Притяжение Красной планеты. Рассказы, стихи, мысли - Андрей Пшеничников

Дорога поднималась на взгорок. По мере подъёма всё явственнее ощущалось сырое дыхание облаков, до которых, казалось, можно было дотянуться рукой. Вот и остался позади машинный двор. Ферма с длинными коровниками, водокачкой и громоздким зданием кормоцеха была теперь совсем рядом. И нигде ни души, только сверху, с кладбища, доносится редкое карканье ворон. А вот и полуразрушенная колхозная столовая, где когда-то дядя Саша выпил свою последнюю бутылку. Наконец смерть скрывалась в подвижной завесе низких облаков и входила на кладбище.

Туман был такой густой, что за десять метров уже ничего нельзя было разглядеть. Смерть не спеша бродила между крестами и памятниками, читала надгробные таблички, разглядывала фотографии. Возле могил стариков она почти не задерживалась, зато подолгу стояла над могилками детей. Кладбище было довольно большим. В тумане, заблудившись, смерть заходила иногда на старую его часть, где не было ни табличек, ни фотографий, а только холмики земли с рассохшимися почерневшими крестами, да множество ворон. Последних смерть особенно не любила. Всякий раз, когда какая-нибудь ворона подворачивалась ей под руку, она старалась ударить её своей палкой, но всегда промахивалась. Ворона тяжело снималась с места и благополучно скрывалась в тумане. Было хорошо слышно, как она не отлетала слишком далеко, а садилась где-то совсем рядом и недовольно каркала.

Под конец, устав бродить пот кладбищу, смерть находила три расположенные рядом могилы, с фотографий которых на неё смотрели молодой человек, пожилой мужчина и глубокая старуха. Это были могилы дяди Саши, деда Коли и прабабушки Химы. Постояв какое-то время возле них и окончательно замёрзнув, смерть уходила домой.

Скоро выпадал снег. Начиналась зима, и смерть снова закрывалась в доме. Топила печку, бесцельно шлялась из угла в угол или часами смотрела в окно на заваленную сугробами улицу. Над тёмным лесом всё также белели заснеженные поля. Небо было затянуто тонкой пеленой волнистых облаков, сквозь которые золотистым пятном пробивалось низкое солнце. Постепенно золотистый свет превращался в розовый, и это означало, что наступал ранний зимний вечер. И тогда смерть садилась за стол, раскрывала перед собой дневник и читала уже знакомые строки:

«В ноябре умер дядя Саша, мамкин брат. Ему не было и сорока. В колхозе мужикам на праздник выдали спирт „Рояль“. Они пили его в столовой. В этот же день дядю Сашу нашли мёртвым на ферме в работающем тракторе…»

В раю

Ни в Бога, ни в загробную жизнь он не верил, и это была совершенно осознанная позиция. Богословие, в отличие от многих верующих, он знал хорошо, и тем отчётливее ему представлялось, что это не Бог сотворил людей по образу и подобию своему, а, напротив, люди выдумали Бога по своему образу и подобию. Тем более примитивной ему казалась идея вечной жизни в раю, согласно которой выходило, что целью добродетельного существования на земле является всего лишь получение удовольствия на небе. Повторяю, во всё это он не верил, и потому какого же было его удивление, когда после своей смерти он вдруг увидел, что свет не погас, а его душа отделилась от его тела.

Он видел себя мёртвым, лежащим на диване. Судя по всему, у него случился сердечный приступ. Тело было скорчено, обе руки прижаты к левой стороне груди, а на лице застыла гримаса боли. На полу, на ярком зелёном паласе, валялась недочитанная газета. В окно светило весёлое мартовское солнышко, было видно, как с крыши дома капали сосульки. И ему вдруг стало досадно на себя, за свою смерть, которая так не вязалась со всей этой обстановкой весеннего дня. Теперь он понял, почему о покойнике говорят, что он подвёл или подкачал. Да, своей смертью он именно подвёл всех живых людей, и прежде всего своих родных. Но делать было нечего.

Вскоре, однако, чувство досады сменилось любопытством. Положение, действительно, было необычным. Он убедился, что может свободно перемещаться в любом направлении. Наконец, ему стало просто неприятно находиться в одной комнате со своим мёртвым телом, и он двинулся вглубь квартиры.

На кухне его ещё не старая жена, напевая себе что-то под нос, готовила к обеду котлеты. Сковородка громко скворчала, вкусно пахло жареным мясом, а из форточки в голубое небо вырывались прозрачные клубы пара. Всё это было знакомо, привычно, мило, но тут он вспомнил, что в спальне находится его труп, и ему сразу же захотелось бежать из своего дома. Между тем жена закончила жарить котлеты, вытерла сальные руки о полотенце и громко позвала его к обеду. Ответа не последовало. Ничего ещё не подозревая, она позвала его во второй раз, потом в третий. Наконец, потеряв терпение, она с улыбкой направилась в спальню, очевидно, рассчитывая увидеть своего мужа задремавшего за газетой. Он представил, что сейчас будет, не выдержал и бросился вон из квартиры…

Всё время похорон он просидел в гараже, в своей старенькой машине. Конечно, он мог бы находиться в любом месте, хотя бы даже висеть где-нибудь на проводах, но его, уже свободного от тела, всё равно тянуло в свой угол. Только на третий день он осмелился выбраться из гаража и слетать к себе на могилу. Нашёл он её сразу. Она резко чернела на белом фоне ещё заваленного снегом кладбища. Вот здесь, под этим холмиком комковатой земли лежал тот, чья физиономия сейчас смотрела на него с фотографии, прибитой к деревянному кресту – стареющий, лысоватый мужчина, с одутловатыми чертами лица и каким-то брезгливым выражением на нём. «Неужели это я? – думал он, глядя на снимок. – Лучше бы с фотографии смотрел не этот пожилой хмырь, а мальчик; ведь лучшее, чем люди бывают в своей жизни, они бывают детьми…» Кладбище дышало покоем, тишиной, только изредка шуршал, обваливаясь, подогретый солнышком снег.

Лишь на девятый день он вернулся к себе в квартиру. Здесь было уже всё убрано, чисто и уютно, как и при его жизни. Он видел, что в доме о нём стали потихоньку забывать. К жене теперь часто приходил его друг, коллега по работе, и они вдвоём пили на кухне чай с вареньем, вспоминали о нём, но всё реже и реже. С каждым днём ему становилось всё тяжелее находиться в своём доме, всё здесь для него делалось чужим, неприятным, и он стал уже подумывать о том, куда бы ему деться, как вдруг, на сороковой день после своей смерти, он провалился в какой-то свет и оказался в незнакомой экваториальной стране, во дворе роскошного белого особняка, стоящего в тропическом лесу на склоне горы, откуда открывался вид на лазурное море.

Он снова ощущал себя в своём теле. Только это было молодое, здоровое тело с прекрасной кожей. Он с удовольствием провёл рукой по густой шевелюре волос на голове, расправил сильные плечи, однако, смущало одно – он был совершенно голый. Впрочем, во дворе особняка, где журчал небольшой фонтан, ходили такие же голые мужчины и женщины, как и он. Были здесь ещё и какие-то ангелоподобные существа в полупрозрачных накидках. Как раз одно из них вскоре к нему подошло. Ему объяснили, что он находится в раю, в резиденции Бога, и что Бог его ожидает. Он последовал за ангелом в дом. Внутри здания было прохладно. В коридорах и на лестницах, по которым они шли, лежали мягкие ковры, по углам стен стояли большие амфоры, расписанные незатейливым узором, а ручки многочисленных дверей были позолочены. Он шёл и всё никак не мог определить пол своего провожатого. Наконец ангел остановился, открыл перед ним очередную дверь, и он вошёл в светлую и просторную комнату.

Конец ознакомительного фрагмента.