Фридрих Барбаросса - Василий Балакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь уже ничто не могло удержать семь сотен немецких рыцарей. Под предводительством самого императора, рядом с которым знаменосец держал в руках развевающееся и отовсюду видимое имперское знамя, они устремились за отступающими и прорвались до самой «кароччо». Немцы вот-вот должны были одержать блистательную победу, но тут удача вдруг отвернулась от них. Их атака захлебнулась, а сами они оказались в окружении миланцев, вооруженных длинными пиками. Этим, как оказалось, весьма грозным оружием ополченцы сбрасывали рыцарей на землю, и те, почти недвижимые и совершенно беспомощные, оказывались не в состоянии самостоятельно подняться на ноги. Эта участь постигла и знаменосца, рухнувшего наземь и похоронившего под собой символ Империи. Однако никто и не помышлял о бегстве. Сам Барбаросса, издалека видимый в своей светлой мантии поверх сверкающих лат, сражался, как молодой рыцарь, пока не повалился его конь, сраженный вражеской пикой. И тогда всех, кому император одним только своим видом внушал уверенность в победе, покинуло мужество, и они бросились искать спасение в бегстве. К счастью для немцев, уже сгустилась ночная тьма (бой при Леньяно продолжался весь день), так что многим удалось уйти от преследователей.
Архиепископ Кельнский Филипп, герцог Бертольд Церинген и граф Филипп Фландрский в числе многих других оказались в плену у ломбардцев. В лагере немцев победители нашли богатую добычу: императорские штандарты, золото, серебро и украшения, оружие, коней. Это был триумф ломбардцев и сокрушительно-унизительное поражение императора — еще одно ниспосланное свыше свидетельство правоты папы Александра III и его сторонников.
Об императоре никто не знал ничего определенного — жив ли он, ранен или лежит среди павших на поле боя. Лишь спустя несколько дней Барбаросса появился в Павии, с радостью и вздохом облегчения встреченный своими.
В Милане же царил неописуемый восторг. Опять Господь явил зримое знамение: Фридрих, проклятый антихрист, разбит и изгнан, а мужественные борцы за свободу возвеличены беспримерной, триумфальной победой. Всевышний отдал им в руки сами знаки императорского достоинства — щит и копье, знамя и крест. Вместе с победной реляцией они отправили эти священные символы папе римскому Александру III, дабы показать всему христианскому миру, что идея свободы нашла свое воплощение и одержала триумфальную победу в нерасторжимом союзе ломбардцев с престолом Святого Петра.
Поскольку большая часть императорского войска не участвовала в битве при Леньяно, а в Павию продолжали прибывать обращенные в бегство на поле боя, оказалось, что потери немцев не столь уж и велики, а поражение не столь сокрушительно, как виделось поначалу. И все же Барбаросса не хотел больше браться за оружие, предпочтя пойти на сближение с давним противником, коего не сумел побороть силой, — с папой Александром III.
ПРИМИРЕНИЕ
Собравшиеся в Павии рыцари, уцелевшие на поле битвы, постепенно обретали обычную веру в себя и своего императора, чудесным образом спасшегося и явившегося, когда его уже считали погибшим. Однако все понимали, в каком отчаянном положении они находятся. Если Ломбардская лига соединенными силами предпримет марш на Павию, то спасти их может только чудо. С родины также приходили дурные вести. Говорили, будто Генрих Лев покушается на королевскую корону и никто не в силах помешать ему.
В резиденции императора непрерывно совещались. То и дело появлялись духовные князья, и чаще других архиепископ Магдебургский Вихман — единственный из немецких архиепископов, рукоположенный в сан законным папой римским, а не одним из императорских пап периода церковного раскола, благодаря чему его влияние в совете князей теперь заметно выросло. Прибыли ко двору и консулы из Кремоны, предлагавшие свои посреднические услуги. Появился и некий цистерцианский монах, присланный в Павию с секретной миссией. Когда же и руководители его ордена, святые отцы Гуго и Понтий, явились к императорскому двору и были сразу же приняты Фридрихом, стало ясно, что затевается что-то важное.
А император тем временем спорил со своими князьями, убеждавшими его в необходимости признать наконец Александра III законным папой. Поначалу Фридрих твердил одно и то же: как может он держать стремя попу, назвавшему императорское достоинство папским леном! Ему возражали, что нет иного пути, если он хочет спасти хотя бы остатки своего влияния в Италии. Надо честно и смело посмотреть правде в глаза: не Каликст, это беспомощное орудие имперской политики с позиции силы, но Александр, стойкий поборник идеи свободы церкви, является истинным наместником апостола Петра на земле. На это Фридрих отвечал, что уже дважды безрезультатно пытался примириться с ним, так на что же он может рассчитывать теперь, находясь в столь отчаянном положении? Но ведь, возражали ему, прежде он действовал неискренне, под натиском обстоятельств, ради тактического выигрыша. Уже давно мог быть заключен почетный мир с ломбардцами и установлено императорское правление над Центральной Италией, если бы император добровольно, а не принудительно, как теперь, расстался с иллюзией собственного суверенитета над церковью. Ему говорили, что одним только оружием не обеспечить власть в Италии. Идея одержала верх над силой: вера в независимую от светской власти церковь отвечает духу времени, и олицетворением ее служит стойкость Александра III. Однако и это еще не все: без баварских и саксонских войск, в поддержке которых Генрих Лев отказал, борьба не может быть продолжена, ибо Ломбардская лига сейчас сильна, как никогда. Даже в самой Германии крепнет убеждение, что император — еретик. Если он и дальше будет упорствовать, то и самые верные его сторонники столкнутся с необходимостью действовать сообразно голосу своей совести.
Помрачневший Фридрих испытующе осмотрел собравшихся. Они уже опасаются за свои приходы? «О себе вы радеете больше, чем об Империи», — огорченно сказал он, сознавая безнадежность собственного положения. Однако он понимал: если бы удалось провести с Александром секретные переговоры и заключить с ним соглашение за спиной ломбардцев, то никакая жертва не показалась бы чрезмерной. Такой сепаратный мир означал бы конец союза городов, ибо его единство рассыпалось бы под натиском нараставшего недоверия к папе как союзнику по борьбе. Но как заключить такой сепаратный мир? Александр никогда не пойдет на это.
Тут и появился упомянутый монах-цистерцианец, попросивший разрешения зачитать письмо, содержавшее некоторые соображения руководства его ордена относительно секретного соглашения императора с папой Александром. Кивнув в знак согласия и внимательно выслушав, Фридрих спросил, примет ли Александр эти условия. Монах этого не знал, однако сослался на авторов меморандума, Гуго и Понтия, лишь недавно побывавших у Александра в Ананьи и, возможно, располагавших точными сведениями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});