Еврейское остроумие - Зальция Ландман

— Это будет очень дорого…

— Но ты же выполнишь мое последнее желание?

— Знаешь что? Ты сначала попробуй полежать в Шамони. А если не понравится, мы тебя перевезем в Париж!

Сара при смерти. У нее один-единственный вопрос к мужу:

— Скажи, ты мне изменял? Я хочу узнать это перед смертью.

— Ах, Сара, — вздыхает он, — как ты можешь меня даже подозревать в таком? А потом: вдруг ты не умрешь?

Менаше лежит на смертном одре.

— Сара-лебен, — говорит он жене, — меня так беспокоит, что будет с лавкой после моей смерти. Послушай, приказчик Леопольд — такой умный и старательный человек. Выходи за него…

Рыдающая Сара прерывает его:

— Не тревожься об этом, мы с Леопольдом уже обручились.

— В трех вещах, — сказал старый Кон, — можно всегда верить женщине. Во-первых, если она ничего не ест за обедом и утверждает, что не голодна, ей можно верить: значит, она еще до обеда наелась на кухне. Во-вторых, если она в сердцах называет своего ребенка "мамзер" (незаконнорожденный), тут ей тоже можно верить: кому же знать это лучше, чем ей! В-третьих, если она умерла, ей можно верить, что она и в самом деле была больна.

— Папа, я подам в суд на этого негодяя: он назвал меня мамзером!

— Зачем подавать в суд? Просто приведи его сюда и пускай он посмотрит на твою мамочку: больше он никогда такого не скажет!

— Скажи, Леви, когда у тебя послеобеденный отдых?

— Она спит с часу до двух.

— Кто — она?

— Жена.

— Я тебя спрашивал про жену?

— Нет. Но когда она спит, у меня отдых!

— Мудрец Соломон утверждал, что все жены в мире плохи. Это неверно. Есть только одна-единственная плохая жена, но каждый уверен, что это его жена.

Крепкий мужчина притаскивает к еврею-старьевщику двух некрасивых женщин и спрашивает:

— Сколько вы дадите за мою жену и за тещу?

— И пиастра не дам.

— Договорились!

В поезде. Разговор шепотом.

— Йосель, эта дама рядом с тобой — твоя жена?

— Да.

— Зачем ты выставляешь себя на смех и тащишь эту уродину с собой в деловую поездку? Может, боишься, что ее кто-нибудь соблазнит, пока тебя нет?

— Да что ты! Просто я никак не мог решиться поцеловать ее на прощанье.

— Бог подарил мне чудесную жену! Это великолепная женщина! Дай ей Бог сто девятнадцать лет жизни! (Евреи желают друг другу прожить сто двадцать лет.)

— Почему не сто двадцать?

— Хоть годик-то я должен пожить в свое удовольствие!

Муж — жене:

— Сядь рядом со мной!

— Ты так любишь меня, Ицик?

— Нет, но так я не вижу твоего лица.

— Это правда, что ты изменил своей жене? — спрашивает теща.

— Послушайте, мамаша, у меня с женой очень близкие отношения — но этого я ей никогда не рассказывал!

— Господин Гринбаум, вчера моя жена купила у вас пальто. Я хотел бы его поменять: оно мне не нравится.

— Как вы можете говорить такое? Это же лучшая наша модель! Лучше поменяйте жену.

— Смерть супруги — это как гуляш с острой приправой: глаза плачут, а сердце радуется.

Чета Блау собирается праздновать серебряную свадьбу. Блау строит планы:

— Знаешь, Рахиль, давай все сделаем, точно как в день нашей свадьбы. Утром пойдем гулять в Городскую рощу.

— А потом? — с интересом спрашивает жена.

— Потом пообедаем у Нейгера. (Дорогой кошерный ресторан в Будапеште.)

— А потом?

— Потом поднимемся на Швабскую гору и полюбуемся панорамой.

— А потом?

— Потом пойдем в кафе, и нам будут играть цыгане.

— А потом?

— Потом пойдем домой.

— А потом? — спрашивает жена, розовея.

— А потом у меня будут болеть ноги.

Старик Мендельсон чувствует, что конец его близок, и говорит Ривке, своей жене:

— Ты ведь знаешь, что мне нравится. Сделай мне приятное, надень платье из зеленого шелка, сделай красный маникюр, найди свои перстни с бриллиантами…

— Ты что, с ума сошел? С какой стати я буду надевать сейчас платье из зеленого шелка, да еще с бриллиантами?

— Ну сделай мне одолжение!

Ривка выходит и через полчаса возвращается, шурша платьем из зеленого шелка, с красным маникюром на ногтях и бриллиантами на обеих руках. Мендельсон:

— Ах, какая ты красивая женщина! Если Господь придет за мной сейчас, может быть, он предпочтет взять тебя?

Непристойное

Молоденькая девушка из еврейской семьи вдруг оказывается беременной. Взбешенные родители требуют от нее назвать имя злодея. Девушка называет престарелого и богобоязненного раввина!

Весть об этом достигает ушей раввина, и он вызывает девицу к себе.

— Я ни разу в жизни в глаза тебя не видел, — говорит он ей, — как ты смеешь возводить на меня такую клевету!

— А это вовсе не клевета, а чистая правда, ребе, — настаивает на своем девушка. — Несколько месяцев назад у вас побывала моя тетушка, она жаловалась, что бездетна. Вы дали ей бутылочку с водой из Иордана и сказали, что если она попьет этой воды, то это поможет ее беде. А я из любопытства тоже отхлебнула из этой бутылочки…

— Но, дитя мое, — с облегчением внушает ей раввин, — разве ты не знаешь, что при этом еще должен быть мужчина?

— Мало что ли мужчин в нашем городе? — удивленно возражает девица.

Одного еврея случайно застали с женой другого еврея, и произошло это во время праздника Суккос, когда все правоверные евреи принимают пищу только в шалашах.

— Как тебе не стыдно! — говорит ему раввин. — Уж если тебе приспичило согрешить, ты мог бы, к примеру, покушать не в шалаше. Но вступать в любовные отношения с замужней женщиной!

Ритуально приготовленные кушанья называются кошерными, а прочие — трефными. Мясное нельзя совмещать с молочным. В сомнительных случаях дело решает раввин.

— Ребе, — говорит женщина, — боюсь, что меня ждет крупная неприятность. Наша служанка упала в котел, полный молока. Можно ли теперь считать это молоко кошерным?

Раввин просит дать ему немного подумать и наконец решает:

— Молоко — трефное. Но девушка — кошерная.

В дни поминовения близких родственников, и прежде всего родителей, правоверные евреи читают определенные молитвы. В некоторых местечках было принято, чтобы шамес, синагогальный служка, записывал даты поминальных дней и напоминал их за небольшое вознаграждение.

От местного богатея, человека недалекого, за напоминание о дне поминовения его отца шамес получил необычайно большую сумму. Поскольку дела у шамеса были совсем никуда, он решил, что такой богатый и перегруженный делами человек вряд ли запомнил день кончины своего папаши, и спустя несколько месяцев вновь напомнил богачу о дне поминовения родителя. Тот не выразил неудовольствия и опять дал шамесу солидные чаевые.

"Раз уж он такой рассеянный, — подумал шамес, — то всучу-ка я ему двойной день поминовения и для его покойной матушки!"

Но когда он явился к забывчивому богачу, чтобы сообщить тому о втором дне поминовения его родительницы, тот вне себя от бешенства воскликнул:

— Ах ты, подлец! Что до отца — один он у меня, два или больше — это я допускаю, этого никто точно не знает. Но чтобы и мать была у меня не одна?

Существует обычай в день Рош а-Шона, еврейского Нового года, читать молитву на берегу какого-нибудь водоема, символически бросая в воду все грехи минувшего года.

В день Рош а-Шона молодой еврей на пару со светловолосой крестьянской девицей движется к деревенскому пруду.

— А зачем тебе нужна девица? — удивляются евреи.

— Да вот, бывает такой грех, — смущенно признается парень, — в котором мы с ней грешны на равных.

Это случилось в феодальные времена, когда феодал имел право раньше жениха провести ночь с дочерьми своих крепостных и слуг. Одному помещику пришла в голову ужасная мысль пригласить к себе на первую ночь дочь арендатора-еврея. В полном отчаянии родители сами проводили свою дочь в замок. Девушка вошла туда вся в слезах, но через минуту выскочила обратно, рыдая пуще прежнего. Родители в ужасе:

— Что случилось?

— Он меня не хочет, — лепечет девушка. — Говорит, от меня плохо пахнет.

— Это не от тебя плохо пахнет, — заявляет счастливый отец, — а от твоих ангелов-хранителей!

Погром в царской России. Орава казаков обнаружила в потайном месте мать с двумя дочками. Казаки ржут от радости.