Преступления могло не быть! - Шракбек Кабылбаев

На второй день он вышел из поезда на небольшой станции. Здесь жили приемные Генкины родители.

Дверь открыла худенькая средних лет женщина, за ней, на ходу надевая пиджак, вышел высокий грузноватый мужчина. Крепко пожав Саттарову руку, пригласил пройти в комнату. Узнав, что он начальник колонии, полез за папиросой.

— Да, махнули рукой на мальчишку, — прервал он неловкое молчание. — А я, грешным делом, даже Ломброзо вспомнил… Разрешите все по порядку.

Вот что узнал Саттаров, слушая этого добродушного, словоохотливого человека.

Отец Генки — вор, мать, больная женщина, от побоев мужа скончалась, когда сыну едва исполнилось три года. Федоровы жили неподалеку, детей не имели. Решили усыновить Генку…

При этих словах женщина, сидевшая рядом, закрыла глаза платком и поспешно вышла в другую комнату.

— Вот так всегда, — сказал Федоров, кивнув в сторону жены. — А особенно много слез после вашего письма…

Итак, Генка рос послушным мальчуганом, любил читать, даже стишки сочинять пробовал. Но вот когда перешел в пятый класс, его словно подменили. Посыпались двойки. Стал убегать из дома. Ни ласка, ни наказание — ничто не помогало.

А потом Федоровых вызвали в детскую комнату милиции. Там они узнали страшную новость: Генка с дружками украл в магазине карманные фонарики.

Федоров замялся.

— Ну, знаете, что за это бывает. Я взялся за ремень… Думал поможет, но получилось наоборот: мальчишка не пришел ночевать. Валялся на чердаке. Я его притащил домой, а у него из кармана нож и часы выпали. «Где взял?» спрашиваю. А он в ответ: «Не твое дело».

Стали допытываться, почему мальчишка бывает таким озлобленным. Узнали. Тайна, как говорится, открылась. Незадолго наша соседка очень любезно пригласила Геннадия к себе, угостила чаем и все расспрашивала, как мы к нему относимся. И вот «открыла ребенку глаза…» Узнав, что мы ему не родители, Генка стал куролесить.

Федоров, ткнув окурок в пепельницу, продолжал:

— Последнее время мы день за днем перебирали те десять лет жизни с Генкой…

Вернувшись в колонию, Саттаров пригласил к себе Генку.

— На, читай, — сказал он, протягивая мальчишке письмо. — Читай вслух.

Генка молча развернул листок.

«Сынок! — глотая слова, начал он. — Мы рады, что ты хорошо учишься… Ждем того дня, когда вернешься домой. Пиши почаще. Твои мама и папа».

Саттаров взглянул на Генку: по бледным щекам мальчишки текли слезы. Но Генка быстрым движением смахнул их.

В один из зимних дней Генка зашел в кабинет к Саттарову прощаться: за ним приехали его родители. Дописывая рекомендательное письмо руководителям мебельной фабрики, Ислам Гаффарович невольно отметил, взглянув на Генку: «А вытянулся-то как! Совсем взрослым стал». А вслух сказал:

— Удачи тебе, парень! Как говорят моряки, ветер в корму.

Н. Янина.

Рука надежды

В дверь стучали настойчиво, нетерпеливо. Было раннее утро, и Ирина еще лежала в постели. Она ждала телеграмму еще вчера и даже позавчера, знала, что будет этот утренний стук почтальона, но сейчас, услышав его, растерялась, потому что за эти дни она так и не приняла решения. Вскочив с кровати и путаясь в рукавах халата, она поспешила к двери.

На лестничной площадке стояла молоденькая девушка со вздернутым носиком.

— Что это вы так? — сказала она, посмотрев на Ирину. — Я ведь больше людям радость приношу…

Стуча каблуками, девушка сбегала по лестнице. «Радость ли?» — проводила ее взглядом Ирина все с тем же страдальческим выражением на лице. Она не торопилась распечатать телеграмму, ей казалось, что она и так все знает слово в слово. Ее беспокоила теперь одна мысль — что делать?

В распахнутые створки окна хлынул поток свежего воздуха. Ирина постояла, немного успокоилась, задумалась. В глубине души начали зарождаться колебания. «Нет, нет! Никаких встреч! Все кончено», — решительно пресекла она свои мысли.

Ирина присела к столу, надорвала бланк. Буквы прыгнули и улеглись в строчки: «15 часов поезд 55 Сергей».

Ее поразила эта сухость. Теперь Ирина могла признаться себе, что она ожидала другого. Не было ни просьб, ни уговоров. Телеграмма оставалась той обещанной телеграммой… Да и что она могла добавить к его письму? И все-таки Ирине стало не по себе: от телеграммы веяло черствостью, и она не могла понять и объяснить себе скупость текста. Она сидела, сжимая ладонями виски. «А может быть, все это к лучшему? Не надо раздумий… не будет сомнений». Нет, не надо, — решила вдруг она.

Она подошла к плите, чтобы приготовить кофе. В соседней квартире на полную мощность гремел репродуктор. Передавали утренний концерт. Лилась знакомая мелодия. На лестнице слышались торопливые шаги. Кто-то куда-то спешил. Шла обычная жизнь пробуждающегося дома. Только не было жизни у нее и у Сергея.

Неожиданно ей захотелось узнать, где он теперь. Она подошла к телефону. Справочное долго не отвечало. Наконец, ей ответили, когда прибывает поезд. Ирина присела на подоконник. О чем он думает, подъезжая? Чувствует ли он, что их встреча не состоится? Он, конечно, не думает об этом. Он надеется. Ну и пусть! А я уже решила — встречи не будет!

Из ящичка стола она вынула конверт с листами исписанной бумаги — это письмо. Развернула и (в который раз!) пробежала по знакомым строчкам.

«Ирина! Я освобожден. Если в твоей жизни ничего не изменилось за эти два года, я прошу тебя прийти на вокзал. О проезде сообщу телеграммой. Я еду на далекое строительство — пески, жара… Но страшно не это. Страшно, что я теперь один. Ты мне нужна, Ирина! Мне нужна твоя помощь, потому что трудно без тебя. Два года… Как много я передумал за это время о нас! Ты была права, тысячу раз права во всем. Как глупо испортил жизнь! Но я верю, что еще не поздно. Помоги мне, пожалуйста, Ирина. Буду ждать на вокзале».

Она свернула лист и мелко изорвала его. «Нет, Сергей, поздно! Что ты думал раньше? Женское самолюбие? О, да! Ты тогда противился каждому слову. Ты негодовал. Ты принимал за оскорбление любые мои замечания. И это ты, презрительно кривя губы, бросал: вос-пи-та-тель-ни-ца! А твои захмелевшие друзья: «Эй, Сергей, у тебя не жена, а чисто Макаренко…» А ведь все могло быть иначе. Но теперь поздно, Сергей!»

Тоненькая струйка воды с шипением вырвалась из крана. Ирина пропустила ее между пальцев, потом, набрав полную пригоршню, ополоснула разгоряченное лицо.

Ей уже не хотелось думать о Сергее. Через несколько часов поезд промчит его и вместе с этим промчится ее смятение. Больше Сергей не напишет ей, Ирина это хорошо знала.

…Шумная детвора окружила ее. Они цеплялись и льнули к ней, как только Ирина входила в ворота детского сада. Сейчас перед ногами вертелась с огромным бантом Наташа, несся прямо на Ирину с пропеллером Боря, а Катя, подбрасывая мяч, забегала вперед. Потом она увидела Славика Петухова (такая «обзыватистая фамилия»), он бежал, спотыкаясь. Славик растолкал всех ребятишек и очутился возле Ирины. Чем-то он напоминал ей Сергея. Ирина не задумывалась чем, но всякий раз, когда она сталкивалась со Славиком, словно что-то обрывалось внутри.

— Что тебе, Славик? — спросила Ирина, чувствуя как больно сжимается сердце. Шестилетний мальчуган взял ее за руку.

После завтрака Ирина выстроила детей на прогулку. Она уже собралась выводить их, как за спиной послышались возня и шум — это Славик выскочил из середины и стал впереди.

— Славик загородил меня, — пропищала, потряхивая бантом, Наташа.

— Славик, встань на свое место! — сказала Ирина.

— Я хочу впереди, — заупрямился Славик. Время шло, детвора не любила стоять на месте, кое-кто уже пытался улизнуть из строя, и Ирина уступила.

— Пусть Славик немного побудет в первой паре.

Они пересекли пыльную улицу и вышли на асфальт тротуара. Большой, облицованный розовыми плитами дом стоял на пути, сверкая бесчисленными окнами. «Солнечный», — как называл его в мечтах Сергей. Дом достраивали уже без него.

Ирина замедлила шаги — вот то место, где произошла первая встреча с ним. С озорными серыми глазами, он гибко вынырнул из-за забора (дом тогда только начали строить) и остановил детей.

— А вы, случайно, не к нам на помощь?

Строй распался, ребятишки окружили его. Сергей отвечал на какие-то вопросы, а сам бросал взгляды на Ирину. И все это он сделал из-за нее, она поняла сразу. И нарочно безмолвно стояла в стороне. Потом ей долго пришлось уговаривать детей встать в строй. А он, смеясь, точно любуясь своей работой, сказал Ирине:

— Вот видите, что наделал? Невоспитанный! Вы бы не занялись мной?

— Надо подумать! — в тон ему ответила она. — Но могу прямо сказать: неприлично останавливать на улице незнакомых людей…

Он рассмеялся:

— Ха! Да вот уже целый месяц я с вас глаз не свожу. Вот с этих лесов ваш двор у меня, как на ладони…