«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии - Лев Вершинин

Аргумент был убойный: менее чем за год до того Пилсудский нахально вмешался в дела суверенной Литвы, полноправного члена Лиги Наций, создав там, как говорится, «очаг сепаратизма» и фактически (а позже и юридически) аннексировав солидный кусок территории вместе с крупнейшим городом Вильно, намечавшимся под столицу. Обсуждать ситуацию на Южном Кавказе, создавая сложности своему любимому детищу (Каунас, ясен пень, подключился бы к «изучению» немедленно и с визгом), в планы держав никак не входило, и вопрос был исчерпан. Разве что пылкие галлы из соображений чисто parole d’honneur 28 февраля постреляли с моря по Гаграм, дав возможности грузинским частям на несколько часов вернуть себе контроль над городом. Вот и все. В такой ситуации, насколько я могу судить, у Ноя Николаевича и его кабинета поехала крыша. Поскольку война в Армении шла по нарастающей, в Дагестане начался нехилый мятеж, а главное – уже вовсю гремел Кронштадт, архиосторожный Ильич потребовал от кавказских товарищей «идти на самый серьезный компромисс». Понимая, что вождь, как всегда, видит дальше, 7 марта «СНК ГрузССР» направил в Кутаиси предложение «создать коалиционное правительство на основе привлечения всех социалистических сил». Что интересно, народным избранникам от эсеров и социал-федералистов идея понравилась.

Но решали не они. «Председатель правительства, – вспоминал некто Готуа, – объяснил, что количество мандатов, доверенных нам народом, не позволяет нам проявлять инициативу. Позиция же социал-демократов оставалась неизменной. Они были уверенны, что Финляндия в самом скором времени поддержит восставших в России социалистов, а признание Грузии, притом в такой сложной обстановке, эмиром Бухары следует считать завуалированным намеком англичан на возможность скорого изменения их позиции. Кроме того, по его словам, было бы весьма безответственно принимать первое же предложение большевиков (…) Погода давала нам не менее трех недель на переговоры, потому что в такое время через перевалы не удавалось пройти даже Тамерлану». Возможно, Ной Николаевич и был прав. Не знаю. Но, в любом случае, Тамерлан не состоял в рядах РСДРП(б). Большевики же, получив отказ, вновь развернули наступление, преодолев не покорившийся Железному Хромцу Мамисонский перевал и оказавшись в опасной близости от «временной столицы». Оборонять город было некому. 10 марта, всего двое суток спустя после отклонения «коалиционных предложений», части 11-й армии, как уже повелось, без боя заняли покинутый правительством и остатками грузинских вооруженных сил Кутаиси.

Пьеса «Батум»

Называя вещи своими именами, в это время правительство Жордания уже было не столько субъектом, сколько объектом политики. Непонятно чем при небольшом (то ли полторы тысячи, то ли две с половиной, но это вряд ли) вооруженном экскорте во главе с огромным количеством генералов. Однако оно пока еще имело Большую Круглую Печать и находилось на своей земле. Хотя «своей» землей Батум, куда прибыли покинувшие Кутаиси погорельцы, мог считаться уже с серьезной долей условности. Дав еще 7 марта, в день получения «компромиссного предложения», устное согласие Карабекиру на занятие субтропического порта, Жордания планировал обострить опасно хорошие отношения между большевиками и кемалистами. И, надо сказать, кое-чего добился. Введя 8 марта в город первые, так сказать pro forma, части, азартный Карабекир уже к 11 марта подтянул куда более реальные силы, заняв прочные оборонительные позиции на подступах. De jure «вся полнота гражданской власти» принадлежала правительству, но всерьез этот нюанс уже никто не воспринимал. Реально город был под турками, считавшимися только с местным меджлисом, располагавшим довольно сильной милицией. Молодой генерал, огорченный тем, что Анкара вынудила его уйти из Ахалциха, явно вел дело к аннексии, чего РСФСР, разумеется, потерпеть не могла. Чичерин передал турецкому полпреду в Москве крайне жесткую ноту протеста, тот запросил Анкару и, уточнив, что позитивный исход как раз в это время идущих переговоров для Кемаля очень важен, ответил двумя нотами. Сообщив, что ни о каких аннексиях речи нет, но турецкая армия не может бросить на произвол судьбы местное мусульманское население, опасающееся уличных боев. В ответе был резон: 18-я кавдивизия Жлобы уже шла к Батуму через перевалы, а излишне травмировать турок было недопустимо – реконкиста мятежной Армении только-только началась и лишних сил не было.

Объяснения Чичерин принял. Турки, однако, лукавили. Они ценили поступающие из Москвы деньги и оружие, и землю ценили тоже. Тем более что батумский порт был лакомством очень вкусным. В связи с этим официальная миссия из Анкары встретилась с Мемед-бегом Абашидзе, предложив ему, как главе местного самоуправления, от имени меджлиса и на основе статей Брестского мира обратиться к великому национальному собранию Турции с просьбой о присоединении. По мнению членов миссии, это вариант был лучше, чем оказаться под властью «безбожников». Коллизия сложилась уникальная. Как указано в мемуарах Карабекира, основная часть местных бегов, особенно из горных районов, ничуть не возражали, а совсем даже наоборот, так что при нормальном голосовании вопрос решился бы однозначно. Иную позицию занимали приморцы, народ просвещенный и знающий цену понятию «портовые сборы». В первую очередь, могущественный клан Абашидзе. Именно они в 1919-м пробили идею «воссоединения с утраченной Родиной» на условиях «самой широкой автономии», и именно их, по сути, кинули в 1920 м меньшевики, все пообещавшие, но ничего так и не давшие. Турки вожделенную автономию даже не обещали. В самом деле, зачем обычным туркам, пусть и грузинского происхождения, какая-то автономия? Вполне достаточно, что будут своими среди своих. Мемед-бега такой вариант не устраивал абсолютно. Ни с экономической точки зрения, ни с политической (клан за столетия привык стоять у руля), ни с национальной (религия религией, но идеи Чавчавадзе были не чужды и ему). А вот красных он не опасался совершенно. Много лет хорошо зная самого Сосо Джугашвили (в 1905-м младший брат Мемед-бега, известный аджарский абрек, с Кобой был даже близко дружен), глава клана Абашидзе по своим каналам имел устные гарантии старого знакомого, что уж за кем-кем, а за большевиками автономия не заржавеет. Посему Мемед-бег тянул время как мог, стараясь не очень раздражать пылкого Кязыма-пашу. В итоге даже собрал заседание меджлиса. Но в прениях почему-то приняли участие только представители клана, в том числе все братья и племянники председателя. 15 марта, по итогам дебатов турок уведомили, что для решения столь важного вопроса следует созывать как минимум Совет Края. Более всего это походило на издевательство, чем, в сущности, и являлось. Но красные были уже совсем-совсем на подходе, так что Мемед-бег мог себе позволить толику юмора.

Две равно уважаемых семьи

Судя по всему, что мы о нем знаем, Кязым-паша был очень не из тех, кто тихо утирает плевки. Совершенно точно уловив смысл комбинации Мемед-бега, он рано утром сделал заявление о том, что большинство меджлиса считает Аджарию естественной частью Матери-Турции, так что всех депутатов просят собраться для подтверждения этого всем понятного факта. Клан Абашидзе для него отныне был нерукопожатным. На сидящее здесь же как бы официальное правительство Грузии никакого внимания вообще обращено не было. Время, однако, было уже упущено: тем же утром в Москве был, наконец, подписан договор о дружбе между Советской Россией и Великим национальным собранием Турции. Большевики признавали возвращение под власть «правительства революционной Турции городов Ардагана и Артвина, захваченных империалистами», туркам же, в свою очередь, пришлось поступиться Аджарией. Однако Кязым-паша уже сделал свою ставку. Все прекрасно понимая, он понимал и то, что, ежели ему все же удастся собрать меджлис в полном составе и получить (в полном составе это было более чем реально) официальную просьбу о переходе под крыло Анкары, Анкара скажет только спасибо. В противном случае за самоуправство можно было и пострадать, тем паче что некоторые черты характера юного Кязыма не нравились великому Кемалю еще со времен прошлогодней войны с армянами. Короче говоря, турецкие войска взяли под контроль город, после чего были атакованы боевиками из дружин клана Абашидзе, задачей которых было даже не победить (никто не обольщался), но ни в коем случае не позволить меджлису собраться.

И вот тут-то меньшевики, о присутствии которых в городе все в последние нервные дни как-то успели подзабыть, напомнили о себе. Надежды на чудо уже не было вообще – в день подписания договора с турками РСФСР подписала и торговое соглашение с Великобританией, согласно которому Лондон обязался воздерживаться от любой антисоветской деятельности на всей территории бывшей Империи. И тем не менее, вечером 17 марта Жордания по телеграфу установил контакт с Ревкомом, а около полуночи генерал Мазниашвили отдал приказ остаткам своих войск включиться в боевые действия против турок. Разброс мнения на предмет, зачем и почему, весьма велик. Кто-то говорит «из патриотических соображений», чтобы сохранить город и край за Грузией, пусть и Советской. Кто-то полагает, что «из чувства обиды на турок». Было, видимо, и то и другое. Но главным образом, думаю, ввиду уже неизбежной (это было понятно всем) эмиграции, правительство сочло за благо провести последние дни на родной земле в качестве законной власти, сражающейся с оккупантами. Такой статус давал – по крайней мере, на это была какая-то надежда – какие-то, пусть невысокие, козыри для попытки дипломатического реванша. Короче говоря, 17–18 марта в городе дрались все со всеми. А пока дрались, в Кутаиси Григол Лордкипанидзе, министр обороны Грузии, и Авель Енукидзе, полномочный представитель Ревкома, заключили официальное перемирие, а затем и соглашение, от имени «правительства Грузинской Демократической республики» позволяющее Грузинской Красной армии занять Батуми.