Книги крови V—VI: Дети Вавилона - Клайв Баркер

— Это быстро и чисто, — говорил он. Его лицо окрашивалось все в те же цвета: красный, зеленый, желтый; красный, зеленый, желтый.

Это ошибка, думала она, ужасное недоразумение, которое она никак не может постичь. Она пыталась найти хоть какое-то объяснение.

— Я не понимаю, — хотела она сказать, но сдавленное горло издало лишь бульканье.

— Извиняться поздно, — ответил он, тряся головой. — Ты ведь сама ко мне пришла, помнишь? Ты хотела остановить барабанщика. Ведь ты за этим приходила?

Его хватка стала еще сильнее. Элейн казалось, что ее лицо разбухло и кровь вот-вот брызнет у нее из глаз.

— Разве ты не поняла, что они приходили предостеречь тебя? — выкрикивал. Кэвенаг. — Они хотели разлучить нас, сказав, что я проливаю кровь.

— Нет, — пыталась она произнести, но он лишь сильнее сжимал ее горло.

Барабанщик оглушительно бил ей в уши. Кэвенаг еще что-то говорил, но Элейн уже ничего не слышала. Да это и не имело значения. Только теперь она поняла: Кэвенаг не был ни Смертью, ни ее костлявым привратником В безумии Элейн отдалась в руки обычного убийцы, Каина с большой дороги. Ей захотелось плюнуть ему в глаза, но сознание уже покидало ее: комната, цветные сполохи, его лицо тонули в грохоте барабана. А потом все кончилось.

Она посмотрела сверху на кровать. Ее тело лежало поперек, безжизненная рука все еще хваталась за простыню. Язык вывалился, на синих губах пена. Но (как он и обещал.) крови не было.

Она парила, не всколыхнув даже паутинку под потолком, и наблюдала, как Кэвенаг довершает злодеяние. Он склонился над ее телом, перекатывал его по смятой простыне и что-то нашептывал на ухо. Затем он расстегнулся и обнажил ту свою косточку, возбуждение которой было неподдельным до умиления. Дальнейшее было комичным в своем бесстыдстве. Комичным было ее тело со шрамами и теми местами, где оставил отметины возраст. Как посторонний наблюдатель, она взирала на безуспешные попытки Кэвенага к соитию. Его бледные ягодицы носили отпечатки нижнего белья; двигая ими, он напоминал механическую игрушку.

Он целовал ее, глотал заразу вместе с ее слюной. Его руки соскребали чумные клетки с ее тела, как песок. Этого он, конечно, не знал, доверчиво обнимаясь со смертельной язвой, вбирая ее в себя с каждым толчком.

Наконец он кончил Не было ни метаний, ни стонов. Он просто остановил свой механизм и встал с нее, обтерся о край простыни и застегнулся.

Провожатые уже звали ее. Ей предстоял путь и возрождение в конце. Но она не хотела идти, по крайней мере сейчас. Ее душа заняла удобную позицию и смотрела на Кэвенага, на его лицо. Взглядом (или по крайней мере той способностью видеть, какая была ей дана) она проникала вглубь, где за хитросплетением мускулов проглядывали кости. О, эти кости. Он, конечно, не был Смертью; и все же он был ею. Ведь у него есть лицо? И однажды, по благословению разложения, он покажет его. Как жаль, что сейчас наслоение плоти прячет его.

Пора в путь, настаивали голоса. Элейн знала, что они не будут долго ждать. Среди голосов она услышала чей-то знакомый.

— Еще немного, — умоляла она, — пожалуйста, еще немного.

Кэвенаг закончил свое грязное дело. Он поправил одежду перед зеркалом и вышел. Она последовала за ним, заинтригованная поразительно банальным выражением его лица. Скользнув в ночной коридор и вниз по лестнице, он дождался, пока портье отвлечется, и вышел на улицу. Небо было светлым — то ли уже утро, то ли рождественская иллюминация. Элейн наблюдала за Кэвенагом из угла комнаты дольше, чем думала, — теперь часы для нее летели как мгновения. И лишь в самый последний момент она получила награду за свою настойчивость, пробежав взглядом по его лицу. Голод! Он был голоден. Он не умрет от чумы, как не умерла она. Чума впиталась в него: кожа заблестела и в животе родилось новое ощущение голода.

Он вошел в нее маленьким убийцей, а вышел Большой Смертью. Элейн рассмеялась при виде того, каким неожиданным образом оправдались ее догадки. На мгновение его шаги замедлились, как будто он мог слышать ее. Но нет — он слушал барабанщика, который все сильнее бил у него в ушах, при каждом его шаге требуя новой смертоносной силы.

Они заплатили кровью

(пер. с англ. В. Шитикова)

Лок поднял глаза на деревья. Ветер шумел в их тяжелых ветвях, как река в половодье. Имитация, одно из множества подражаний. Когда он впервые попал в джунгли, то был поражен бесконечным разнообразием зверей и растений в извечном круговороте жизни. Но это буйство природы было обманчиво, джунгли лишь прикидывались райским садом. Там, где праздный путешественник восторгался сияющим великолепием, Лок замечал тайный сговор в действии, когда каждая вещь видится не такой, какова она есть. Деревья и река, цветок и птица, крылышко мотылька и глаз обезьяны, спина ящерицы и солнечный свет на камне — повсюду идет головокружительная смена воплощений, как в зеркальной комнате, где ощущения неверны и самый рассудок гибнет. Что ж, посмотри на нас, думал он, стоя возле могилы Черрика. Посмотри, как мы играем в эту игру. Мы живы, но играем мертвых лучше, чем сами мертвые.

Тело превратилось в сгусток запекшейся крови, когда они засунули его в мешок и понесли хоронить на заброшенный участок за домом Тетельмана. Там уже было с полдюжины могил. Все европейцы, судя по именам, грубо выжженным на деревянных крестах: умерли от укусов змей, от жары и непомерных амбиций.

Тетельман попытался произнести молитву на испанском, но его голос утонул в шуме деревьев и криках птиц, спешивших вернуться в гнезда до наступления темноты.

Не окончив молитву, они вернулись в прохладу дома. Там сидел Стампф и, тупо вперив взгляд в темное пятно на полу, пил бренди.

Снаружи двое нанятых Тетельманом индейцев засыпали рыхлой тропической землей мешок с Черриком, торопясь закончить работу и убраться до темноты. Лок выглянул из окна. Могильщики работали молча; засыпав неглубокую яму, они начали утрамбовывать землю своими жесткими, как подошва, ступнями. Их притаптывания вдруг приобрели определенный ритм; Лок решил, что они набрались плохого виски. Он знал немногих индейцев, которые не напивались как скоты. А эти, шатаясь, устроили танцы на могиле Черрика.

— Лок?

Он проснулся. В темноте светился кончик сигареты. Когда курильщик затянулся, вспыхнувший огонек высветил из ночной тьмы изможденные черты Стампфа.

— Ты не спишь, Лок?

— Что тебе нужно?

— Я не могу уснуть, — произнесла маска. — Я все думал. Послезавтра из Сантарема прилетит транспортный самолет. Мы можем оказаться там через несколько часов, вдали от всего этого.