Черные сны - Андрей Лабин

краю кроватей, притихших, с напуганными глазами, словно перед казнью, заставляли его двигаться. Он уже ничего не мог поделать. Чувствовал, что крепко увяз и теперь уже не выбраться. Дух безысходности пронизывал все его мысли. Он знал, что лично для него это ничем хорошим не кончится. На подсознании ощущал мощь темных сил, бурлящую отрицательную энергию, стоящую за организацией. Видел жернова перемалывающие людские души. Что-то запредельное было во всем этом.

«Может позвонить Паршину?», – подумал Егор, но сразу отмахнулся от этой мысли. Стоило вспомнить клетки, спрятанные в дальней комнате его берлоги. Он подумал, что коллега, наверное, тоже в деле. Вспомнил ситуацию, когда зашел без стука в кабинет к Червякову, как они замолчали и переглянулись, словно их застукали за планированием заговора. Вспомнил прутья клетки, блеснувшие из темноты шкафа.

– Господи, – прошептал Егор, – они все за одно. Вся контора. Но Варя? «А что Варя?». Потрясенный догадкой, Егор вылез из постели и прошел на кухню. Выкинул пустую пачку сигарет и взял с навесного шкафа другую. Закурил. «А что Варя? – вернулся он к размышлениям. – Она может и не знать. Слепое оружие, так сказать. Разносит клетки и разносит, сердце радуется за доброе дело. Улыбается. А вот Изотова и Данилкина точно знают. У них на рожах это написано. Создали контору по уходу за стариками, слабыми и беспомощными, которые не смогут сопротивляться и подселяют к ним под видом помощи невидимых тварей. Блин. Да они и есть самые настоящие твари, а Червяков самая главная тварь. Или нет? Марковна. Как пить дать, Марковна, она, так лелеет своих дедков, словно пастух овец. Она главная. Точно, она. Вдова говорила, что деньги перечисляет в какой-то там ее фонд. Блин, а я дурак, сам направил Евгеньевну в их рассадник. Хотя, хотя, – Егор сбил пепел с кончика сигареты. – Может, это и не так плохо. Пока она жива, будет контролировать каждую копейку. Старикам, может, и правда станет лучше жить. Ха! – Егор подскочил со стула. – Вот почему они поспешили подселить к ней паскудника, – рассуждал Егор вслух. Он уже не мог успокоиться. Большими шагами мерил кухню, нервно курил. – Даю руку на отсечение, ей они от всего сердца дали самого здорового, самого ненасытного пожирателя снов и мозгов в том числе. Они хотят сделать из нее овоща и прибрать к рукам. Поселить в психушку и содержать ее там за ее же денежки. – Егор погасил в пепельнице окурок. – А с ее денежками они развернуться. Нет, надо с этим завязывать. Завтра же. А тот мальчишка? Он приставлен следить за ней? За мной? Он тоже с ними. У них цех, налажено производство. Не дурно и клетки штампуют для подселения, и денежки имеют.

На следующий день он встал, как и всегда за несколько минут до будильника. Первым делом достал из чайной коробочки, стоящей на подоконнике за шторой, ключи от «оки» и документы на машину. Потом поставил на плиту греться чайник. Ноги коснулось что-то пушистое и теплое. Через секунду послышался тонкий жалобный писк. Егор опустил голову, уже зная, кого увидит.

– Доброе утро…, – он забыл, как назвал котенка. Наклонился и погладил выгнувшуюся дугой спинку. – Сейчас, дорогуша, позавтракаем. После чего из шкафа достал пакетик и насыпал в блюдце корма. На секунду задумался и добавил еще, пока разноцветные звездочки не посыпались через край.

Предстоящее мероприятие пугало. И в то же время не терпелось скорее осуществить свой план. Как говорила врачиха в детдоме перед очередной прививкой: «Сделали и забыли». Легкая дрожь временами прокатывалась по телу. Егор чувствовал себя на пике, словно перед каким – то важным выступлением на публике.

Чтобы не привлекать внимание и не возбуждать ненужное любопытство, в контору пришел, как обычно, раньше всех и до появления Изотовой успел выкурить сигарету. Облокотившись, на затертые перила крыльца, всматривался в серый унылый день. Было прохладно. В сыром воздухе чувствовалось приближение зимы. Настоящие холода задерживались, и Егор уже мечтал о них. Надоели сырость, слякоть, уныние, затянувшееся умирание. В промозглую осень в нем просыпалась скверная старуха – хандра. Следом средняя брюзжащая сестра – апатия и младшая – квашня – меланхолия. И рыба. В это время года белое лоснящееся жирное брюхо появлялось чаще обычного.

Егор вспомнил холодные, окрашенные зеленой краской блестящие стены детдома. Воспитателей в белых накрахмаленных халатах. Вспоминал унылый лес, усадьбу, разрушенный и погруженный в забвение «графский» дом, затянутый облетевшей желтой листвой Князевский пруд. Почему-то память пробудила образ Санечки Лещинко, который спал на соседней койке и у него не до конца смыкались веки. Отчего казалось, что он подсматривает. Егора всегда пробирал страх, когда ночью вставал в туалет, шаркая тапочками, обнимая от холода себя за плечи, шел по длинному, выложенному плиткой коридору в уборную, а когда возвращался совершенно продрогший, ловил на себе из-под неплотно прикрытых век взгляд Санечки.

– Здрасте, – услышал за спиной Егор неприветливый голос Изотовой.

– А, здрасте. – Егор от неожиданности вздрогнул. Он не слышал, как женщина поднялась по ступеням. – Я не слышал вас.

Изотова не ответила и, казалось, не замечала Егора. «Скоро она со мной вовсе перестанет здороваться», – подумал он, выстреливая щелчком окурок. «Ничего, недолго осталось, змеиное отродье». А вслух сказал:

– Много у меня сегодня дел?

– Потерпите, Нагибин, сейчас скажу. Не заводите меня с утра. Если у вас паршивое настроение, не надо его портить другим.

– Я не собирался.

– Знаем, как вы не собираетесь, – она кинула на него злой взгляд. Егору показалось, что женщина боится его. От этой мысли он улыбнулся.

– Да, вы правы. Всю ночь жутко спал, а вроде и как бы и не спал даже. Утром встал, смотрю, а у меня руки по локоть в крови. Подумал, кровь что ли носом шла. Потрогал. Нет. Не шла.

Изотова как-то поспешно заскочила в кабинет, быстро прошла через комнату и остановилась у дальней стены возле окна. Повернулась лицом к Егору и не снимала куртку, словно собиралась в удобный момент выскользнуть из конторы. Он прочитал в ее взгляде страх, и это развеселило его еще больше. Он плотоядно цокнул, провел языком по зубам, словно выискивая остатки пищи и двинулся к Изотовой.

– Не подходите, – побледневшими губами проговорила женщина, – я закричу.

– Это вам не поможет, – Егор еще несколько секунд держал маску маньяка-убийцы, потом не выдержал и широко улыбнулся. – Чего вы меня так боитесь, Татьяна Михайловна? Что я вам сделал?

– Знаете, что, Нагибин… Со мной шутить не надо, – от злости щеки ее покраснели и она вся разрумянилась. – Лечиться вам надо.

– А-а-а, – протянул Егор, – вот вы о чем. Конечно надо. Знаете, какой я опасный? Я настолько опасный, что когда иду по городу, все собаки разбегаются