Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. - Николай Погодин

Гений Ленина несовместим с безволием, с упадком творческого света в самые страшные минуты истории. Гений Ленина несовместим с сомнениями, гений Ленина — это сама вера. И Уэллс в этом смысле полярен Ленину. Пусть он был не гениален, не одарен, как Ленин, но ведь он имел все интеллектуальные данные называться незаурядным представителем западной интеллигенции, западной цивилизации. И здесь — полярность. Прошло время — и он выглядит как шутник, который на знает, над чем шутит. В его острословии и шутках, покрытых налетом умственного скептицизма, мы видим пустоту души, которая не знает света веры в человечество и блистает самодовольством мещанской ограниченности.

Раздумываешь обо всем этом не потому, конечно, что так уж хочется вновь воскресить старые заблуждения большого западного писателя. Нет. Дело в том, что книга Уэллса — это ведь очень типичное, чуть ли не крайнее выражение известного направления умов. Повторяю, ум честный, который стремится видеть вещи объективно, но толкует их и так и сяк, а иногда никак. Маркс Уэллсу «скучен», и он, Уэллс, собирается его «побрить», то есть произвести ревизию Маркса. Но сие, по Гамлету, — слова, слова, слова, ирония, сарказмы, шутки.

Как это ни парадоксально, фантасту Уэллсу Ленин казался беспочвенным мечтателем, и он спешит сказать об этом не без видимого умысла, ибо главу, посвященную встрече с Лениным, он назвал «Кремлевский мечтатель». Уэллс не увидел в Ленине величайшего реалиста, мечты которого были выражением насущных потребностей самой революционной действительности. Правда, в той же книге вы можете прочесть слова, написанные той же рукой, что Ленин есть любимый вождь всего живого и сильного в сегодняшней России. Этот честный автор, заканчивая свою печально знаменитую главу «Кремлевский мечтатель», пишет:

«…мне хотелось думать о Ленине, пока память моя хранила каждую черточку его облика…»

Это глубокое, даже задушевное признание… Как честный человек с честною любовью к правде, пишет Уэллс в другом месте своей книги о советском правительстве: «Это было и есть единственно возможное в России, идейно сплоченное правительство. Сомнительные авантюристы, терзающие Россию, при поддержке западных держав — Деникин, Колчак, Врангель и прочие, — не руководствуются никакими принципиальными соображениями и не могут предложить какой–либо прочной, заслуживающей доверия основы для сплочения народа. По существу — это просто бандиты. Коммунисты же, что бы о них ни говорили, — это люди идеи, и можно не сомневаться, что они будут за свои идеи бороться. Сегодня коммунисты морально стоят выше всех своих противников». Какая правда!

Она и сейчас не потеряла своей силы, остроты и актуальности. Разве не повторяется грязная и постыдная для западного мира возня со всякими бандитами и отщепенцами, именуемыми «правительствами» и «правителями», выброшенными народами своих стран? Разве не выше всех своих противников стоят морально коммунисты сегодня?

Так говорил очень честный человек. И тот же человек легко и как–то до странности бездумно рядом говорил другое:

«Грубая марксистская философия, делящая все человечество на буржуазию и пролетариат, представляет себе всю жизнь общества как примитивную «борьбу классов» и не имеет понятия об условиях, необходимых для сохранения интеллектуальной жизни общества».

Но ведь Ленин, за которым шло все живое и сильное в России, Ленин, о котором хотел думать Уэллс, сохраняя каждую черточку его облика, был идеологом и пророком этой самой философии, которая является единственной философией, указывающей реальный путь решения социальных вопросов, подлинные условия, необходимые «для сохранения интеллектуальной жизни общества». Сама действительность отбросила оскорбительную болтовню Уэллса о марксистской философии.

И чем больше вдумываешься в писания Уэллса, тем значительнее становится их урок. Уэллс не случай исключительного порядка, который мог быть присущ только западной интеллигенции того времени. Он явление довольно прочное и стойкое. Его образ предвосхитил на будущее время целую категорию людей.

Задумаются ли они над его книгой, узнают ли себя в ней, не берусь сказать. Одни задумаются, другие — нет… Обычно люди не склонны узнавать собственные недостатки в чужих лицах. Но хорошо уж то, что книга Уэллса помогает распознавать старые недостатки в новых людях.

Как относиться к подобным недостаткам? По–моему, как делал это Ленин, то есть спокойно, терпеливо, трезво, а главное, без примиренчества, но и без заушательства.

Герберт Уэллс при всех слабостях, противоречивости и ограниченности своего мировоззрения остается крупным, наблюдательным художником, и поэтому его книга оставляет большое впечатление. Перо писателя набросало во многом очень верную картину России во мгле, если под мглой понимать внешние впечатления, которые в 1920 году неизбежно должны были ужасать не одного только Уэллса. И сами собой приходят сравнения, невольно хочется посмотреть вокруг, подумать о себе, когда отложишь прочитанную книгу Уэллса.

Да мы ли уж в самом деле начинали нашу советскую эпоху с такого разорения и горя, что не один Уэллс, конечно, не видел никакого мыслимого выхода для нас, кроме помощи извне?.. Мы ли?..

Мы! Вот в чем высшее наше значение и жизненность! И теперь уже не у нас, а где–то в иных местах планеты встают роковые предвестники неизбежных катастроф и безысходности, нищеты и бедствий, к которым ведет капитализм.

А мы все те же, верные идеалам Ленина, и такие же мечтатели. Теперь Уэллс мог бы без натяжки назвать всех нас кремлевскими мечтателями, которые высшей мечтой ставят коммунизм и верят в него, как верил Ленин.

Беглые эти заметки были бы все же неполными и односторонними, если бы мы забыли о последующих высказываниях Уэллса, опубликованных незадолго до его смерти. А знать о них важно. Тогда образ этого честного и искреннего большого представителя западной интеллигенции останется ничем не искаженным и правдивым до конца. 24 мая 1945 года Уэллс направил письмо в «Дейли уоркер», в котором говорил:

«Я являюсь избирателем лондонского округа Мерилебон и активно поддерживаю возродившуюся коммунистическую партию. Я собираюсь голосовать за нее…

Мне известно, что сейчас исподволь и упорно внушают людям, что следующая война будет войной Англии и Америки против России. Вся эта кампания ведется слишком одинаковыми методами, чтобы не быть подготовленной заранее».

Так на закате жизни Герберт Уэллс выбрал тех, кого он в трудные годы «России во мгле» видел как единственно честное, единственно возможное правительство, и остался с миром социализма, с нами.

1958

Образ В. И. Ленина

В 1936 году Центральный Комитет Коммунистической партии призвал нашу драматургию и киноискусство создать образ Ленина. Я и раньше много думал над тем, как написать пьесу о Ленине, но мне и писателям моего поколения трудно было представить Ильича в будничной обстановке. В голову не могло прийти, что можно Ленина просто так обозначить в числе действующих лиц пьесы или киносценария, пусть первым, но все равно написать ему роль. И все–таки решил, что писать пьесу буду и в ней будет действовать Ленин. Когда я поделился этим замыслом со своими товарищами, они совершенно серьезно спрашивали меня: «Неужели ты напишешь Ленину роль, он будет говорить совершенно обычные, будничные слова «дайте мне чаю» или спросит, «как обстоят дела»?

И все же я решился на это. Я сразу понял, что написать пьесу о Ленине, обо всей его жизни мне не под силу. И я решил выбрать один маленький эпизод из жизни Ленина, один миг, чтобы в рамках этого эпизода дать портрет Ильича, может быть даже только эскиз образа.

Мы знаем много произведений, где изображались герои прошлых времен. Но биография каждого из этих людей — маленькая крупица, которая могла бы войти в жизнь Ильича, настолько он огромен, этот человек, этот гигант, который, по словам Джона Рида, за десять революционных дней потряс весь мир. Я понял, что не в силах изобразить жизнь этого человека целиком, написать его многогранный, великий образ, и тогда мне вспомнились слова из его речи в «День красного офицера» о человеке с ружьем, и я решил написать об этом человеке пьесу. Вы помните эти слова?

И Николай Федорович быстро, возбужденно, наизусть, как стихи, прочел выдержку из речи Ленина:

«Когда я думаю о задачах нашей армии и красных офицеров, я вспоминаю один случай, которому я был свидетелем не так давно, в вагоне Финляндской дороги.

Я видел, что публика чему–то улыбается, слушая одну старушку, и попросил перевести мне ее слова. Финка, сравнивая старых солдат с революционными, говорила, что первые защищали интересы буржуазии и помещиков, а вторые — бедноты. «Раньше бедняк жестоко расплачивался за каждое взятое без спроса полено, а теперь, если встретишь в лесу, говорила старушка, солдата, так он еще поможет нести вязанку дров». «Теперь не надо, говорила она, бояться больше человека с ружьем».