Демон Жадности. Тетралогия - Юрий Розин

тучи пепла, который кружился в воздухе, оседая на их израненные спины. Один из них, с перебитой лапой, хромал, но продолжал работу — его перья на брюхе были вырваны клоками, обнажая покрытую волдырями кожу.

— Тсссс-кккк, — шипела самка с обожженным боком, осторожно перекатывая уцелевшее яйцо в безопасный угол. Ее движения были почти нежными, клюв лишь слегка касался пятнистой скорлупы. Другая птица, поменьше, помогала ей, подталкивая яйцо крылом.

Им теперь было совершенно не до меня и я не собирался им о себе напоминать.

Я медленно отполз глубже в тоннель. Найдя место, где потолок выглядел тоньше, я достал саблю, сжал ее менее пострадавшей левой рукой и резанул по веткам раз, другой, третий, каждый раз вкладывая в артефакт немного маны.

— Вот так… еще немного… — я стиснул зубы, чувствуя, как дрожь бессилия пробегает по рукам.

Потребовалось несколько минут тихой, изматывающей работы. Наконец, в потолке появился проем, через который я смог выбраться. Втянул в себя воздух — свежий, без привкуса гари и крови, с легким оттенком чего-то цветочного, возможно, растущих где-то поблизости горных трав.

Выбравшись наверх, я сразу же прижался к неровностям дерева. Переполз вперед, чтобы сквозь отверстия в потолке гнезда видеть происходящее в главном зале.

Внизу шиваро продолжали свой странный ритуал. Они обступили тело матриарха плотным кругом. Некоторые лизали ее раны, другие — выщипывали уцелевшие перья, аккуратно складывая их в кучу.

Я прикрыл глаза, чувствуя, как золотой узор на груди потихоньку теплеет. Мана возвращалась — капля за каплей, медленно наполняя истощенное тело. Это ощущение было похоже на тепло чая, разливающееся по жилам, но сейчас его едва хватало, чтобы унять дрожь в руках.

Одна из шиваро внизу — молодая самка с поврежденным крылом — внезапно подняла голову. Ее черные глаза метнулись в сторону тоннеля, откуда я только что выбрался. Я замер, чувствуя, как капля пота скатывается по виску.

— Кккккрр? — ее голос был похож на скрип несмазанных петель.

Но ее внимание тут же переключилось на сородича, несущего очередное уцелевшее яйцо. Они столкнулись клювами в короткой перепалке, затем разошлись, каждая к своему делу.

Тени от торчащих из гнезда верхушек сосен становились длиннее, дело шло к вечеру. Я прикрыл глаза, сосредоточившись на слабом тепле восстанавливающейся маны. Где-то в глубине сознания уже строились планы, но сейчас важно было только одно — терпение.

###

В напряженном ожидании прошло несколько часов.

Золотые узоры на моей груди пульсировали, как живые. Я разжал кулаки — обугленные пальцы больше не кровоточили, хотя до восстановления, если Маска вообще сможет восстановить такие повреждения, было еще очень далеко.

Каждый нерв горел огнем, но сквозь боль я чувствовал — регенерация работала. Медленно, мучительно медленно, но работала. И моя мана восстановилась достаточно, чтобы попытаться получить из этой ситуации хоть какую-то выгоду.

Сабля «Секущий ветер» с мягким шипением вышла из ножен, уже с куда меньшим трудом я прорубил потолок главного зала, откуда уже ушло большинство шиваро, кроме троих «дозорных», влетел внутрь через дыру.

Первый шиваро даже не успел вскрикнуть. Голова отлетела, как перезрелый плод, оставляя кровавый след на стене.

Второй открыл клюв, чтобы заорать, поднимая тревогу. Мой клинок пронзил его горло, вырвав кусок трахеи вместе с криком. Третий, поменьше, метнулся к выходу, но я догнал его и обрушил удар сабли на череп. Кость хрустнула, тело пернатого обмякло.

Но они успели. Где-то в глубине тоннелей уже раздавался ответный клекот — сначала десятки, потом сотни голосов. У меня было минуты три. Не больше.

Труп матриархи лежал в стороне, полуразобранный сородичами. Ее брюхо было вспорото, но не до конца. Я пнул его сапогом — кожа все еще была теплой. Запах ударил в нос — прогорклый жир, полупереваренное мясо, что-то еще…

Клинок вошел с противным чавкающим звуком. Кишки, печень, какие-то мешочки с жидкостью — я рылся в потрохах, пока пальцы не наткнулись на что-то твердое. Холодное. Но обжигающее густой и чистой маной.

Безоар.

Он был размером с мой кулак, покрытый слизью и кровью, но сквозь всю эту мерзость просвечивало ровное бирюзовое свечение. Я схватил его — и тут же почувствовал, как по руке пробежали мурашки.

Отдай.

Мысль пришла не из моей головы. Она прозвучала где-то в основании черепа, холодная и неумолимая. Маска.

— Нет, — я прошептал, сжимая драгоценность. — Это мой трофей. Мой выигрыш.

ОТДАЙ!

Боль ударила в виски, заставив ахнуть. Золотые узоры на моей груди вспыхнули жаром. Безоар в руках вдруг стал мягким, как воск.

— Черт! — я попытался отбросить его, но пальцы будто приросли к поверхности.

Камень начал таять, впитываясь в кожу. Сначала это было похоже на ледяной ожог, потом — будто кто-то влил расплавленный металл прямо в вены. Я рухнул на колени, чувствуя, как энергия бьет по нервным окончаниям тысячью игл.

Боль достигла апогея, когда последние крупицы безоара исчезли в моей ладони. Мое тело выгнулось в неестественной судороге. Глаза залило кровью, окрасив мир в багровый цвет. Я хрипел, пытаясь вдохнуть, но легкие отказались работать.

Где-то в отдалении уже слышались крики шиваро — резкие, яростные. Они приближались.

— Будь ты проклята…

Из последних сил я раздвинул разрез в брюхе матриарха, вполз внутрь, чувствуя, как теплые внутренности облегают тело.

Запах ударил в нос — медный привкус крови, кислота желудочного сока, что-то еще, гнилостное и сладкое одновременно. Я устроился среди кишок, подтянув ноги к груди. Кровь сочилась сверху, капая на лицо.

Первые шиваро ворвались в зал. Их когти цокали по камню, клювы щелкали в ярости.

Я замер, чувствуя, как сердце бешено колотится. Капли пота смешивались с кровью на лбу. Один неверный звук — и они разорвут тушу вместе со мной внутри.

Но спустя всего минуту шиваро уже перестали меня волновать.

Боль от поглощенного безоара. Она не просто не утихала — она эволюционировала. Сначала это было похоже на раскаленный гвоздь, вбитый в грудину. Потом — на расплавленный свинец, льющейся по венам. Теперь же казалось, будто каждый квадратный дюйм моей кожи сдирают раскаленными щипцами, а в образовавшиеся раны заливают кипящее масло.

Золотая татуировка на груди пылала адским пламенем. Я видел ее сквозь закрытые веки — ослепительные золотые спирали, выжигающие свою историю прямо на моей плоти. Каждый нервный узел превратился в эпицентр боли, каждый мускул скрутило в неестественной судороге.

— Ггхх… — я стиснул зубы до хруста.

Сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук разносится эхом по всей пещере. Капли пота, смешиваясь с кровью и слизью, стекали по моему лицу.

И тогда…

Щелчок.

Тихий.