Несерьезные отношения - Мария Сергеевна Коваленко

А нервная система исполнила настоящий концерт. Одна часть меня, как одинокий рояль, играла о том, что я дважды поступила правильно. Только побег! Только спасение!

Другая часть, как ударные, винила, что не устроила этому похотливому самцу Содом и Гоморру. С лекцией о половом воспитании и профилактическим ударом по причинному месту.

Третья — жалобными скрипками пиликала, что вообще-то в нахальных лапах было сладко и горячо.

Сражаться со «сладко и горячо» оказалось сложнее всего. Муж был у меня первым мужчиной и последним… либо, как любила говорить Валя — крайним. Мне не на что было жаловаться в постели. Мы не прятались под одеялом. Не стыдились пробовать новое.

Но после одних только поцелуев с Бояриновым теперь казалось, что вся моя предыдущая сексуальная жизнь — невинный петтинг.

Я и представить раньше не могла, что способна завестись от грубого мужского напора. От бессилия, когда наглые руки сминают тело, а опытные губы превращают мозг в желе. Никогда не была для мужа такой влажной, какой стала всего за пару минут жесткой ласки у стены.

Горько было от таких открытий. В соседней комнате спала дочь, а я каталась по кровати, пытаясь найти удобную для сна позу, и гнала неправильные мысли из головы.

Бранила себя за слабость.

Как мазохист окуналась в воспоминания.

И снова гнала некоторые прилипчивые, слишком пошлые образы.

* * *

Первый закон природы — «За все нужно платить» — сработал на мне безотказно.

Утром в зеркале отразилось самое настоящее разбитое корыто. Словно секс был не во сне, а в реальности, волосы напоминали воронье гнездо. Под глазами залегли тени. А цвет лица с «загар московский зимний» сменился на «болезненный серый».

Такую «красавицу» никто не стал пытать в садике, почему Маша отсутствовала целых два дня. Мой собственный босс, директор школы, утром прошел мимо, словно не узнал. А ученики вели себя удивительно смирно.

Никто не изображал обострение склероза, не просился в туалет каждые пятнадцать минут и не ныл из-за домашнего задания.

Если бы день до конца прошел так же спокойно, наверное, можно было бы порадоваться за себя. Но, как только я вернулась домой, в гости нагрянула Валя.

— Еле докостыляла до тебя. Хорошо, лифт работает, — с одышкой произнесла она и рухнула на обувную полку в коридоре как подкошенная.

— Позавчера ты и стоять без поддержки не могла. Успех налицо!

Пока подруга не спарилась, я помогла ей снять пуховик, шапку и сапожок, один-единственный, со здоровой ноги.

— У меня мотивация знаешь какая? Ого-го! Три мелких засранца, которые привыкли, что мама им в попу дует. И Колька, у которого то понос, то гастрит, то что-то чешется. И СИЗО не помеха. — Валя махнула рукой и вдруг заулыбалась. — Хорошо хоть Бояринов согласился за дело взяться. Глядишь, и освободят моего упыря. Будет дома кровь пить.

— Я очень за тебя рада.

Так и подмывало спросить, как она уговорила адвоката, но одной бессонной ночи было вполне достаточно.

— Вижу. Аж бледная вся. Как моль.

Валя взглядом-сканером прошлась по мне и остановилась на комоде, что стоял рядом с тумбочкой.

— О! Ленчик заходил?! — Она взяла так и не раскрытый конверт. Повертела его перед своим лицом. — Алименты решил платить? Или снова отсрочку клянчит?

— Лучше бы отсрочку.

Я забрала из рук подруги конверт и положила обратно.

Видеть его не могла, а открыть так и не решилась. Это, конечно, было глупо. Страусиная политика еще никого не спасала. Но после нашего некрасивого развода любое упоминание о бывшем муже жалило слишком больно.

Очень хорошо я помнила, как нелегко было учиться жить одной. С каким трудом придумывала объяснение для дочери. И выскребала последние крохи на юристов, чтобы Леня еще тогда не отсудил у меня квартиру.

— Ну да, твой Ленчик ни на что хорошее не способен. Парнокопытное без совести и мозга. С таким даже святая женщина захочет стать самкой богомола.

— Я бы подавилась. — Несмотря на всю ситуацию, стало смешно.

— Да-а! Слишком говнистый, — хохотнула Валя и неожиданно, будто что-то вспомнила, хлопнула себя по лбу. — Блин, но я ж не про Ленчика приехала у тебя спрашивать. Жень, дело есть! Ты только сядь.

Валя как-то странно потупила глаза. Прижала тыльные стороны ладоней к щекам и скомканно улыбнулась.

— У тебя ж школьные каникулы на носу. Я ничего не путаю? — начала она издалека.

— Через неделю. А что? — уточнила я настороженно.

Сразу вспомнился наш недавний разговор про поход в юридическое бюро. Примерно такой же взгляд Валентины и ее несчастный вид.

— Да подработка у меня для тебя есть. Вернее, не совсем у меня, но хорошая! Денежная.

— Почему-то сразу хочется сказать нет.

В квартире было тепло, но я до самого верха застегнула молнию на домашней кофте и подняла воротник.

— Не, ты не подумай чего! Все легально! Ничего криминального, клянусь тебе. И недолго. Дня три-четыре. Машку, если что, я к себе могу взять. Пацаны счастливы будут! Ты ж знаешь, как они ее любят!

Валя зарделась, заулыбалась. Совсем как в прошлый Новый год, когда дочка вместе с ее мальчишками свалила елку, опрокинула на пол миску с оливье и залила все это шампанским.

Валю тогда так перекосило, что неделю улыбалась. Невролог в поликлинике не знал, как и лечить такую «радость».

— Если дня три или четыре, то это значит, что нужно куда-то ехать, — произнесла я, и нехорошее предчувствие стало еще острее.

— Ага, — Валя кивнула. — В Гамбург. Переводчиком.

От неожиданности у меня челюсть отвисла. Но подруга словно и не заметила шока.

— Ты ж давно мечтала там побывать, — продолжила она. — Ратуша с огромными часами, морской музей, ворота Бранбургские…

— Бранденбургские, — с трудом ворочая языком, уточнила я. — И они в Берлине.

— Ай, неважно! Главное, что город красивый, — отмахнулась Валя. — И платят за работу переводчиком в разы больше, чем у тебя в школе.

— Почему-то даже спрашивать не хочу, чье это предложение…

Валя все же была права: лучше бы я села заранее. Теперь ноги подкашивались, а от злости стало жарко, будто меня прямо сейчас к горячей груди прижали. Той самой! Твердокаменной. С широкими мышцами и кубиками… ниже, там, где у обычных мужчин пузо.

— Слушай, да какая разница? Тебе ж за знание языка будут платить, а не за что-то… неприличное.

— Да-да, я даже, кажется, знаю, какого именно языка… и как его захотят использовать.

Следом за воспоминанием о груди в памяти вспыхнули картинки с губами. Хоть в холодный душ беги — такие они были яркие и реальные.

— Эти