За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье - Юрий Борисович Ильинский

сторон подвергалась серьезной опасности: в пылу «сражения» Мишка, наделенный чудовищной силой, мог кого-то основательно помять, а то и поранить. Я, конечно, понимал, что медвежонка надо куда-то пристраивать, что необходимо позаботиться о его дальнейшей жизни, и занимался я этой проблемой активно, частенько вспоминая моего таджикского друга Эксонджона Усманова, страстного любителя животных, у которого дома был целый зоопарк…

Глава вторая

Душа к природе потянулась

Рослый, широкоплечий таджик Эксонджон Усманов, закончив работу, вытер взмокший лоб и взглянул на часы: до вечера еще далеко, пожалуй, удастся съездить на Чумчук-Арал. Умывшись, Усманов завел свой старенький «Москвич» и отправился в путь.

Заходящее солнце золотило кремнистые красноватые горы, змеей вилась малахитовая лента реки, вздымались к бледно-голубому небу высокие ветвистые деревья, тихо шелестела тревожимая теплым ветерком листва, густая поросль прибрежных трав. Воробьиный остров, по-таджикски Чумчук-Арал, правильнее было бы назвать зеленым, он сплошь зарос густой осокой, камышом, утопал в буйной зелени. А воробьев здесь ничуть не больше, чем в городе, голубей, правда, много…

У отца Эксонджона тоже были голуби, птиц старик очень любил. Старательно приваживал окрестных изящных горлиц, желтоклювых майнушек, в саду, в клетках, подвешенных к яблоням, плавно качались кеклики — красивые горные куропатки.

Голуби жили в забранной частой металлической сеткой голубятне. Каких только здесь не было! Зобастые воркуны, трубачи с пышными хвостами, мохноногие турманы, дутыши… Когда птицы, рассекая сильными крыльями еще прохладный и чистый утренний воздух, дружно взмывали в небо, маленький Эксонджон замирал. Он часами наблюдал за рыжими турманами, которые постоянно кувыркались в воздухе, выделывая немыслимые кульбиты, переворачивались через крыло, через хвост. Порой голуби затевали ссору, особенно часто так было, когда им подсыпали корм. Отец разгонял драчунов, взъерошенные соперники обиженно расходились в стороны, чтобы через минуту дружно клевать зерно.

— Голуби тебя слушаются, папа!

— Животные любят доброе слово…

Осенью выезжали в горы. Небольшой ишачок, независимо помахивая хвостом, неторопливо брел узкой и обрывистой горной тропой. Эксонджон обычно сидел позади, держась за отцовский кушак, не спуская глаз с сокола, застывшего изваянием на отцовской руке. Сокол сидел неподвижно, готовый ежесекундно взлететь. Эксонджон любовался гордой и ловкой птицей, и, хотя жалел зайцев и куропаток, которых сокол замечал с высоты, преследовал и в конце концов настигал, мальчик с нетерпением ждал, когда отец вновь пустит добычливого хищника в стремительный полет.

Однажды отец принес домой щенка — кудлатого, мокрого, несчастного.

— Плохой человек выбросил его на улицу, а я подобрал. Собаки хороший народец, бери, сынок, воспитывай, старайся погасить его обиду. Пусть не держит зла на людей.

Пес вырос смышленым, Эксонджон брал его с собой на базар, собака важно шествовала с корзиной. Купив овощи и фрукты, мальчик прикрывал их газетой и отправлял четвероногого друга с покупками домой.

Батыр, держа в зубах тяжелую корзинку, трусил по улицам, скашивая янтарные глаза на встречных собак, и словно извинялся перед ними: «Простите, братцы-сестрицы, видите, я занят…» Вечерами вся семья поливала огород, воду носили из хауза — маленького зацементированного бассейна. Батыр тоже работал, очень ловко черпал воду маленьким ведерком и приносил хозяину, мальчик восхищался сообразительностью собаки. Много лет спустя, вспоминая о начале своего удивительного увлечения, Усманов обязательно рассказывал о Батыре:

— С тех пор душа моя к природе потянулась…

На луг, где неосмотрительная волчица устроила свое логово, вышла косилка. Ножи срезали двух волчат, последний уцелел. Валяться бы ему рядом с прочими, да вступился Усманов, попросил помиловать звереныша. Дехкане переглянулись — с волками у них были давние счеты, но Эксонджона в кишлаке уважали: всякую живность собирает, быть может, станет большим ученым…

Волк, он и есть волк, серый разбойник, и, как его ни корми, он, согласно пословице, все равно в лес смотрит. Да и не только туда — зимой любит заглядывать в курятники, овчарни, изредка наведывается и в коровник, а подчас не прочь и оплошавшую собаку утащить. Родные отговаривали Эксонджона, соседи и вовсе всполошились — разломает зверь клетку, больших бед наделает. Однако волк вел себя вполне прилично, не шкодил, кур и цыплят не трогал, был, опровергая тысячелетнюю свою нелестную характеристику, смирен и добродушен, весело играл с козлятами, мирно спал рядом с теленком. Хозяина слушался беспрекословно, охотно и быстро выполнял все его приказания. Уволенный в запас пограничник, поглядев на играющего с волком Эксонджона, поразился:

— Он у тебя выдрессирован, как служебная собака!

— Нашего Эксонджона все слушаются, — восторженно заметил соседский мальчишка, оседлавший высокий, растрескавшийся дувал. — Даже ежик.

И в самом деле было так, что все животные, попав в «Живой уголок» Эксонджона, обретали одну характерную черту: они, что называется, души не чаяли в своем хозяине, и стоило ему появиться во дворе, как сразу со всех сторон сбегались, слетались, сползались те, кто содержался на воле, обитавшие же в клетках и вольерах поднимали неистовый визг, писк, вой, метались по своим тесноватым помещениям, не сводя преданных глаз с Эксонджона. Конечно же он выпускал их из заточения, давал возможность порезвиться, побегать по двору, для четвероногих это становилось настоящим праздником, они носились из конца в конец, ошалев от призрачной свободы, а вдоволь набегавшись, окружали хозяина, терлись о его ноги, лизали ему лицо и руки. Даже длинноухий ежик Борька, смешное, сугубо ночное создание, Бог весть как разузнав, что хозяин находится во дворе, торопливо покидал свою лежку и, стряхивая на ходу с ощетинившихся игл палые листья, спешил ткнуться черным влажным рыльцем в хозяйский сапог. Усманов чесал ежу за ухом, зверек сопел и хрюкал от наслаждения, но стоило кому-то чужому приблизиться, ежик тотчас же сворачивался клубком и лежал так до тех пор, покуда человек не уходил.

Волк между тем отъелся, заматерел; широкогрудый, пушистый, он был очень красив. Однажды спустившийся с гор старик чабан, приехавший навестить племянника, зашел полюбоваться на его домашний зоопарк, долго ходил от вольеры к вольере, от клетки к клетке, одобрительно цокая языком, но внезапно остановился пораженный, жестом крайнего изумления прикрыл ладонью рот и горестно покачал головой:

— Что ты наделал, несчастный! Держишь баранов вместе с презренным волком! Видно, Аллах помутил твой разум — разве ты не знаешь, что вытворяют эти бандиты на пастбищах? Их нужно уничтожать. Беспощадно уничтожать всех до одного!

— Не тревожьтесь, аксакал, мой Серый овечек не тронет.

— И это слова мужчины?! У нас в горах даже малые дети знают, что вытворяют волки!

Но Серый ничего предосудительного