Хронокорректоры - Кирилл Мамонтов

Увидав гужевое прибытие хронокорректоров, Павел Карлович расхохотался и простонал сквозь смех:

– Неужели так и не научились верхом ездить?!

Отговорками про вывихнутые поясницы, артрит и прочие радикулиты переубедить командующего не удалось.

За ужином Кондратенко похвастался глубоким продвижением. Он не сомневался, что утром введет в бой свежую бригаду, бросит в прорыв конную дивизию и к исходу дня завяжет бой с корпусом Макензена. В свою очередь Ренненкампф рассказал об успешных боях на правом фланге. По его словам, немецкие корпуса, почуяв опасный охват, начали отходить на юг.

Разговор был интересный, но Роман и Георгий ерзали, словно сидели на иголках. Мультифункционалы под мундирами непрерывно вибрировали – это Рагнара и Карло вызывали хронокорректоров на катер. А между тем Ренненкампфа потянуло поговорить о высоких материях.

– По существу, господа, наши солдаты сражаются за интересы народа, который не слишком любит нас, русских, – задумчиво произнес Павел Карлович. – Сегодня стало известно, что государь император Николай Александрович пообещал после победы возродить самостоятельное польское государство. Получается, что мы проливаем русскую кровь, чтобы завоевать Восточную Пруссию, Силезию, Галицию, чтобы на этих землях возникла Польша. Будут ли поляки благодарны нам?

– Это вряд ли, – вырвалось у Романа.

– Вот и я так полагаю, – согласился Ренненкампф. – Благодарности от ляхов ждать не стоит. Станут прислуживать Лондону, Парижу, даже Константинополю, но своих освободителей возненавидят.

Георгий встал и произнес длинный тост за процветание великой империи, которая разгромит всех врагов, избежит потрясений, выйдет из войны могущественнее прежнего. Он закончил весело:

– И пусть Константинополь к концу войны станет русским городом назло всем нашим недоброжелателям.

Глотая водку, Рома чуть не поперхнулся – мультифункционал снова задергался у него на животе. Хронокорректор тоскливо посмотрел в темное небо. Не хватало еще, чтобы Рагнара, потеряв терпение, вернулась на звездолет.

– Хорошо сказали, князь, – одобрил Кондратенко и обратился к Ренненкампфу: – Я докладывал, ваше высокопревосходительство, что мои орлы пленили полковника из штаба Восьмой армии.

– Помню, – командующий кивнул. – Его сейчас в разведывательном отделе допрашивают.

– Мы его тоже наскоро допросили, – сообщил Роман Исидорович. – Так вот вспомнилось к разговору о поляках. Этот полковник богохульственно проклинал поляка, сумевшего убедить Гинденбурга и Людендорфа, что москальские дурни воевать не способны, легко их обмануть можно будет. Якобы, поддавшись его красноречию, Гинденбург бросил все силы против Самсонова, оставив против нас всего три бригады. И даже вчера, когда стало понятно, что наша армия развернулась на юг, этот польский майор каким-то образом уговорил своего командующего не отвлекаться от разгрома Второй армии.

За столом раздался дружный смех. Ренненкампф осведомился, улыбаясь:

– Короче говоря, ненависть поляка помогла нам одержать победу. Как звать этого героя? Надо будет орден ему выписать. Станислава любой степени, и даже Белого Орла не жалко.

Все снова расхохотались, и только Рома сидел с озабоченным видом. Оговорка неведомого поляка насчет «москальских дурней» показалась ему знакомой.

– Сейчас доложу, как его звали, – сказал Кондратенко, достал памятную книжку, перелистал и прочитал: – Майор Генрих Вестер.

– Какой же он поляк? – удивился Павел Карлович. – Вестер – немецкая фамилия. От слова «вест», то есть «запад». Наверное, сменил свою польскую фамилию, означавшую по-польски «запад» или что-нибудь в подобном роде.

Сидевший на другом конце стола подполковник Кульбеда, белорус по национальности, неплохо знавший польский язык, сообщил:

– Запад поляки называют «заход».

– То есть на самом деле поляка зовут Хенрик Заходовский, – негромко, только для Георгия, резюмировал Рома. – Живуч, сволочь.

– Надо пристрелить его, пока до нас не добрался, – сделал вывод Гога. – И так, чтобы наверняка, с контрольным выстрелом. Или осиновый кол в сердце вогнать.

Новая забота совершенно лишила их душевного равновесия. Лишь глубокой ночью смогли они улизнуть из деревни и подать сигнал катеру. Рагнара и Карло осыпали хронокорректоров отборной руганью далекого будущего. Пришлось признать, что европейский мат за следующие столетия совершит могучий рывок, достигнув подступов к совершенству.

Поход продолжался третий день. Эскадра обстреляла турецкие порты и базы, оставляя вдоль своего курса пожары на вражеском берегу. Миноносцы перехватывали и топили крохотные шхуны, перевозившие уголь и всякую дрянь. Лишь под вечер повезло – встретили два больших турецких парохода. Офицеры на мостике зубоскалили, вспоминая удачные пиратские набеги владивостокского отряда крейсеров.

Турки остановиться не пожелали, а на броненосцах оставалось слишком мало угля.

– Топить к басурманской матери! – приказал Эбергард.

Главный калибр, конечно, в ход пускать не стали. Зашевелились установленные в бортовых казематах шестидюймовки. Флагманский «Евстафий» навел орудия на цель, однако стрелять не спешил. Согласно принципу, отшлифованному многолетними тренировками Черноморского флота, дистанцию для стрельбы сообщал флагманский артиллерист на броненосце «Иоанн Златоуст», который занимал второе место в кильватерной колонне.

Наконец на мачтах «Златоуста» поднялись флаги, сообщившие эскадре дистанцию – 27 кабельтовых. Старшие артиллеристы всех кораблей пересчитали дистанцию, после чего был открыт огонь. Ввиду несерьезности противника стреляли нечасто, но снаряды ложились точно. Войсковые транспорты загорелись, турки дружно прыгали за борт, чтобы отплыть подальше от водоворотов, сопровождавших уходящие на морское дно суда. Подоспевшие русские миноносцы выловили из воды сотни две моряков, рассказавших, что пароходы везли снаряжение для турецкой армии.

К этому часу все мины на подступах к Босфору были выставлены, вражеские караваны попрятались в портах под защитой береговых батарей, а вражеские линкоры не спешили наказать эскадру, громившую турецкое побережье. В 7.02 вечера командующий приказал взять курс на Севастополь.

Рома рассеянно смотрел сверху, как огромный корабль описывает разворот, распугивая чаек и вспарывая форштевнем гладкую поверхность моря. «Евстафий» напоминал по конструкции «Цесаревич», на котором они бывали в Порт-Артуре, – те же башни главного калибра по бортам. Отличия заключались в мелочах: три дымовые трубы вместо двух и более толстая палубная броня. Предназначенные для штурма Босфора черноморские броненосцы были лучше защищены от навесного огня установленных на высоком берегу пушек. В итоге перегруженные броней корабли получились тихоходней своих балтийских собратьев.

– Господа, адмирал приглашает вас на ужин, – почтительно произнес молодой офицер.

Как и в предыдущих реальностях, Черноморским флотом командовал давний приятель Андрей Августович Эбергард, постаревший на десять лет и получивший звание полного адмирала. Встреча мало отличалась от других, случившихся за последние дни: адмирал охал, вспоминал прошлую войну, интересовался причинами их исчезновения да традиционно завидовал, что они почти не изменились.

В первый день похода Эбергард тоскливо рассказывал о сражениях, в которых новые японские броненосцы нанесли поражения Тихоокеанской эскадре. По его мнению, Макаров действовал безукоризненно, прекрасно маневрировал и даже охватывал голову вражеской колонны. Однако сила сломила силу, а потом эскадре пришлось покинуть осажденную крепость и двинуться на самоубийственный прорыв. В том сражении погиб «Севастополь», был тяжело поврежден и ушел в нейтральный порт «Цесаревич», и только «Ретвизан» с «Иваном Грозным» сумели прорваться во Владивосток, превратив «Микасу» в груду покореженного обгорелого металла…

За столом много шутили, вспоминая удачный поход. Как бы между делом Эбергард огласил предупреждение Морского генерального штаба, сообщавшего, что турецкие ретвизаны вышли в море.

– Не иначе нас ищут, – усмехнулся командир «Евстафия» капитан 1-го ранга Галанин. – Надеюсь, найдут.

Многие согласились азартно: дескать, лишь бы встретить негодяев, а там ужо мы им зададим трепку, кузькину мать во всей красе покажем и бескозырками двенадцатидюймовыми закидаем на радость Нептуну. Редкие скептики напоминали, что преимущества в огневой мощи у русских кораблей нет. Три новых броненосца имели в бортовом залпе по 18 орудий калибра 12 и 6 дюймов да еще старенькие «Ростислав» и «Три Святителя» добавляли 4 двенадцатидюймовки, 4 десятидюймовки и десяток пушек среднего калибра. Противник же мог противопоставить им 14 двенадцатидюймовок и 10 шестидюймовок «Султана Османа», а также 10 одиннадцатидюймовок и 6 шестидюймовок «Гебена». Получалось примерное равенство стволов, хотя русские пушки были мощнее, но зато распределены по пяти кораблям.