Поздние ленинградцы. От застоя до перестройки - Лев Яковлевич Лурье

Рикошет участвует в музыкальных проектах друзей, выпускает две сольные пластинки и даже на короткое время возрождает «Объект насмешек», записав с бывшими коллегами альбом. Но место музыки в его жизни начинает занимать литературное творчество.

Константин Кинчев: «Насколько я понимаю, там фэнтези киберпанковское. Там Свин представлен как мастер чайных церемоний. Ну и перемещение в пространстве соответственно из одного реального состояния в виртуальное».

Игорь «Панкер» Гудков: «Постоянно он мне говорил то, что он хочет написать. У него есть идея сценария, в чем я его поддерживал и подгонял: „Давай, давай, сценарий”. Сценариев сейчас, как известно, никогда мало не бывает хороших. А он мог написать сценарий как свою какую-нибудь героическую тему. Он со мной не делился мыслями – так, очень вкратце, но сделать он это точно мог».

Евгений «Ай-Яй-Яй» Федоров: «Все были уверены, что он должен погибнуть от ножа, от какой-нибудь драки с какой-нибудь гопотой, которую он не переваривал. Ну никто не предполагал, что так тихо, в своей квартире».

Константин Кинчев: «Рикошет оставался самодостаточным до последнего дня. И умер он как воин. Я не буду рассказывать всю подоплеку, потому что вам незачем это знать. Поверьте на слово: он принял решение и вступил в новую войну, для того чтобы спасти других».

Александр Юрьевич Аксенов по прозвищу Рикошет умер 22 марта 2007 года. Умер совершенно неожиданно для своих друзей. Он писал музыку, записывал приятелей в студии, писал сценарий (он остался неоконченным). Так закончился путь самурая ленинградского рока.

Человек, которого не было

Песни Аркадия Северного слышали миллионы советских граждан. Его баритон выпевал странные, неслыханные в советской стране тексты. Их было невозможно услышать по радио, в концертном зале, даже на ресторанной эстраде. Но на магнитофонных лентах они звучали повсеместно. Человек без имени, профессии, определенного места жительств. Говорили, его отец знаменитый одесский налетчик 20-х годов Мишка Япончик. А вот другая версия: Северный – внебрачный сын двух партийных начальников Анастаса Микояна и Екатерины Фурцевой. Поэтому песни его запрещены, но самого его не сажают.

Аркадий Северный – творческий псевдоним Аркадия Дмитриевича Звездина. Он родился в 1939 году в Иваново. Благополучная многодетная семья. Отец – местный железнодорожный начальник, мать – врач-рентгенолог. В школе Аркадий Звездин учился хорошо. Рано научился играть на семиструнной гитаре, имел феноменальные память и слух, знал и исполнял множество разных песен.

Когда Аркадий окончил десятилетку, родители отправили его в Ленинград. В 1957 году он поступает в Лесотехническую академию на планово-экономический факультет. Через четыре года после лютой сталинской стужи люди, особенно молодые, меньше боялись, стали одеваться не так, как все, придумывать и петь собственные песни. Молодежная культура принимает самые разные формы – любой свободный жест производит впечатление. 18-летний Аркадий Звездин с головой погружается в ленинградскую студенческую жизнь. Но то, что предлагают советские авторы-песенники, – тексты про трактористов, ударников труда, победительниц соцсоревнований, – его не устраивает.

Анатолий Кальварский: «Но в тот момент песни, действительно, которые хорошие были, появлялись, в них были либо чудовищные какие-то слова, или их очень плохо исполняли, и всё это отметалось в сторону жлобской музыки. Вот большевистская музыка, значит, она жлобская».

Борис Тайгин: «Нас от советского комсомольского репертуара… только урну нужно искать, если наслушаешься, потом опорожнишься и впитываешь после этого настоящую хорошую музыку».

Начало 60-х – очень спокойное время для жителей СССР. К примеру, в 1962-м в трехмиллионном Ленинграде в течение года было совершено 26 убийств – по сегодняшним меркам, очень скромная статистика. Милиция раскрывает почти все преступления. Когда вокруг ничего не происходит, хочется придуманных страстей. В моду входят дворовые песни и блатная романтика.

Евгений Кадников: «Ох, Аркаша, сейчас передо мной как живой стоит.

Лежали на нарах два рыла,

По воле грустили друзья:

Один был по кличке Бацилла,

Другой был по кличке Чума».

Александр Розенбаум: «Не надо стесняться этого, она всегда была, эта песня несвободных людей, скажем так. Так вот в песнях несвободных людей Северный был лучший в то время. И тогда вообще к ней было совершенно другое отношение, ее пели и писали от души.

Кипятил ты, начальничек,

У себя на кухне чайничек.

Евгений Евтушенко писал: „Интеллигенция поет блатные песни. Поют, как будто общий уговор у них или как будто все из уголовников”».

Рудольф Фукс: «Это было оригинально, свежий какой-то ветер, хотя и шел из-за решетки или какой-то там колючей проволоки. Вот поэтому это было интересно, да и народ интересовался этим в принципе, наверное, по этим же причинам, потому что каждый второй сидел».

В 60-х годах блатняк поют не только в общежитиях и подворотнях, эта музыка звучит в квартирах советской профессуры и академиков.

Зинаида Курбатова: «В средних классах школы я увлекалась Вениамином Кавериным, у него есть такое произведение „Конец хазы” о налетчиках Петрограда-Ленинграда начала 20-х годов. И я читаю, дедушке говорю: „Вот такая песня налетчиков, это Каверин сам сочинил”. Дедушка говорит: „Ну что ты, это известная блатная песня”. Надел пальто, руки в карманы, и так вот вышел в столовую из дверей, а только бабушка и я были дома, и вот он выходит так:

Мы со Пскова два громилы,

Дим-дирим-дим-дим,

У обоих толсты рыла,

Дим-дирим-дим-дим».

Зинаида Курбатова: Панченко пел отлично. Панченко прекрасно пел, просто великолепно. Один раз у деда был день рождения. Наталья Владимировна играла на гитаре, и дядя Саша Панченко пел: „Сегодня шум у дяди Зуи”. Вот он эту песню спел, а Милена Рождественская, доктор наук: „Нет, нет, ты, Саша, спой еще про короткую серую юбку”».

Студент Звездин становится своим в компании тех, о ком в советских газетах писали: «Они мешают нам жить». Один из них – Николай Браун, стиляга, джазмен и, как тогда говорили, антисоветски настроенный элемент. Летом 1962 года Николай Браун привозит еще никому не известного Звездина к коллекционеру и меломану Рудольфу Фуксу.

Рудольф Фукс: «Здесь состоялась наша первая встреча, ну это вот наша кухня бывшая коммунальная».

Николай Браун:«Здесь заваривали чай. И я помню, у нас всегда была шутка: чай чаем, а чифир чифиром[6], давай заварим покрепче. Впоследствии это пригодилось».

Рудольф Фукс: «Ну тут, конечно, такие коммунальные баталии происходили, в частности, часто были звонки в милицию – уберите этого наглеца, этого нахала, стилягу. Ну, естественно,