Т. 10. Река Вечности. Мир Реки. Рассказы - Филип Фармер

Когда Миксу рассказали об этом, он не стал спорить по поводу теории Крамера. Наоборот, изображая восторг, он принялся с жаром предлагать свои услуги. Смерть его не страшила, потому что он знал, что будет воскрешен через двадцать четыре часа где-нибудь в другом месте рядом с Рекой. Но он вовсе не хотел, чтобы его колесовали, а потом сожгли.

И он стал дожидаться удобной минуты, чтобы убежать.

Как-то вечером Крамер захватил группу людей, когда те сошли с корабля на берег. Микс пожалел пленников, поскольку сам был свидетелем крамеровских способов менять направление мыслей человека. Однако он ничем помочь им не мог. Если они настолько глупы, что отказываются притворяться, будто согласны с Крамером, то пусть страдают.

— Но вот из-за этого человека, Иешуа, я потерял покой, сказал Микс. — Во-первых, он был слишком похож на меня. Видеть, как он горит, было бы равносильно тому, как если бы я видел в пламени самого себя. Более того, ему даже не дали возможности сказать «да» или «нет». Крамер спросил его, не еврей ли он. Иешуа ответил, что был им на Земле, но сейчас у него нет религии.

На это Крамер ответил, что даст Иешуа возможность обратиться, то есть уверовать, как он, Крамер. Он, конечно, соврал, но этому сладкоречивому недоумку всегда надо выискивать себе оправдания каждой гадости, которую он делает. Он уверил, что дает христианам и язычникам возможность избежать огня — но только не евреям. Это они распяли Христа и должны за это поплатиться. Кроме того, еврею доверять нельзя. Он обязательно соврет, чтобы спасти свою шкуру.

Весь экипаж шлюпки и ее пассажиры были обречены, потому что все они были евреями. Крамер поинтересовался, куда они держат путь, и Иешуа ответил, что присматривают место, где никто и никогда не слышал о евреях. Крамер сказал, что такого места не существует и что Бог отыщет их повсюду, куда бы они ни отправились. Иешуа вспылил и обозвал Крамера лицемером и антихристом. Крамер так рассвирепел, что сам ад позавидовал бы, и пообещал Иешуа, что тот умрет не так быстро, как остальные.

Ну а потом меня едва не бросили в тюрьму вместе с ними. Крамер заметил, что мы с Иешуа похожи друг на друга как две капли воды. Он спросил меня, не солгал ли я ему, когда говорил, что я не еврей. Иначе как тогда получилось, что меня не отличить от еврея, если я не еврей? До этого Крамер, ясно, и не думал, что я смахиваю на еврея, которым я на самом деле не являюсь. Если бы я был посмуглее, то смог бы сойти за одного из моих предков чероки.

И хотя пот с меня лил градом — да так, что стекал мне на ноги, — я улыбнулся и сказал, что все как раз наоборот. Иешуа похож на меня, потому что смахивает на нееврея. Чтобы отвести от себя подозрения, я решил воспользоваться одним его язвительным высказыванием. Я напомнил Крамеру его же слова о том, что еврейки известны своим распутством. Так что, возможно, Иешуа, сам не зная того, — наполовину не-еврей.

Крамер, брызгая слюной, разразился своим мерзким утробным смехом. Это у него манера такая: ржет, пока слюни изо рта не потекут. И он сказал мне, что я прав. Но я-то понимал, что дни мои сочтены. Рано или поздно он все равно вернется к мысли о моей внешности и решит, что я соврал. К черту все, подумал я, сегодня же ночью я убегу.

Но Иешуа не выходил у меня из головы. И я решил не просто сбежать, подобно дворняжке с поджатым хвостом. Я решил, что напоследок насолю Крамеру так, чтобы он надолго запомнил меня и каждый раз, как он подумает обо мне, его свиное пузо разносило бы в один большой чирей и чтоб он помучил его как следует. В ту ночь — как раз тогда начался дождь — я убил топором обоих часовых и открыл ворота крепости. Но кто-то проснулся и поднял тревогу. Мы бросились к моему паруснику, но были вынуждены пробиваться к нему с боем. Прорваться удалось только нам троим — Иешуа, Битнайе и мне. Крамер послал за нами вдогонку своих людей. Очевидно, он приказал им не возвращаться без наших голов. Они не собирались так просто отказаться от нас.

— Бог настолько благ, что подарил нам вечную молодость в этом прекрасном мире, — произнес Стаффорд. — Мы избавлены от нужды, голода, тяжелой работы и болезней. Точнее — наверное, избавлены. Однако люди, подобные Крамеру, хотят превратить этот чудесный Эдемский сад в ад. Почему? Я не знаю. В один прекрасный день — и он не за горами — он пойдет на нас войной, как уже сделал с народом, живущим на севере от его территории в ее первоначальных границах. Если вы пожелаете помочь нам сражаться с ним, то добро пожаловать!

— Я ненавижу этого кровавого дьявола! — воскликнул Микс. — Я мог бы порассказать вам такое… впрочем, вы, должно быть, и без меня знаете…

— Я был очевидцем многих жестокостей и несправедливостей на Земле, — сказал Стаффорд, — и должен признаться, к моему величайшему стыду, что не только не протестовал, но даже поощрял их. Я думал, что для поддержания закона, порядка и религии нужны пытки и преследования. Однако часто мне было не по себе. Поэтому, очутившись в этом новом мире, я твердо решил начать жизнь заново. Что было правильно и необходимо на Земле, не обязательно должно быть таким же здесь.

— Вы — необыкновенный человек, — проговорил Микс. Большинство продолжают думать точно так же, как думали на Земле. Но мне кажется, что Мир Реки постепенно меняет многих.

ГЛАВА 4

Еду из изобильников разложили по деревянным тарелкам. Микс, взглянув на Иешуа, заметил, что тот не ест свою порцию мяса. Битнайя рассмеялась, поймав взгляд Тома:

— Хоть его разум и отверг веру отцов, желудок продолжает цепляться за законы Моисея[13].

Битнайя говорила по-английски с сильным акцентом, и Стаффорд, не поняв ее, попросил Микса перевести. Тот повторил ее слова.

— Но разве она не еврейка, как Иешуа? — спросил Стаффорд.

Микс ответил, что еврейка. Битнайя поняла сказанное ими и заговорила медленнее:

— Да, я еврейка. Но я оставила свою религию, хотя, по правде сказать, никогда, что называется, набожной не была. На Земле я, конечно, не высказывала своих сомнений вслух. Но когда мы скитались по пустыне, я ела все — и чистое, и нечистое, — лишь бы заполнить желудок. Естественно, когда меня никто не видел. Думаю, что другие делали то же самое. Многие, однако, скорее умерли бы с голоду, чем осквернили бы свои рты нечистой пищей. Дурачье! — Взяв с тарелки кусочек ветчины, она с улыбкой предложила его Иешуа. Тот с отвращением отвернулся.

— Бога ради, Иешуа! — произнес Микс. — Я тебе все время говорю и сейчас тоже, что мы можем поменяться: ты мне — свою ветчину, а я тебе — свой бифштекс. Думаешь, мне приятно видеть тебя голодным?