я улыбнулся, представив себе, какую лекцию она бы мне прочитала о том, как эти почтенные мужи оттесняли коллег-женщин.

В двадцать минут восьмого мне принесли бокал для мартини с водкой «Абсолют», несколькими каплями «Нуайи Прат» и длинной спиралью лаймовой шкурки. Стараясь сдержать раздражение, я решил погодить звонить Симоне.

Я немного отпил и заметил, что начинаю беспокоиться. Сам того не желая, достал телефон, набрал номер Симоне и подождал.

— Симоне Барк.

У нее был рассеянный голос, в телефоне отдавалось эхо.

— Сиксан, это я. Ты где?

— Эрик? Я в галерее. Мы красим и…

В трубке стало тихо. Потом я услышал громкий стон:

— О боже! Нет! Эрик, прости меня, пожалуйста. Я совсем забыла. Сегодня столько всего было, водопроводчик, электрик и…

— Так ты все еще там?

Я не смог скрыть разочарования.

— Да, я вся перемазалась гипсом и краской…

— Мы собирались поужинать вместе, — вяло сказал я.

— Я знаю, Эрик. Прости меня. Я совсем забыла…

— Ну, во всяком случае, нам отвели столик в удачном месте, — съязвил я.

— Совершенно вылетело из головы, что ты меня ждешь, — вздохнула она, и хотя я слышал, как она расстроена, я не мог сдержать злость.

— Эрик, — прошептала она в трубку, — прости меня.

— Все нормально, — ответил я и отключился.

Идти куда-нибудь еще не имело смысла, я проголодался и сидел в ресторане. Подозвал официанта и заказал сельдь с пивом на закуску, поджаренную утиную грудку, свинину с апельсиновым джемом и бокал бордо к горячему, а на десерт грюйер с медом.

— Можете убрать второй прибор, — сказал я.

Официант, наливая чешское пиво и ставя на стол тарелку с сельдью и хлебцами, бросил на меня сочувствующий взгляд.

Я пожалел, что у меня при себе не было блокнота с записями. Мог бы хоть поработать, пока ем.

Внезапно во внутреннем кармане зазвонил телефон. Радостная мысль о том, что Симоне подшутила надо мной и сейчас как раз входит в ресторан, явилась и развеялась как дым.

— Эрик Барк, — сказал я и сам услышал, как монотонно прозвучал голос.

— Здравствуйте, это Майя Свартлинг.

— Да, Майя, здравствуйте, — коротко ответил я.

— Я хотела спросить… Ой, как там галдят. Я звоню в неподходящее время?

— Я в «Констнешбарен». У меня сегодня день рождения, — добавил я, сам не зная зачем.

— Правда? Поздравляю! Вас там как будто много за столом.

— Я один, — ответил я, уязвленный.

— Эрик… Мне так жаль, что я пыталась вас соблазнить. Стыжусь, как собака, — тихо повинилась она.

Я услышал, как она кашлянула на том конце, а потом продолжила, стараясь говорить невозмутимо:

— Я хотела спросить, не желаете ли вы прочитать записи нашего первого разговора. Расшифровка готова, я собираюсь отдать ее своему руководителю, но если сначала вы захотите прочитать ее, то…

— Будьте добры, положите их в мою ячейку, — попросил я.

Мы попрощались. Я вылил остатки пива в стакан, допил, и официант тут же накрыл стол для следующей перемены — утиной грудки с красным вином.

Я ужинал в печальном одиночестве, погруженный в механику жевания и глотания, наблюдая, как вилка сдержанно царапает тарелку. Выпил третий бокал вина и позволил изображениям на стенах превратиться в своих пациентов. Вот эта полная дама, прелестным движением собравшая волосы на затылке так, что поднялись набухшие груди, — Сибель. Тревожный худощавый мужчина в костюме — это Пьер. Юсси скрылся за странной серой формой, а нарядная Шарлотте, выпрямив спину, сидит за круглым столом с Мареком, одетым в детский костюмчик.

Не знаю, как долго я таращился на настенные картины, когда у меня за спиной неожиданно раздался запыхавшийся голос:

— Слава богу, вы еще здесь!

Майя Свартлинг.

Она широко улыбнулась и обняла меня. Я неловко ответил.

— С днем рождения, Эрик.

Я ощутил, как пахнут чистотой ее густые черные волосы, где-то в декольте таился аромат жасмина.

Она указала на место за моим столиком:

— Можно?

Я подумал, что должен отказать ей, объяснить, что обещал себе больше с ней не встречаться. С чего она вообще заявилась сюда? Но я колебался — надо признаться, я обрадовался компании.

Майя стояла у стула и ждала моего ответа.

— Мне трудно вам отказать, — сказал я и тут же услышал, насколько двусмысленны мои слова. — Я имею в виду…

Майя уселась, подозвала официанта и заказала бокал вина. Потом лукаво глянула на меня и положила рядом с моей тарелкой коробочку.

— Просто маленький подарок, — объяснила она, и у нее опять запылали щеки.

— Подарок?

Она пожала плечами.

— Чисто символически… я про ваш день рождения узнала двадцать минут назад.

Я открыл коробочку и, к своему изумлению, обнаружил нечто напоминающее миниатюрный бинокль.

— Это анатомический бинокль, — пояснила Майя. — Мой дедушка изобрел. Я свято верила, что он получил Нобелевскую премию — не за бинокль, конечно. В то время премию давали только шведам и норвежцам, — извиняющимся тоном добавила она.

— Анатомический бинокль, — задумчиво повторил я.

— Как угодно. Он очень милый и ужасно старинный. Дурацкий подарок, я знаю…

— Ну что вы, это…

Я посмотрел ей в глаза, увидел, какая она красивая.

— Это так мило, Майя. Огромное спасибо.

Я осторожно положил бинокль в коробочку, а коробочку сунул в карман.

— Мой бокал уже пустой, — удивленно сказала Майя. — Может, закажем бутылку?

Было уже поздно, когда мы решили отправиться в «Риш», неподалеку от Драматического театра. Раздеваясь в гардеробе, мы чуть не упали: Майя оперлась на меня, а я неверно оценил расстояние до стены. Когда мы вновь обрели равновесие, Майя глянула на мрачное, похоронно-серьезное лицо гардеробщика и захохотала так, что мне пришлось увести ее в угол зала.

Там было тепло и тесно. Мы выпили по порции джина с тоником, постояли, почти касаясь друг друга, и вдруг крепко поцеловались. Прижавшись к ней, я почувствовал, как она стукнулась затылком о стену. Гремела музыка; Майя повторяла мне на ухо, что нам нужно поехать к ней домой.

Мы вывалились на улицу и сели в такси.

— Нам только на Руслагсгатан, — пробормотала она. — Руслагсгатан, семнадцать.

Водитель кивнул и вывернул на Биргер-Ярльсгатан в ряд такси. Было часа два, небо начинало светлеть. За окном, как тени, светились бледно-серым дома. Майя привалилась ко мне. Я подумал, что она решила поспать, как вдруг почувствовал, что она гладит мне промежность. Член встал немедленно. Майя прошептала «ух ты» и тихо засмеялась мне в шею.