Дружба, йога и любовь - Рейн Митчелл

Трусики у Имани стали задираться через десять минут после начала занятия. Когда преподаватель велела ученикам лечь на живот и отклоняться назад, она невольно потянулась и поправила белье. Неизящный, но необходимый жест. В следующий раз — если он будет — она наденет стринги. Впрочем, неизвестно, какие от этого могут возникнуть проблемы. В первом ряду — две женщины, которые хоть завтра могут поступить в цирк «Дю Солей». Интересно, что на них надето? «Очень высокодуховный внутренний монолог», — думает Имани и решает прекратить самокритику. Одна половина присутствующих в студии, судя по всему, также озабочена состоянием своего нижнего белья, а другая глазеет на парня в первом ряду, на котором, кажется, белья нет вообще.

— Не старайтесь непременно поднять грудную клетку, — говорит преподаватель. — Лучше отведите ступни назад и почувствуйте, как вы медленно поднимаетесь. Как будто ваше сердце начинает переполняться любовью и состраданием.

Она подходит к Имани и, продолжая объяснять, аккуратно поправляет ей руки таким образом, что верхняя часть тела ученицы как будто повисает в воздухе.

— Вы отлично справляетесь, — тихо замечает она. Наверное, это значит, что у Имани ничего не получается и движения у нее неуклюжие. Даже слепому ясно, что она впервые легла на тренировочный коврик.

В конце занятия, когда ученики распростерты на полу в позе трупа — очень жизнеутверждающая метафора, — Имани мысленно ставит себе тройку с минусом за проделанное. Или даже большую жирную двойку. Она разочарована. Как будто в ее жизни и без того мало разочарований.

Проблема в том, что занятие оказалось приятнее, чем она ожидала. Имани действительно успокоилась и расслабилась — а значит, придется сказать тем, кто советовал ей заняться йогой (Кэмерон, Дрю, Бекки Антрим), что они правы. Какая досада.

Когда ученики выходят, женщина еще какое-то время лежит плашмя, а потом принимается делать приседания. В них есть нечто совершенно противоположное йоге. К тому же Имани не хочет выставлять себя напоказ. Она терпеть не может, когда вокруг нее поднимается шумиха, но еще больше злится, когда никто ее не узнает. Неудачница.

С тех пор как восемь месяцев назад она потеряла ребенка и погрузилась во вполне понятную депрессию, друзья твердили: займись йогой, займись йогой, займись йогой. Зачем? Йога не поправит дело. Имани вспоминает тот бред, который несли окружающие, когда у ее матери обнаружили рак груди. Пей зеленый чай, перестань есть сладкое, попробуй ароматерапию. «Это не мигрень! — хотелось закричать Имани. — Это рак!»

Старые добрые лос-анджелесские времена. На любые вопросы находились ответы. Имани мечтает, чтобы хотя бы сейчас не начались бессмысленные разговоры о чудесах. Ей не хватает только советов о пользе травяных чаев и разговоров об ужасах современной западной медицины. Обычно подобные беседы заводят люди, чьи лица, тела и зубы намекают на то, что их обладатели проводят в больницах едва ли не больше времени, чем сами врачи.

Она уже сделала сотню приседаний и не собирается останавливаться, пока не сделает еще сто.

Имани никогда раньше не бывала в Силвер-Лейк, хотя и жила неподалеку, в Лос-Фелисе, но две недели назад, бесцельно катаясь по окрестностям (вечера бывают такими удивительно длинными, когда ты не работаешь, а твой муж врач), она попала сюда. Имани поразил здешний неторопливый образ жизни, безумная смесь стиля хиппи, старомодного рок-н-ролла и калифорнийского шика. Уличные кафе, магазинчики с винтажной одеждой и поразительное отсутствие торговых сетей. Местные жители как будто только и делали, что развлекались — совсем как Имани, — но никого не мучила совесть. Миновав по пути студию йоги, она запомнила адрес. Может быть, Силвер-Лейк именно то, что ей нужно. Уединенное место, где все живут скромно, но с некоторой претензией на артистичность. Маленькое сообщество оригиналов, которые не смотрят телевизор и не знают Имани. Но она вновь ошиблась. Студия была набита битком, половина учениц выглядели так, как будто сошли со страницы «Вог», некоторые окинули ее внимательным взглядом и зашептались, когда Имани вошла. Допустим, ей это до сих пор приятно, но только не в ту минуту, когда она из кожи вон лезет, пытаясь сделать стойку на голове (кто мог бы подумать, что у Имани так легко получится?).

В коридоре толпа поредела, но черноволосая красавица с небрежной стрижкой и татуировками на руках, которая занималась рядом с Имани, не уходит, продолжая болтать с небольшой компанией учеников и с преподавателем. Имани признает, что наставница тоже красива. Светлые волосы, отменное сложение, ум и доброта, которыми так и лучится ее лицо.

Девушка в татуировках представилась, назвавшись Кэтрин. Она так добродушна, что Имани даже не возражает, когда та говорит:

— Я вас сразу узнала. Кстати, падангуштхасана была потрясающая.

Имани невольно смеется.

— Пада… что? — переспрашивает она.

Позы либо носят названия животных, либо именуются на каком-то странном языке — видимо, на санскрите.

— Погодите. Вы же не хотите сказать, что впервые пришли заниматься йогой? — уточняет Кэтрин.

Недоверие в голосе девушки — самый большой комплимент, какой Имани доводилось слышать, с тех пор как критик «Лос-Анджелес таймс» назвал ее «второй Холли Берри».

— Попали в яблочко.

— О Господи. У вас потрясающе получалось, — говорит коренастая темноволосая женщина и трепещет, как школьница. — И так естественно… Должна сказать, четверги стали такими скучными, когда вы ушли из сериала. Меня зовут Стефани. А это Грациэла. Она прекрасно танцует.

— Когда не хромаю, — замечает та.

— Мы ее вылечим, — говорит Стефани. — Завтра Кэтрин в буквальном смысле приложит к ней руки.

Кэтрин делает несколько энергичных движений, как будто месит тесто. Значит, она массажистка. Девушка с такой внешностью наверняка получает огромные чаевые.

— Забавно видеть вас здесь, — продолжает Стефани. — Пару дней назад я общалась с Дэвидом Карузо. Серии с его участием были просто прекрасны… и он очень хочет принять участие в проекте, над которым я теперь работаю…

— Угу…

Типичный рекламный агент. Слова Стефани следует понимать так: «Я упросила агента Карузо прочитать паршивый сценарий, который совали из рук в руки последние пять лет». Тем не менее в ней есть нечто привлекательное — а может быть, они слегка сроднились, вместе попотев в студии.

Имани слегка разочарована тем, что преподаватель ничего ей не сказала. Она всегда была в любимчиках — это ощущение постепенно переросло в желание нравиться директорам, стараться на благо менеджера, быть прилежной пациенткой у врача. Ли уселась за стол и погрузилась в дела. Поймав взгляд Имани, она улыбается и говорит:

— Вы отлично постарались. Неприятно это говорить, но, по-моему, снаружи ошивается какой-то тип с видеокамерой. Видимо, охотится за вами.

— Кошмар! А я и не думала, что здесь возникнет такая проблема.

Имани и любила и ненавидела папарацци. Когда сериал находился на пике славы и внимание было относительно внове, оно ей нравилось. Шум и вспышки фотоаппаратов казались своего рода приятным фоном, оттенявшим скучные повседневные обязанности, — жизнь Имани внезапно превратилась в увлекательный фильм. Она стала звездой, действительно добилась славы — никто даже и не думал, что у нее получится.

Но когда она потеряла ребенка и за ней стали ходить по пятам, Имани начала считать репортеров сущими стервятниками. «Пожалуйста, — молила она, — оставьте меня в покое». Но разумеется, ситуация лишь усугубилась. У папарацци появилась новая тема. Темная сторона голливудской мечты — очередное клише, с которым столкнулась Имани. В частности, именно поэтому она вернулась в Техас и месяц гостила у родных, оставив Глена в Лос-Анджелесе. Когда Имани вернулась, то поклялась, что больше никогда не подпустит к себе папарацци. Менеджер намекал, что немного внимания со стороны «желтой прессы» не помешает, — пусть публика не забывает об актере. Но меньше всего Имани хочется, чтобы ее фотографировали с потным лицом. И без макияжа.

— Где ваша машина? — спрашивает Кэтрин.

— На улице. Но я не сумею проскочить мимо него.

— Здесь у нас свои секреты. — Девушка берет Имани за руку: — Идите за мной.

Она выводит женщину через задний ход и снимает замок с розового велосипеда.

— Езжайте по этому переулку, потом сверните налево у кафе «Полночь». Давайте мне сумку и ключи от машины. Встретимся возле художественной галереи, рядом с цветочным магазином.

— Прекрасно, — говорит Имани. — На велосипеде я езжу лучше, чем занимаюсь йогой.

— Да бросьте, у вас прекрасно получалось.

Лишь на полпути по переулку Имани сознает, что отдала сумку заодно с бумажником, а также ключи от машины совершенно постороннему человеку. Она начинает смеяться. Какое безумие. Но почему-то она доверяет Кэтрин больше, чем кому бы то ни было. Кэтрин похожа на исправившуюся плохую девчонку — обычно это самые честные люди на свете. Велосипед прекрасен — нечто среднее между детским драндулетом и роскошным современным средством передвижения. Может быть, Кэтрин оказала ей величайшее доверие, вручив ключ от замка. Нельзя предаваться депрессии, катя на розовом велосипеде! Возможно, Имани больше не придет в студию, но уж точно пересмотрит поставленную самой себе оценку. Тройка стремительно превращается в четверку с плюсом.