Сильная. Желанная. Ничья - Елена Левашова

Перевожу взгляд на лестницу, встретившись со взором ребенка — девочка сидит на ступеньке, обхватив коленки, и наблюдает за нами.

— Доченька, иди в детскую. Я сейчас поговорю с дядей и поднимусь. — Тамила спохватывается, отцепляет от меня руки и отступает.

«Беги, беги пока не поздно!» — истошно орет предостережение. Ведомый чувством самосохранения, кидаю взгляд на убегающего ребенка и сухо выдавливаю:

— Ты лживая сучка, Тами. И не смей манипулировать ребенком. Не уберешься через час, пришлю подмогу. Ты меня поняла?

— Д-да.

— И забудь про апелляцию. Подумай о дочери. Ее безопасности, например. — Вскидываю бровь, ища понимания в ее испуганных глазах. — Если ты знаешь, где Олег, говори сейчас.

— Клянусь, не знаю. — Всхлипывает она. — Оставьте нас в покое, пожалуйста… Меня и ребенка. Я откажусь от апелляции и уйду из вашей жизни. Уйду из этого… проклятого дома. Только не трогайте Софико!

— Вот и умница. Я рад, что мы пришли к пониманию.

Глава 7

Тамила

— Боже мой, Тами, приезжай сейчас же ко мне! — голос Евы в динамике звучит оглушительно. — Какое же он ничтожество! Нет, он свихнувшееся чудовище, вот кто он!

— Никуда я не поеду, Ев, — боясь разбудить Софи, произношу я. Бреду по коридору, поочередно заглядывая в каждую комнату. — Черниговский не имеет права выгнать меня вот так. Еще закон не вступил в силу! У меня есть тридцать дней, чтобы найти себе другое жилье, продать мебель и ненужные вещи…

— Ладно, Тамилка. Я не сплю, звони, если что.

Господи, ну что я говорю? Таким, как этот подонок, плевать на закон. «Я даю тебе час, чтобы убраться из моего дома!» — закрываю глаза и вижу его лицо — твердое, решительное, бесстрастное. И взгляд — почти черный, острый, как лазерный луч. И почему я решила, что смогу его разжалобить? Вцепилась в огромного, высоченного мужика, как жалкая нищенка. Умоляла этого гада меня понять, будто я виновата в чем-то. Я виновата только в своей чрезмерной доверчивости к мужчинам — вот моя единственная вина. Судите меня, господин Черниговский!

Останавливаюсь возле детской, прислушиваясь к тихому сопению дочери. Моя Софи… Я ради нее на все пойду — что там какой-то Черниговский… Ради того, чтобы быть с ней, я такое терпела… Прикрываю дверь и ступаю по коридору дальше — роскошно отделанный кабинет Олега, моя спальня и… комната для любовных утех. Пыточная — именно так я ее называла. Я долго здесь не была — с того самого момента, как приставила нож к горлу своего мужа. Распахиваю дверь и включаю свет, возвращаясь в свое прошлое, как на машине времени…

Олег взмахивает кожаной плетью, и она с хлестким свистом обрушивается мне на спину. В глазах темнеет от слез, щиплет от струящегося по лбу пота. Кусаю губы так сильно, что во рту разливается металлический привкус крови. Запах крови пропитал здесь все — она выступает, как роса из ссадин, оставленных плетью. Олег шелестит упаковкой презерватива. Слышу его прерывистое, тяжелое дыхание на шее. Запахи крови и пота смешиваются в тошнотворный коктейль. Мне плохо — от унижения, боли, ощущения его хриплого дыхания, его члена внутри себя. Он бьет меня и насилует. Насилует и снова бьет… Я знаю, сколько длятся пять минут — ровно столько времени нужно моему мужу, чтобы кончить… Столько длится моя боль. Я отсчитываю медленно утекающие секунды: один, два, три, четыре… Молюсь, чтобы сегодня ЭТО закончилось быстрее.

— Давай, Тами, давай! Шевелись! М-м-м…

Ну вот, удар плетью и… долгожданный конец.

Вздрагиваю, возвращаясь в реальность. Челюсти сводит болезненной судорогой. Похоже, если я не оставлю привычку сжимать челюсти, моим зубам придет конец. Оглядываю мерзкую комнату, обитую шумоизоляционным материалом: тусклая лампа, стул, диван из кожзама, потемневший паркет. Запах… Похоже, его не отмыть никакими бытовыми средствами. Он впитался в пол, стены и влез мне под кожу… Стал частью меня — темной частью. Ненавистной. Странно, прошло столько лет, а я до сих пор чувствую себя грязной… Брезгливо закрываю дверь, спеша убраться отсюда. После исчезновения Олега я хотела перестроить эту комнату, содрать обивку, паркет… Перекрасить стены и лестницу, завести цветы и домашних животных. Сделать дом живым и чувствующим, дышащим ароматами выпечки и дров. А теперь во мне живет только одно желание — убраться отсюда подальше… Желательно туда, где Олег не найдет нас с Софико…

Пока дочка спит, я достаю с антресолей чемоданы, коробки и всю ночь собираю вещи. Освобождаю кухонные шкафы от посуды, сортирую одежду. Что-то выбрасываю, некоторые вещи откладываю, чтобы пожертвовать. Увлекшись сборами, я не сразу вспоминаю об угрозе Черниговского прислать «подмогу». За окном черная ночь, подсвеченная сиянием уличного фонаря. Тишина, нарушаемая завываниями осеннего ветра… Никого. Вытаскиваю коробки в коридор и пишу сообщение Еве. Ничего, Тами, ты справишься… Сейчас у тебя есть главное — свобода. Тебе принадлежит собственная жизнь. И собственное тело… Бабуля учила меня извлекать из любой ситуации пользу. Может, пережив столько испытаний, судьба вознаградит меня? Или уже вознаградила — терпением, силой, стойкостью. Время лечит все. И разрушает тоже все — превращает в прах даже самое добротное дерево и ткани, иссушает реки, умерщвляет, искажает красоту… У медали две стороны. Может, Черниговский прав, требуя хоть какого-то возмещения убытков? Я ведь даже не знаю точной суммы, украденной мужем…

Тишину взрывает звук входящего сообщения от Евы:

«Тамилочка, я не сплю. Готовлю для вас с Софи комнату. Приезжай рано утром. И… да, ты правильно поступаешь. Отпусти прошлое, как чемодан без ручки».

Улыбаюсь громоздкому, почти чужому дому и семеню в детскую — до рассвета два часа… Нужно поспать — впереди тяжелый день.

Вацлав

— Я перегнул палку, Яр. Вот что случилось. — Постукивая по столу пальцами, отвечаю на фирменное приветствие Огнева.

«Как делишки?» — разве серьезные адвокаты так выражаются?

— Не понял, шеф. Ты… все-таки ездил к ней?

Ярик усаживается в кресле напротив меня и откладывает заботливо приготовленные Региночкой бумаги.

— Ездил. Напугал до чертиков. Грозился украсть ребенка, если…

— Ты идиот, Черниговский! Я