Живая статуя - Наталья Якобсон

Хотелось скорее убежать подальше от этого места и от этого города, где отовсюду за мной могут следить те, кто являются глазами и ушами моего врага. Здесь его владения, значит, не удивительно то, что мне здесь так неуютно. Я кинулся бежать прочь, надеясь на удачу отыскать городские ворота в запутанном лабиринте множества улиц и переулков. Я стремительно несся прочь, не замечая ни гаснувших перед рассветом фонарей, ни силуэтов, иногда мелькавших в темных окнах, а на бегу меня, казалось, до сих пор преследовал звенящий смех Колетт и шорох крыльев, сначала ангельских, а потом и драконьих. Казалось, прямо сейчас над городом, плавно взмахнув, засияло огромное золотое крыло дракона и бросило отблеск на ближайшие ко мне здания. Как красив золотистый свет в ночи, и не важно, что от него исходит опасность, как не важно и то, что общение с Эдвином, это близость к огню, все равно с ним хочется говорить, на него хочется смотреть, хочется ощущать гордость оттого, что такое величественное и прекрасное творение ночи снизошло до общения с тобой. Ну, хватит, одернул я сам себя, все, что я хотел, осталось в прошлом, в сырой темнице, озаренный нимбом волос ангела и его лучистым загадочным взглядом, а сейчас, оказавшись наконец на свободе, я должен желать только одно, как можно быстрее убежать от Эдвина, пока он не передумал отпустить меня. Конечно, все такие мысли были самообманом, я знал, что Эдвин не изменит своего решения. Передумать для него — все равно, что возразить самому себе. Для того, чтобы по какой бы то ни было причине ставить собственные слова под сомнение, Эдвин был слишком горд. Хоть в одном он лучше большинства людей. Не у всех хватает мужества сдержать свое слово, а у него хватило. Я вышел за ворота города, не встретив никаких препятствий, даже грубоватые караульные не встретились мне по пути. Ворота распахнулись передо мной сами, и не нужно было никому объяснять, почему я так стремлюсь уехать из города именно в ночной час. Уходя, я слышал, как защелкиваются за мной замки и задвигаются скобы, настолько тяжелые, что один человек приподнять их был не в силах, зато у Эдвина сил хватало на все. Даже находясь на расстоянии многих миль отсюда, он мог легко передвигать предметы и запирать замки. Выходит, в городе ему подвластен каждый камень, каждая дверь, каждый замок. Хорошо, что я наконец-то спасся из такого места. И все-таки очутившись за воротами, я ощутил себя не свободным, а бездомным. Возможно, без наставника каждый новенький чародей ощущает себя сиротой. Только сейчас я это понял. Выходит, Эдвин обошелся со мной еще более жестоко, чем палач, показал мне то, как приятно иметь друга и собеседника из себе равных, из колдунов, поманил и исчез, а я остался один на заснеженной дороге, с книгой, в которой не смог бы разобрать большинства букв и безумными мечтами. Не знаю, пошел бы я назад, если бы ворота снова распахнулись за моей спиной, но они не раскрывались, город стал уже далеко не гостеприимной, неприступной крепостью, и мне туда хода не было, не было возврата, оставалось только идти вперед, в ночь, и надеяться, что на проезжей дороге мне посчастливится встретить попутный экипаж. Надо быть оптимистом и ждать, как чуда, хотя бы того, что вот-вот ночную мглу развеет свет качающихся над козлами фонарей, и тишину разорвет хлыст кнута. Тогда я, по крайней мере, не замерзну, блуждая по морозу, а попрошу довезти меня до ближайшего селения. Пока что холодно мне не было, плащ согревал лучше, чем тепло от домашнего камина, но ветер становился все более пронизывающим, и я опасался, что живым до ближайшей деревни не добреду.

Когда я, наконец, вспомнил о том, что могу просто пожелать и перенестись через пространство, где-то позади, на дороге, послышался стук копыт и грохот колес. Какой-то экипаж ехал, как раз в нужном мне направлении, и я остановился, срочно думая как мне привлечь к себе внимание. Свет от фонаря лег на дорогу, и мне показалось, что он не пламенный, а ярко-золотистый, как чешуя дракона. При этом сравнении я с сожаление вздохнул. Так вздыхает, наверное, только тот, кто осознает, что потерял нечто бесценное. Только что? Раздумывать уже не было времени, потому что экипаж уже поравнялся со мной. Кучер натянул поводья, и кони замедлили бег. Эти кони казались мне такими яростными, такими необычными, что стоило удивиться, как это они все же остановились, а не промчались галопом мимо меня.

— Кто-то не побрезгует нашим приглашением и на этот раз? — прозвучал вдруг музыкальный, женский голосок, и из окошечка кареты выглянула изящная головка. Я смог разглядеть только темные локоны и красивые очертания губ, остальное скрывала вуаль. Незнакомка окинула меня быстрым оценивающим взглядом, словно пыталась определить, достаточно ли я смел, чтобы принять ее предложение или нет.

— Так как, только что встреченный господин, вы согласны поехать вместе с нами в поместье, что возле театра?

— Сегодня там будем пир, но как долго он продлится зависит только от вас, — отозвался кто-то из кареты и, может быть, засмеялся, точно я не расслышал.

Дама немного смутилась и быстро объяснила.

— Видите ли, мы заключили пари. Если мы убедим первого встречного стать нашим гостем, то сами можем назначить, как долго будут длиться развлечение. Конечно, это взбалмошное соглашение, но очень увлекательное.

— Если вы откажетесь, то мы проиграем из-за вас, — опять вмешался кто-то, кого я не видел.

— Пожалуйста, — попросила дама. Ее губы изогнулись в улыбке, и над ними блеснула маленькая черная мушка, какие носили, наверное, только в старину. Да и вуаль на головке дамы была, явно, сделана по старинному образцу. Такой маскарад должен был сразу меня отпугнуть, но незнакомка была такой таинственной, такой кокетливой, что я не мог не согласиться. Я уже сделал было шаг к карете, когда вдруг позади нас, на дороге, снова раздался стук копыт.

— Скорее, — потребовала дама, и я удивился, почему она так спешит, ведь дорога достаточна широка для того, чтобы на ней могли разъехаться два экипажа.

Сам не зная почему, я задержался. Мне вдруг расхотелось ехать с незнакомцами, но из-за чего я объяснить бы не смог. Возможно, сработало какое-то внутренне чутье или инстинкт самосохранения. Духи молчали, а это уже был плохой знак. Раз они не поддразнивали меня, значит, рядом притаилось что-то недоброе, что подавляет их рвение к проказам.

— Езжайте без меня, — вдруг произнес я, скорее даже не произнес, слова сами сорвались у меня с языка так, будто их вложил в мои уста кто-то другой. Возможно, один из духов, сидящих в моей сумке, а может быть и нет. Во всяком случае, отказ уже вырвался и был услышан, такой быстрый и резкий, что любой бы имел право на меня обидеться. Так что я не удивился, когда из глубины кареты послышалось приглушенное ругательство. Улыбка на губах дамы мгновенно угасла. Она больше даже не взглянула на меня, только выговорила какие-то слова, которых я не понял, обращенные то ли к спутникам, то ли к кучеру. Наверное, приказала ехать дальше, потому что карета плавно, почти бесшумно сдвинулась с места и неспешно покатила дальше в дорожную мглу. Я готов был смотреть экипажу вслед, но тот слишком быстро исчез во мраке.