Книги крови V—VI: Дети Вавилона - Клайв Баркер

Черрик убрал палец от груди старика, вглядываясь в его лицо в ожидании новых фокусов; затем вновь отступил. Он сделал три шага назад, когда слева вдруг что-то зашевелилось. Резко повернувшись, он вскинул ружье и выстрелил. Пуля впилась в шею пегой свинье, что мирно паслась среди своих сородичей возле хижин. Свинья перевернулась в воздухе и рухнула в пыль.

Черрик вновь направил ружье на старика. Но тот не двигался, только открыл рот, и из его горла вырвался предсмертный визг свиньи. Пронзительный крик, жалобный и смешной, заставил Черрика вновь вспомнить о джипе. Лок уже завел двигатель.

— Давай, быстро! — подгонял он.

Черрик не заставил себя уговаривать и прыгнул на переднее сиденье. Внутри было жарко, тело Стампфа воняло болезненными выделениями, но это безопаснее, чем оставаться в деревне.

— Там свинья, — сказал Черрик. — Я подстрелил свинью.

— Знаю, — ответил Лок.

— Этот старый ублюдок.. — Он не договорил Он смотрел на два своих пальца, которыми касался старика. — Я дотронулся до него, — пробормотал он в недоумении.

На пальцах была кровь, хотя на теле старика ее не было.

Лок не отозвался на слова Черрика, развернул джип и направил машину прочь от деревни. Дорога, казалось, еще больше заросла с тех пор, как они проехали по ней час назад. Видимых признаков преследования не было.

Небольшая фактория к югу от Аверио почти не имела благ цивилизации, зато здесь были белые лица и чистая вода За Стампфом, чье состояние на обратном пути ухудшилось, ухаживал Дэнси — англичанин с манерами графа в изгнании и лицом, похожим на отбивную. Однажды, будучи трезвым, он провозгласил себя врачом, и, хотя свидетельств в пользу этого не нашлось, никто не оспаривал его права возиться со Стампфом. Немец метался в бреду, как буйнопомешанный, но Дэнси не отступал его маленькие руки с тяжелыми золотыми кольцами справлялись с горячечными выпадами пациента.

Пока Стампф бился под противомоскитной сеткой, Лок и Черрик уселись в полутьме лампы, выпили и поведали о своей встрече с племенем. Тетельману, владельцу складов в фактории, было что рассказать в ответ на их историю. Он хорошо знал индейцев.

— Я здесь уже не первый год, — проговорил он, подкармливая орехами паршивую обезьянку на своих коленях. — Я знаю, как у этих людей устроены мозги. Может показаться, что они глупы и даже трусливы. Поверьте мне, это не так.

Черрик что-то промычал. Вертлявая как ртуть обезьянка уставилась на него бессмысленными глазами.

— Они даже не попытались двинуться на нас, — сказал он, — хотя их было в десять раз больше. И это не трусость?

Тетельман откинулся в своем скрипящем кресле, сбросив зверушку с колен. Его лицо было стертым и изможденным, и только губы, которые он периодически окунал в стакан, имели какой-то цвет. Локу он показался похожим на старую блудницу.

— Тридцать лет назад, — говорил Тетельман, — вся эта территория была их родной землей. Никто их не трогал. Они ходили куда хотели, делали что хотели. А для нас, белых, джунгли были слишком грязными и полными болезней, мы не претендовали на них. И конечно, мы были по-своему правы. Они действительно загрязнены и заражены болезнями, но в то же время они скрывают то, в чем мы сейчас так нуждаемся: ископаемые, нефть.

— Мы заплатили за эту землю. — Пальцы Черрика нервно скользили по сколотому краю стакана. — Все теперь наше.

— Заплатили? — Тетельман презрительно усмехнулся. Обезьянка застрекотала у него в ногах, как будто слова Черрика позабавили ее не меньше, чем хозяина. — Нет, вы заплатили за кота в мешке, и теперь вам придется с ним повозиться. Вы заплатили за право вышвырнуть отсюда индейцев, если вам это удастся. Вот куда пошли ваши доллары, мистер Лок. Правительство ждет не дождется, пока вы — или такие, как вы, — избавите его от всех этих племен на континенте. Нет нужды изображать оскорбленную невинность. Я здесь слишком давно…

Черрик плюнул на голый пол Слова Тетельмана раздражали его.

— А зачем же ты сюда приехал, если ты такой хренов умник?

— По той же причине, что и вы, — ответил Тетельман миролюбиво, вглядываясь куда-то вдаль, в смутные очертания деревьев, что росли на краю участка за складом. Их раскачивали ночные птицы или ветер.

— И что это за причина? — Черрик с трудом сдерживал враждебность.

— Жадность, — мягко ответил Тетельман, продолжая рассматривать деревья. Что-то быстро прошуршало по низкой деревянной крыше. Обезьянка в ногах Тетельмана прислушалась, наклони в голову. — Я, как и вы, думал, что меня здесь ждет удача. Я дал себе два года. От силы три. Это были лучшие годы за прошедшие двадцать лет. — Он нахмурился; его память вызывала картины прошлого, и все они отдавали горечью. — Рано или поздно джунгли пережуют вас и выплюнут.

— Не меня, — заявил Лок.

Тетельман посмотрел на него влажными глазами.

— Сожалею, — произнес он очень вежливо. — Дух разрушения носится в воздухе, мистер Лок. Я чую его запах.

Он снова отвернулся к окну.

Теперь к тому, что уже шуршало на крыше, присоединилось что-то еще.

— Но ведь они не придут сюда? — спросил Черрик. — Они не станут нас преследовать?

В вопросе, заданном почти шепотом, слышалась мольба об отрицательном ответе. Как Черрик ни старался, он не мог отогнать видения предыдущего дня. Ему являлся не труп мальчика — это он еще мог постараться забыть. Но как забыть старика с его искаженным в солнечном свете лицом и ладонями, поднятыми, как будто он предъявлял какое-то клеймо?

— Не беспокойся, — ответил Тетельман с ноткой снисходительности. — Иногда некоторые индейцы наведываются сюда, чтобы продать попугая или пару горшков, но я никогда не видел, чтобы они приходили в сколько-нибудь значительном числе. Они этого не любят. Ведь для них здесь цивилизация, а она их пугает. Кроме того, они не стали бы обижать моих гостей. Я им нужен.

— Нужен? — удивился Лок. Кому нужна эта руина вместо человека?

— Они употребляют наши лекарства Дэнси их снабжает. И одеяла время от времени. Я же говорил, они не так глупы.

Рядом послышалось завывание Стампфа, и следом — увещевания Дэнси. Он старался унять панику больного, но ему это не удавалось.

— Ваш друг совсем плох, — сказал Тетельман.

— Он мне не друг, — ответил Лок.

— Она гниет, — пробормотал Тетельман больше для себя.

— Кто?

— Душа. — Слово было чудовищно неуместным на мокрых от виски губах Тетельмана. — Она — как фрукт, видите ли. Гниет.

Крики Стампфа притягивали внимание к себе. Это не были вопли живого существа: словно вопила сама гниль.