Тусовщица - Анна Дэвид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что, детка, у меня есть «Шато-марго» девяносто пятого года, могу открыть, если ты не против, — говорит Джереми, присоединяясь ко мне на балконе. И я ощущаю безошибочный запах Drakkar Noir, который до этого не ощущался.
— Джереми, я должна тебе кое в чем признаться, и это ужасно, — начинаю, рассматривая громадный бассейн внизу.
— Люблю ужасы. — Если голосом можно ухмыляться, то именно это он сейчас и сделал.
— Я не пью. Я завязала. — Он в замешательстве смотрит на меня, и я добавляю: — Я прошла курс реабилитации.
— Но…
— Я притворялась в ту ночь в «Рузвельте», — говорю я, и он морщит лоб, отчаянно пытаясь восстановить в памяти события той ночи. — Налитая в рюмку вода с виду ничем не отличается от водки.
— Ничего себе, — произносит он, до жути заинтригованный. — Но почему?..
— Когда-то я действительно была отпетой чокнутой тусовщицей, — отвечаю я. — Запиралась дома и безостановочно нюхала кокаин. Потом я совершенно утратила над собой контроль, потеряла работу и вообще вела себя как полная идиотка. А потом, когда мне удалось убрать за собой все это дерьмо, мне предоставили возможность вести колонку, в которой бы я описывала все те безумства из своей прошлой жизни, и… колонку я веду, отбирая для нее события прошлого, только…
— Играй свою роль, — говорит он, одобрительно кивая. — Это действительно ужасно, детка. И мне это нравится.
Я улыбаюсь, ощущая громадное облегчение.
— Ты не думаешь, что я окончательно рехнулась?
Теперь очередь Джереми улыбнуться.
— Именно так я и думаю, — отвечает он. — Только в хорошем смысле. — И он разворачивается, чтобы пройти обратно в комнату. — Что тебе тогда принести? У меня есть клюквенный сок, можно…
— В том-то и дело, — перебиваю я его. — Я не пила шесть с половиной месяцев, и сейчас мне хочется выпить.
— Но ты же только что сказала…
— Я сказала, что была кокаинщицей. Это в центре меня убедили, что я еще и алкоголичка.
Он внимательно смотрит на меня.
— Я слышал, что они там всех называют алкоголиками, — произносит он.
Я киваю.
— Так оно и есть. Это я все к тому, что не против, чтобы ты открыл эту бутылку.
Джереми оглядывает меня с ног до головы и кивает.
— Прекрасно, — с улыбкой говорит он. — Пойду принесу.
* * *
Первая мысль, посетившая меня, когда я сделала глоток из хрустального бокала и почувствовала, как по пищеводу потекла знакомая на вкус горьковатая жидкость: «И только из-за этого поднимать столько шуму? Все эти девизы, собрания, бесконечный треп о чувствах — все только из-за этой водички?» И, ощутив прилив уверенности, я делаю еще один глоток. На вкус… отличное. Даже превосходное. Но я бы не стала сравнивать это с первой каплей воды после шести с половиной месяцев пребывания в пустыне, ни в коем случае. «Ясно же, — думаю я, — что если бы я действительно была алкоголичкой, то это был бы знаменательный момент в моей жизни». Но для меня это не более чем распитие какого-то напитка.
— Превосходное, — говорю я, улыбаясь Джереми. Я никогда не умела отличать марочные вина от десятидолларовых, и меня это всегда смущало. «Если бы я была алкоголичкой, то наверняка бы хорошо разбиралась в винах, ходила бы в дегустационные залы, и все такое», — убеждаю я себя, а Джереми пускается в разглагольствования о том, почему особенно важна датировка вин.
Мы переходим в гостиную, где Джереми достает фотоальбом и демонстрирует мне свои снимки с Аль Пачино, свою маму, брата и всевозможных теперешних и бывших любовниц. И все это выглядит очень по-светски: вино, многомиллионный особняк, фотографии под зеленым кожаным переплетом. Если бы я была сейчас с Адамом, думаю я, мы бы ограничились пивом из банок, сидя на какой-нибудь раскладной кушетке.
— О господи, — произносит Джереми, когда я, глотнув еще вина, рассматриваю ту страницу в альбоме, где собраны фотографии кинофестиваля, на которых он запечатлен с Аэрон Экхарт и Кэтрин Кинер. — Не могу поверить, что ты считала себя алкоголичкой, ты же почти не пьешь.
— Знаю, — отвечаю я, сияя от счастья, потому что последнее замечание лишний раз укрепляет меня в том, как правильно я поступила, решив выпить. И я делаю еще один небольшой деликатный глоток, чтобы это подчеркнуть.
Я выхожу на балкон покурить, и через минуту Джереми присоединяется ко мне, прихватив только что открытую бутылку вина, что кажется мне довольно странным, потому что мы и первую-то вряд ли допьем. Он рассказывает мне историю из своей бытности помощником на ICM, когда ему приходилось таскать к ветеринару пробу фекалий собаки своего босса, и я поражена, что на свете вообще может существовать столь унизительная профессия, что начисто забываю поинтересоваться по поводу бутылки.
Мы пьем вино, я пускаю кольца дыма и рассказываю о своей жизни, о своей колонке, о том, что думаю о тех или иных вещах, а Джереми главным образом слушает и время от времени похохатывает. «Я и забыла, какой артистичной становлюсь, когда выпью», — думаю я, решив экспромтом процитировать диалог из «Бриолина», который просмотрела раз 200 в годы своего отрочества, поэтому могу воспроизвести все слово в слово и даже спародировать австралийский акцент Сэнд и нью-йоркский выговор Дэнни.
Позже мы снова оказываемся в гостиной, и я понимаю, что, видимо, захмелела, потому что я что-то говорю, а Джереми держит меня за руку, и я ее не отдергиваю. Когда же он наклоняется, чтобы поцеловать меня, до меня доносится отчетливой запашок несвежего дыхания, и именно это — а не грозящий мне поцелуй — заставляет меня очухаться, легонько оттолкнуть его и одернуть юбку.
И, по-моему, как раз в тот момент, когда я закуриваю прямо в гостиной — он разрешил мне курить, где я ни пожелаю, — я вижу, что Джереми лезет в карман и что-то вынимает.
— Я не против поить тебя вином, — говорит он, что кажется мне довольно нелепым комментарием, потому что мы и без того уже пришли к обоюдному выводу, что ты — не алкоголичка. — Но не уверен, стоит ли давать тебе экстези.
Я ошарашенно смотрю на него, на один короткий ужасный миг решив, что он подсунул в вино экстези. Джереми разжимает