Черные сны - Андрей Лабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Может позвонить Паршину?», – подумал Егор, но сразу отмахнулся от этой мысли. Стоило вспомнить клетки, спрятанные в дальней комнате его берлоги. Он подумал, что коллега, наверное, тоже в деле. Вспомнил ситуацию, когда зашел без стука в кабинет к Червякову, как они замолчали и переглянулись, словно их застукали за планированием заговора. Вспомнил прутья клетки, блеснувшие из темноты шкафа.
– Господи, – прошептал Егор, – они все за одно. Вся контора. Но Варя? «А что Варя?». Потрясенный догадкой, Егор вылез из постели и прошел на кухню. Выкинул пустую пачку сигарет и взял с навесного шкафа другую. Закурил. «А что Варя? – вернулся он к размышлениям. – Она может и не знать. Слепое оружие, так сказать. Разносит клетки и разносит, сердце радуется за доброе дело. Улыбается. А вот Изотова и Данилкина точно знают. У них на рожах это написано. Создали контору по уходу за стариками, слабыми и беспомощными, которые не смогут сопротивляться и подселяют к ним под видом помощи невидимых тварей. Блин. Да они и есть самые настоящие твари, а Червяков самая главная тварь. Или нет? Марковна. Как пить дать, Марковна, она, так лелеет своих дедков, словно пастух овец. Она главная. Точно, она. Вдова говорила, что деньги перечисляет в какой-то там ее фонд. Блин, а я дурак, сам направил Евгеньевну в их рассадник. Хотя, хотя, – Егор сбил пепел с кончика сигареты. – Может, это и не так плохо. Пока она жива, будет контролировать каждую копейку. Старикам, может, и правда станет лучше жить. Ха! – Егор подскочил со стула. – Вот почему они поспешили подселить к ней паскудника, – рассуждал Егор вслух. Он уже не мог успокоиться. Большими шагами мерил кухню, нервно курил. – Даю руку на отсечение, ей они от всего сердца дали самого здорового, самого ненасытного пожирателя снов и мозгов в том числе. Они хотят сделать из нее овоща и прибрать к рукам. Поселить в психушку и содержать ее там за ее же денежки. – Егор погасил в пепельнице окурок. – А с ее денежками они развернуться. Нет, надо с этим завязывать. Завтра же. А тот мальчишка? Он приставлен следить за ней? За мной? Он тоже с ними. У них цех, налажено производство. Не дурно и клетки штампуют для подселения, и денежки имеют.
На следующий день он встал, как и всегда за несколько минут до будильника. Первым делом достал из чайной коробочки, стоящей на подоконнике за шторой, ключи от «оки» и документы на машину. Потом поставил на плиту греться чайник. Ноги коснулось что-то пушистое и теплое. Через секунду послышался тонкий жалобный писк. Егор опустил голову, уже зная, кого увидит.
– Доброе утро…, – он забыл, как назвал котенка. Наклонился и погладил выгнувшуюся дугой спинку. – Сейчас, дорогуша, позавтракаем. После чего из шкафа достал пакетик и насыпал в блюдце корма. На секунду задумался и добавил еще, пока разноцветные звездочки не посыпались через край.
Предстоящее мероприятие пугало. И в то же время не терпелось скорее осуществить свой план. Как говорила врачиха в детдоме перед очередной прививкой: «Сделали и забыли». Легкая дрожь временами прокатывалась по телу. Егор чувствовал себя на пике, словно перед каким – то важным выступлением на публике.
Чтобы не привлекать внимание и не возбуждать ненужное любопытство, в контору пришел, как обычно, раньше всех и до появления Изотовой успел выкурить сигарету. Облокотившись, на затертые перила крыльца, всматривался в серый унылый день. Было прохладно. В сыром воздухе чувствовалось приближение зимы. Настоящие холода задерживались, и Егор уже мечтал о них. Надоели сырость, слякоть, уныние, затянувшееся умирание. В промозглую осень в нем просыпалась скверная старуха – хандра. Следом средняя брюзжащая сестра – апатия и младшая – квашня – меланхолия. И рыба. В это время года белое лоснящееся жирное брюхо появлялось чаще обычного.
Егор вспомнил холодные, окрашенные зеленой краской блестящие стены детдома. Воспитателей в белых накрахмаленных халатах. Вспоминал унылый лес, усадьбу, разрушенный и погруженный в забвение «графский» дом, затянутый облетевшей желтой листвой Князевский пруд. Почему-то память пробудила образ Санечки Лещинко, который спал на соседней койке и у него не до конца смыкались веки. Отчего казалось, что он подсматривает. Егора всегда пробирал страх, когда ночью вставал в туалет, шаркая тапочками, обнимая от холода себя за плечи, шел по длинному, выложенному плиткой коридору в уборную, а когда возвращался совершенно продрогший, ловил на себе из-под неплотно прикрытых век взгляд Санечки.
– Здрасте, – услышал за спиной Егор неприветливый голос Изотовой.
– А, здрасте. – Егор от неожиданности вздрогнул. Он не слышал, как женщина поднялась по ступеням. – Я не слышал вас.
Изотова не ответила и, казалось, не замечала Егора. «Скоро она со мной вовсе перестанет здороваться», – подумал он, выстреливая щелчком окурок. «Ничего, недолго осталось, змеиное отродье». А вслух сказал:
– Много у меня сегодня дел?
– Потерпите, Нагибин, сейчас скажу. Не заводите меня с утра. Если у вас паршивое настроение, не надо его портить другим.
– Я не собирался.
– Знаем, как вы не собираетесь, – она кинула на него злой взгляд. Егору показалось, что женщина боится его. От этой мысли он улыбнулся.
– Да, вы правы. Всю ночь жутко спал, а вроде и как бы и не спал даже. Утром встал, смотрю, а у меня руки по локоть в крови. Подумал, кровь что ли носом шла. Потрогал. Нет. Не шла.
Изотова как-то поспешно заскочила в кабинет, быстро прошла через комнату и остановилась у дальней стены возле окна. Повернулась лицом к Егору и не снимала куртку, словно собиралась в удобный момент выскользнуть из конторы. Он прочитал в ее взгляде страх, и это развеселило его еще больше. Он плотоядно цокнул, провел языком по зубам, словно выискивая остатки пищи и двинулся к Изотовой.
– Не подходите, – побледневшими губами проговорила женщина, – я закричу.
– Это вам не поможет, – Егор еще несколько секунд держал маску маньяка-убийцы, потом не выдержал и широко улыбнулся. – Чего вы меня так боитесь, Татьяна Михайловна? Что я вам сделал?
– Знаете, что, Нагибин… Со мной шутить не надо, – от злости щеки ее покраснели и она вся разрумянилась. – Лечиться вам надо.
– А-а-а, – протянул Егор, – вот вы о чем. Конечно надо. Знаете, какой я опасный? Я настолько опасный, что когда иду по городу, все собаки разбегаются
