Колонна и горизонты - Радоня Вешович

Милорада Лазича, рабочего из Шапаца. Это он проявил исключительное мужество в бою под Щитом. Тяжело раненного Лику оперировали при свете коптилки в блиндаже. А над позициями кружили вражеские самолеты, раскрывались грибы парашютов с новой партией боеприпасов и продуктов для немцев. Ампутированную ногу Лики накрыли брезентом. Лика, студент-медик, взглянул на обрубок, и лицо его покрылось испариной: выше места ампутации он заметил признаки гангрены.

У самых позиций немцев застыли в ожидании бойцы. Как только луна скроется за облаками, они должны идти в атаку. Однако вражеская мина опередила события и вывела из строя почти весь штаб батальона — командира, комиссара и нескольких бойцов. Их вынесли на носилках, сделанных из ветвей деревьев. Хирург предложил командиру Маричичу ампутировать раздробленную ногу, но тот, недоумевая, спросил: «Неужели нельзя без этого?» Он умер в госпитале вместе с комиссаром прославленной рударской роты Раде Миличевичем.

Атаки следовали одна за другой. Угрожающе росли потери, но высоту нужно было удерживать во что бы то ни стало, иначе колонны, двигавшиеся к мосту через Узлуп, были бы уничтожены противником.

Около десяти дней продолжалась борьба за эту исключительно важную высоту.

Горы отнимали последние силы. Студеные дожди хлестали нас по лицу, мучила жажда, без конца донимала вражеская авиация. Выматывали бесконечные марши. От усталости и нервного напряжения мы не слышали первых голосов кукушек и дроздов, не замечали распускавшихся листьев на деревьях. Все настолько выбились из сил, что не могли оторвать взгляд от тропинки и полюбоваться дикой красотой окружавшей нас природы. Казалось, вершины гор созданы лишь для того, чтобы изматывать нас. Сменялись безымянные высоты, поросшие лесом гребни гор, одинаково трудные при подъеме и спуске, и никто не знал, какой из них окажется решающим. На Златни-Боре и Ильинской вершине, на Боровном и Бараме, на Кошуре и вершине Любин-Гроб, на Балиноваце — всюду подразделения должны были находиться в готовности броситься в атаку, захватить господствующую высоту и удерживать ее до подхода смены, а затем снова вступить в бой за другие высоты, среди которых находилась и та, где можно было потерять все достигнутое до сих пор.

Что мог я видеть в колонне? Горизонт скрывался за ближайшим холмом и спиной товарища, шагавшего впереди. В таком положении можно было лишь предполагать, догадываться о событиях, которые со всеми подробностями отражались на штабных картах. Там учитывалось все, вплоть до узкой тропинки, родника, деревушки и холмика. И возможности — наши и противника.

В результате усталости, накопившейся от Прнявора, и этих стремительных долгих маршей мы оказались на грани полного истощения, но каждый понимал, что только продвижением вперед можно было обеспечить успешное сопротивление противнику. Мы спешили, и мне иногда казалось, будто нас поглощает какая-то вязкая масса. Однако если одна нога тонула в болотной жиже, то другой мы нащупывали надежную опору, то великое, что было крепче любой породы, — берег будущего.

Мы стремительно продвигались вперед. Еще быстрее распространялись по колонне различные версии. Для противника, опасавшегося высадки союзников на Балканах, и для его местной братии мы были все равно что горящая свеча во мраке, где притаился преступник. И поэтому они из кожи вон лезли, чтобы любой ценой подавить, уничтожить наше движение. Тогда они без особого труда вместе с четниками и домобранами осуществили бы «освободительный» маневр, в ходе которого «умеренные» течения, симулируя антифашизм, беспрепятственно обвинили бы усташей, недичевцев и летичевцев в сотрудничестве с оккупантами и до прихода Красной Армии подготовили бы «окончательное» положение вещей, то есть обосновали бы реставрацию Королевства сербов, хорватов и словенцев.

Мы пытались найти реальный выход на случай, если потерпим поражение на одной из этих высот. Рассматривались две возможности. Одна — зарыться в сухие листья и притаиться, пока не закончится вражеское наступление, а если нас не обнаружат немецкие стрелковые цепи или каратели с собаками, то кто-нибудь останется. Другая — единственно правильное решение: мелкими группами пробиться в ночное время через кольцо окружения и затем собраться где-нибудь в Боснии, чтобы продолжать борьбу. Крсто даже пытался шутить:

— Не беспокойтесь! Никогда еще зло не могло сделать на нашей земле всего, что ему хочется. Как и мы вот не можем сразу прогнать всю эту нечисть…

Стрельба нарастала. Это ясно говорило о том, что противник захватил огромный лесной массив и что к нему постоянно подходит подкрепление. Внезапно эта сила обрушилась на нас со всех сторон. Однако мы не растерялись. Сознание смертельной опасности быстро организовывало нас и внутренне и внешне. Словно бурлящий поток, мы собирались перед каждым новым препятствием и, нащупывая слабые места, бросались в прорыв. И шли дальше. Почти автоматически распределялся груз, и роты, изрядно потрепанные, упрямо двигались вперед, чтобы на следующей высоте вступить в еще более тяжелый бой.

ЧЕРЕЗ ПИВУ И ВУЧЕВО

Мы вышли в район, который противник в бешеной злобе буквально засыпал снарядами и бомбами. Однако паники в наших рядах не было. И не потому, что мы хорошо понимали: речь идет о том, быть или не быть. Просто потому, что ничего, кроме решительной борьбы, нам не оставалось. Нас вела великая цель, хотя тогда никто не сумел бы четко ее сформулировать. Это было то, чего стремился лишить нас враг с самого начала восстания, то, что грезилось нам, когда мы мечтали об освобождении, о теплой избе во время вьюги, когда думали о родных и близких. И эта великая цель всегда была путеводной звездой.

Мы говорили, но еще больше чувствовали, что от нашей находчивости зависит весь исход борьбы. Но кто мог тогда знать, какой бой будет решающим? И в каждый из них мы вкладывали себя, и возможность собственной гибели казалась чем-то далеким и нереальным. Все действия были подчинены одной воле. Никому из нас и в голову не приходило избежать трудной ситуации, потому что другие части, следовавшие за нами, а вместе с ними и мы сами дорого бы заплатили за каждую нашу попытку уклониться от борьбы.

Вот почему мы на ходу расчищали препятствия и старались не задерживаться подолгу возле каждого из них, чтобы не упустить из виду изменения в общей обстановке.

Все хорошо понимали органическую связь между отдельными подразделениями и их зависимость от общего успеха. Этому научили нас минувшие бои. И это позволяло с ходу правильно оценивать обстановку. Вот почему меры, принимаемые