Тусовщица - Анна Дэвид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока своими переживаниями делятся остальные, кое-кто хлопает меня по спине, а женщины пишут на листочках свои телефоны и передают их мне. Запихивая в сумочку все эти бумажки, я вдруг понимаю, что совершенно потеряла связь с этими людьми. Когда я проходила реабилитацию, я ужасно привязалась к Джастину с Робин, к Вере, Питеру, Джоэлу и ко всем остальным. Но сейчас, учитывая, что Джастин с Робин уже давным-давно здесь не появлялись, Вера вечно срывается, а Питер с Джоэлом приезжают на собрания лишь от случая к случаю, все стало совершенно по-другому. Теперь я осознала, что со дня своего выхода из «Пледжс» я вела себя так, будто полностью излечилась. Рэчел предупреждала меня, что на собрания не следует опаздывать и уходить с них, не дождавшись окончания. И теперь, оглядевшись, я понимаю, что не знаю почти никого из других выпускников — чьи-то лица знакомы, и кое-кого я даже знаю по именам, но во время своих забавных и глубокомысленных рассказов я скорее взирала на них как на зрителей, а не как на потенциальных товарищей.
По окончании собрания я встаю в очередь, чтобы поблагодарить ведущую — Рэчел постоянно мне об этом напоминала. «Я слишком зациклена на себе», — думаю я, дожидаясь своей очереди.
Я говорю спасибо женщине, с виду — заправской домохозяйке, которая только что рассказывала о героиновой зависимости, многочисленных браках и съемках в порнофильмах, и она крепко обнимает меня. И в этот момент у меня на глаза наворачиваются слезы. Но меня это не удивляет, потому что это слезы облегчения, а не жалости к себе, как прежде.
Пока я пробираюсь к выходу, ко мне подходят разные люди, и я с изумлением понимаю, что собрание закончилось двадцать минут назад, а я еще не ушла. И, обнимаясь с девушкой, которая не пьет уже девять месяцев и которая говорит мне, что «чутко внимала каждому моему слову», я вдруг замечаю человека, о чьем присутствии на собрании и не догадывалась вплоть до настоящего момента, и у меня начинает бешено колотиться сердце, как будто мне в кровь только что впрыснули кокаин.
— Надо поговорить, — говорит Рэчел, и я киваю.
— Ты должна завести друзей в «Пледжс», — начинает Рэчел, сурово глядя на меня. Мы сидим за пластмассовым столиком у ларька, в котором продаются бургеры, неподалеку от ее дома в Калвер-сити. В ее голосе слышен гнев, на смену привычным мелодичным напевным интонациям пришел менторский тон учителя воскресной школы.
— Но у меня есть друзья в «Пледжс», — возражаю я. И поднимаю на нее глаза. — У меня есть ты.
Она в упор смотрит на меня.
— Я не друг, — отвечает она. — Я твой наставник.
У меня такое чувство, будто мне только что заехали под дых, но я этого не показываю.
— О’кей, мисс Серьезность. Я заведу новых друзей.
Но она даже не улыбнулась.
— Амелия, я серьезно. Порой мне кажется, что ты относишься к своему выздоровлению как к небольшой встряске, которая помогла тебе разобраться со своей жизнью и улучшить ее, и теперь ты снова пустилась во все тяжкие. — Рэчел берет кусочек картофеля-фри и макает в кетчуп. — Так у тебя ничего не получится. Если ты стала знаменитой, это не значит, что на встречи выпускников можно приходить, когда вздумается, а потом курить и притворяться, будто все чудесно. — Она отправляет картофелину в рот, жует и вздыхает. — Дело не в том, чтобы подстроить это под свою жизнь. Ты должна свою жизнь подстроить под это.
Я собираюсь возражать и защищаться, но понимаю, что меня прижали к стенке и бороться дальше бесполезно. С момента моего выхода из «Пледжс» я методично пренебрегала всем, чему меня здесь научили, в частности тем, что счастье и покой напрямую зависят от способности отречься от себя и помогать другим.
— Главной твоей целью должен быть здоровый образ жизни, других вариантов нет, — говорит она. — Ты понимаешь?
— Ну…
— Я к тому, что если ты готова делать для этого все необходимое, то я почту за честь тебя в этом поддержать. Потому что тогда есть все шансы жить спокойно и безмятежно. Если же ты хочешь на все забить, то я не собираюсь принимать в этом участие.
Я колеблюсь не больше секунды.
— Я выбираю первое. — И, произнеся эти слова, понимаю, что никогда в жизни ни в чем не была так уверена.
— Тогда ты должна сесть, описать все свои страхи и попросить прощения у людей, которых чем-то обидела из-за своей болезни.
Раньше, как только она об этом заикалась, я тут же старалась отвлечь ее внимание на что-то другое — обычно рассказывала ей какую-нибудь забавную историю. И мне казалось, будто у меня это так ловко получается и она не догадается о том, что я фактически пытаюсь сбить ее с толку. Но сейчас я смотрю на это иначе. «Я столько времени ждала, когда меня попросят рассказать, кто меня больше всего бесит, — думаю я. — А больше всего меня бесит моя собственная жизнь».
— Сегодня же начну, — говорю я.
— И еще ты должна быть честной.
Я киваю.
— Это касается и твоей работы.
Я смотрю на нее.
— Ты хочешь сказать, что я должна бросить колонку?
Она комкает пустые пакеты из-под картофеля и метко швыряет их в ближайшую урну.
— Я хочу сказать только то, что сказала. Как ты это поняла, решать тебе.
— Рэчел, я хочу быть честной.
Она берет со стола ключи и поднимается.
— Уже неплохо. Почему бы тебе все не обдумать и потом не позвонить мне?
— Но…
— Позвони мне, Амелия, — говорит она на ходу. — Я люблю тебя.
Сначала этот разговор привел меня в бешенство. Да кто такая эта Рэчел, и почему из милой жизнерадостной девушки с прической, как у эльфа, она вдруг превратилась в жестокого надсмотрщика рабов? Но, придя домой и открыв книгу про «Пледж» — впервые за все то время, что я оттуда вышла, — я понимаю, что все, что она сказала, она почерпнула из этой