Bromance. Книжный клуб спешит на помощь - Лисса Кей Адамс

кажется, этих слов недостаточно. В день твоего рождения моя жизнь перевернулась. Прежде я думал, что знаю, как быть настоящим мужчиной, но все изменилось, когда мне впервые дали тебя. При взгляде на твое личико вся жизнь пронеслась перед глазами. Я боец, но в тот момент, держа в руках крошечного младенца, я испытал такой ужас, какого не испытывал ни перед одним врагом. В голове разом всплыла сотня вопросов: сумею ли я вырастить порядочного человека? Достаточно ли во мне мужественности, чтобы воспитать из тебя настоящего мужчину? Справлюсь ли я?

Хотелось бы мне дожить до того момента, когда я смогу ответить на эти вопросы. Хотелось бы мне увидеть, чего ты добился своим потрясающим умом. Хотелось бы мне быть рядом и обнять тебя, когда тебе впервые разобьют сердце (а его обязательно разобьют, но ты справишься), похлопать по спине, когда ты наконец найдешь ту единственную (и это обязательно случится). Хотелось бы мне застать момент, когда ты станешь отцом — несомненно, прекрасным отцом. Хотелось бы мне стать дедушкой — чертовски уверен, из меня вышел бы прекрасный дедушка.

Я так и не успел преподать тебе важных жизненных уроков. Я постараюсь сделать это сейчас.

Борись за то, что тебе дорого.

Жизнь — подарок судьбы, уникальная возможность. Не трать ее впустую, сидя на скамейке запасных. Наберись храбрости добиваться того, чего хочешь. Используй этот свой гениальный ум.

Нет ничего постыдного в неудачах. Только не позволяй им себя сломить. Учись на них и продолжай стремиться к цели.

Мне жаль тебя покидать, сынок. Прости за нарушенное обещание. Но ты должен оставаться сильным. Ты нужен своей маме так же, как она нужна тебе.

Будь счастлив, Ноа. Пусть душа твоя будет спокойной. Будь мужчиной, каким я тебя вижу.

Тебе придется нелегко. Внутри будет бушевать ураган эмоций — злость, печаль, обида, страх. Но я обещаю — и это обещание я сдержу, — что придет день, когда ты вновь почувствуешь душевный покой. Когда мысли обо мне больше не будут приносить боли. Когда ты подумаешь о своем старике и лишь посмеешься, вспоминая наши веселые игры и шутки.

Помни, со мной все хорошо, и с тобой тоже все будет хорошо. Однажды все будет хорошо.

С любовью, папа.

Мак наклонился к Ноа.

— Расскажи, что произошло.

Очевидно, вопрос касался не отца. Ноа глубоко вздохнул и приступил к максимально внятному пересказу произошедшего за последние несколько дней — о слитых секретных данных, о недоверии Алексис, ее извинениях и его отказе их принять. Он даже рассказал о ссоре с Маршем.

Друзья слушали, в кои-то веки не подшучивая и не перебивая. А когда он закончил, они непривычно долго молчали, словно из уважения.

— Даже не представляю, через что тебе пришлось пройти в жизни, сколько всего вынести, — наконец заговорил Мак. — Ты проделал такой сложный путь и столько достиг. Должно быть, ее обвинения тебя сильно задели.

Ноа неловко заерзал.

— Но дело не только в этом, верно? — сказал Малколм из дверного проема. — Она не просто обвинила тебя в сливе документов, она таким образом заявляла, что ты недостаточно хорош. Что ты не соответствуешь ожиданиям отца.

Внутренности охватил болезненный спазм, в крови вскипел адреналин.

— Это тут совсем ни при чем.

Колтон осторожно подтолкнул его плечом.

— Тогда зачем ты вытащил это письмо, пытаясь утопить в бутылке печаль из-за Алексис?

— И почему после стольких лет только сейчас ответил Маршу?

В груди поднялась горячая удушающая волна, он сделал глубочайший вдох и упрямо проговорил:

— Они никак не связаны.

Рядом с ним на диван опустился Русский и закинул руку ему на плечо.

— Он еще одно обещание не сдержал, верно?

— Кто? — хрипло спросил Ноа.

— Твой отец. Он еще о чем-то пообещал в письме, да?

Пожалуй, Ноа следовало возмутиться, что парни, очевидно, прочитали его личное письмо, но сил не оставалось.

— Он обещал, что однажды ты почувствуешь в душе покой, — сказал Колтон. — Но этого не произошло, так?

В голове невольно всплыли слова Марша: «Пока ты не переборешь в себе эту ярость». И его ответ: «Я не переборол свою ярость. И надеюсь, никогда не переборю».

Только Ноа солгал. Он устал злиться. Устал сражаться на чужой войне. Войне, в которую его затащили силой. Войне, которая стоила ему всего. Включая Алексис.

— Нет, — прошептал Ноа. — Я не чувствую покоя.

Признание словно откололось от одного из кусков гранита, которые годами трамбовались где-то внутри.

— Наверное, когда Алексис в тебе усомнилась, тебя это сильно задело?

В горле застыл ком, поэтому Ноа лишь кивнул.

— Боль от предательства побуждает нас делать всякие глупости, — сказал Мак. — Она ослепляет, отключает здравый смысл. Заставляет принимать неправильные решения. Решения, которые в итоге только сильнее нас ранят.

— Например, оттолкнуть любимую женщину, когда она пытается извиниться, — сказал Колтон.

— Или использовать свой гениальный ум для преступных целей, — тихо добавил Малколм.

Русский сжал плечо Ноа.

— На кого ты на самом деле злишься?

— На отца, — вырвалось из самых глубин его естества, ломая и калеча душу. Господи, Ноа злился на отца! Все это время. И даже сам не понимал или отказывался признавать. Пока эта злость едва не отняла у него все.

Русский обнял Ноа, и тот даже при желании не смог бы ему сопротивляться. Не только потому, что друг обладал комплекцией танка, но и потому, что Ноа ослаб и опьянел от внезапного озарения.

— Как же я на него зол, — хрипло проговорил он. — За то, что он остался в армии. У него была возможность уйти на пенсию. Он сам решил отправиться на войну. Он нас бросил. Бросил меня. Я нуждался в нем. А он уехал.

— Он нарушил обещание, — тихо проговорил Колтон.

— Поэтому ты нарушил свое, — голос Малколма прозвучал мягко, однако спровоцировал взрыв в душе Ноа. Внезапно все вокруг обрело ясность. Вся жизнь. Словно пелена рухнула